Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Собрание стихотворений в 3томах. Том 1

Рубцов Николай Михайлович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Собрание стихотворений в 3томах. Том 1 - Рубцов Николай Михайлович - Страница 7

Изменить размер шрифта:

Ленинград,

апрель, 1962

* Ты называешь солнце *

..Валентину Горшкову

Ты называешь солнце

блюдом…

Оригинально. Только зря:

с любою круглою посудой

Светило

сравнивать нельзя!

А если можно,

значит можно

и мне,

для свежести стишка —

твой череп,

сделанный несложно,

назвать…

подобием горшка!

Ленинград,

1960

ВЕТРЫ ПОЭЗИИ

* * *

Поэт перед смертью

сквозь тайные слезы

жалеет совсем не о том,

что скоро завянут надгробные розы,

и люди забудут о нём,

что память о нём —

по желанью живущих

не выльется в мрамор и медь…

Но горько поэту,

что в мире цветущем

ему

после смерти

не петь…

Ленинградская обл.,

пос. Приютино, 1957

СКАЗКА — СКАЗОЧКА

Влетел ко мне какой-то бес.

Он был не в духе или пьян,

и в драку сразу же полез:

повёл себя, как хулиган!

И я спросил: — А кто ты есть?

Я не люблю таких гостей.

Ты лучше с лапами не лезь:

не соберёшь потом костей!

Но бес от злости стал глупей,

и стал бутылки бить в углу.

Я говорю ему: — Не бей!

Не бей бутылки на полу!

Он вдруг схватил мою гармонь.

Я вижу всё. Я весь горю!

Я говорю ему: — Не тронь!

Не тронь гармошку! — говорю…

Хотел я, было, напрямик

на шпагах драку предложить,

но он взлетел на полку книг:

ему ещё хотелось жить!

Уткнулся бес в какой-то бред

и вдруг завыл: — О, Божья мать!

Я вижу лишь лицо газет,

а лиц поэтов не видать…

И начал книги из дверей

швырять в сугробы декабрю…

Он обнаглел, он озверел!

Я… ничего не говорю.

Ленинград,

1960

ПОЭТ

..Глебу Горбовскому

Трущобный двор.

Фигура на углу.

Мерещится, что это Достоевский.

И ходит холод ветреный и резкий.

И стены погружаются во мглу.

Гранитным громом

грянуло с небес!

Весь небосвод в сверкании и в блеске!

И видел я, как вздрогнул Достоевский,

как тяжело ссутулился, исчез.

Не может быть,

что это был не он!

Как без него представить эти тени,

и странный свет,

и грязные ступени,

и гром, и стены с четырёх сторон?!

Я продолжаю верить в этот бред,

когда в своё притонное жилище

по коридору,

в страшной темнотище,

отдав поклон,

ведёт меня поэт…

Он, как матрос, которого томит

глухая жизнь в задворках и в угаре.

— Какие времена на свете, Гарри!..

— О! Времена неласковые, Смит…

В моей судьбе творились чудеса!

Но я клянусь

любою клятвой мира,

что и твоя освистанная лира

ещё свои поднимет паруса!

Ещё мужчины будущих времён,

(да будет воля их неустрашима!) —

разгонят мрак бездарного режима

для всех живых и подлинных имён!

…Ура, опять ребята ворвались!

Они ещё не сеют и не пашут.

Они кричат,

они руками машут!..

Они как будто только родились!

Они — сыны запутанных дорог…

И вот,

стихи, написанные матом,

ласкают слух отчаянным ребятам,

хотя, конечно, всё это — порок!..

Поэт, как волк, напьётся натощак,

и неподвижно,

словно на портрете,

всё тяжелей сидит на табурете.

И все молчат, не двигаясь никак…

Он говорит,

что мы — одних кровей,

и на меня указывает пальцем!

А мне неловко выглядеть страдальцем,

и я смеюсь,

чтоб выглядеть живей!

Но всё равно опутан я всерьёз

какой-то общей нервною системой:

случайный крик, раздавшись над богемой

доводит всех

до крика и до слез!

И всё торчит:

в дверях торчит сосед!

Торчат за ним

разбуженные тётки!

Торчат слова!

Торчит бутылка водки!

Торчит в окне таинственный рассвет.

Опять стекло оконное в дожде.

Опять удушьем тянет и ознобом…

…Когда толпа

потянется за гробом,

ведь кто-то скажет: "Он сгорел… в труде.'