Избранные произведения в двух томах: том I - Артюхова Нина Михайловна - Страница 28

— Ну вот! — обиделся папа. Двое на одного! А Лелька спит, и некому за меня заступиться. Не каркайте вы, пожалуйста, зачем им погибать? Рыбы иногда живут очень долго.

На другой день, когда я вернулся из школы, Лелька сидела и любовалась на рыбок. Пакет с сушеными дафниями был завернут не так, как папа сделал утром.

— Лелька! — рассердился я. — Ты их опять кормила? Смотри, не перекармливай! Так они у тебя очень быстро погибнут!

Лелька ответила:

— Митя, я совсем немножко. Они есть хотели, прямо по лицу было видно. Митя, ведь сказать-то они не могут!

Так и пошло.

Сидит у банки и шепчет жалостливым голосом:

— Бедные вы, бедные! Милые вы, голодные!..

Чуть отвернешься — разворачивает пакет и подсыпает еще немножко сушеных дафний. И папа ей говорил, и мама говорила, пробовали даже пакет прятать, да разве от нее спрячешь?

Еще спорит с нами.

— Как же это? — говорит. Мы и завтракаем, и обедаем, и ужинаем, а они только один раз в день!

И вот к чему все это перекармливание привело.

Ровно через неделю, в следующее воскресенье, Лелька раньше всех встала и с рыбками пошла здороваться. Я в постели еще лежу, слышу:

— Здравствуй, Фонарик! С добрым утром, Шарфик!

И вдруг — отчаянный крик:

— Ой, ой, ой, ой, ой! Что с ними? Митя, смотри! Распухли! Распухли! Ой, ой, ой, ой, ой!

Я вскочил, подбегаю. Банка вся в тени, а через щель Занавески солнечный луч с одного бока освещает. И в этом солнечном луче к стеклу подплывают Фонарик и Шарфик, толстые, раздутые, с вытаращенными глазами, ярко-оранжевого цвета — и все в пятнах.

У меня даже в глазах зарябило. Прямо как страшный сон, смотрю и ничего понять не могу.

Лелька рыдает:

— Перекормила! Перекормила! Распухли! Митя, они сейчас лопнут!

Да, так и казалось: сейчас лопнут! Знаете, как воздушный шар, когда он уже летать перестал и вы его надуваете просто ртом. Уже вдвое больше раздулся, чем прежде, а вы все дуете и дуете, чувствуете, что больше нельзя, сейчас он лопнет, а все-таки удержаться не можете, все дуете и дуете… Вот на что были похожи эти Лелькины рыбки, на такие неестественные воздушные шары. Перекормила! Заболели! Митя, у них жар!

Я ей говорю:

— Не может быть у них жар, рыбы — хладнокровные животные.

Лелька кричит:

— Какие хладнокровные! Смотри, какие красные! Так и горят!

В соседней комнате папа торопливо одевается и спрашивает:

— В чем дело?

Лелька рыдает:

— Рыбки! Рыбки! Сейчас лопнут!

Мама заглянула к нам в халате:

— Ну вот, уже погибли!

— Как? — спрашивает папа. — Неужели все сразу?

Мама говорит:

— Кажется, обе.

— Батюшки! — говорит папа. — Неужели они их съели?

Кто? Кого?

Папа входит к нам в комнату совсем расстроенный.

— Ты уж прости меня, Лелечка, ведь это я тебе сюрприз хотел сделать. Никак не думал, что такая история получится!

Какой сюрприз?..

Что же оказалось?

Оказалось, что вчера папа опять зашел в зоологический магазин, еще двух рыбок купил, вот этих толстых, и пустил их вечером в банку, к Фонарику и Шарфику в гости. А теперь, когда Лелька крик подняла, папа решил, что гости хозяев съели и сами погибают от такого обжорства.

Не успел папа все это рассказать — вдруг из-за подводного камня выплывают, как по команде, настоящие Фонарик и Шарфик… Выражение лица у них немного испуганное, на оранжевых толстяков смотрят с опаской, но все-таки ясно видно, что рыбок в банке четыре штуки и что все в порядке.

Тут папа вынул свой большой платок, потому что Лелькиным маленьким вытереть все эти слезы было невозможно. Открыли пакет с сушеными дафниями, и папа насыпал немножко в воду.

— Теперь им побольше нужно? — всхлипнула Лелька. — Ведь их четверо.

— Да, побольше, — согласился папа.

— А все-таки лишнего им не сыпь! — сказал я. Видишь, что может случиться!

— Нет уж. Теперь я не буду, — покорно сказала Лелька.

Когда все немного успокоились, стали придумывать новые рыбьи имена.

Смелый лосенок

— Мама, мне нужно купить портфель и школьную форму.

— Рано тебе еще думать об этом, Андрюша.

— Нет, не рано. Первого сентября я пойду в школу вместе с Женей. Мама пожала плечами, бабушка вздохнула. А папа сказал, улыбаясь:

— Первого сентября будущего года, сынок. С формой придется подождать, еще вырастешь за год, а портфель можно приобрести заранее.

— Нет, я пойду в школу в этом году!

— Да ведь в нашей школе с семи лет принимают. А тебе только шесть недавно исполнилось! У нас же нет нулевого класса!

— Я не хочу в нулевой, я хочу в первый! У Жени в классе есть девочка, она пошла в школу, когда ей было шесть с половиной лет. Отличница.

— Если тебе так хочется, — сказала бабушка, — можно будет узнать в школе. Принимали ведь прежде с восьми лет, потом с семи…

— Вот, вот, — докончил Андрюша, — потом с шести, потом будут с пяти принимать. Акселерация.

— Что, что? — засмеялась бабушка.

Папа спросил:

— А ты знаешь, что такое акселерация?

— Знаю. Это когда мы, дети, становимся умнее и выше, чем были наши… — он запнулся, посмотрел на отца и закончил так: — чем были наши предки в нашем возрасте!

Теперь смеялись все — кроме Андрюши.

— Хорошо, — сказала бабушка, — завтра зайду в школу, узнаю. Жалко, что Женя наш еще не скоро из лагеря приедет. Он бы, конечно, все быстрее и лучше узнал. Акселерация!

Андрюша долго не мог заснуть.

…Если примут — буду ходить в школу вместе с Женей. И летом в пионерский лагерь поеду вместе с Женей. Ведь бывают же там младшие группы…

Прощаясь с братом перед отъездом в лагерь, Женя шепнул:

— Ну что ж, поговори с родителями, может быть, и согласятся. Родители вроде согласились, но что будет в школе?

В школе бабушке сказали: принимают и тех, кому еще не исполнилось семи лет. Но… нужно побеседовать с ребенком. Читать и писать умеет, но здесь важно еще общее развитие. И просто — может ли такой малыш просидеть сорок пять минут на уроке и быть внимательным.

Заявление нужно подать не откладывая, а то в первых классах уже не будет места.

Вечером папа стал писать заявление. Мама спросила:

— Ну, а беседовать с ним будут при родителях?

— Это, сказали, как хотите.

— И где: в кабинете директора? В учительской?

— Нет, просто в классе. Можно прийти послезавтра, часов в десять. Очень милая учительница, молоденькая. Людмила Алексеевна.

— Хорошо, — сказала мама, возьму отгул, и пойдем с тобой, Андрюша… Ты что так смотришь? Или уже расхотелось?

— Мама!.. А можно… лучше один буду… беседовать?

Папа кивнул одобрительно.

— Думаешь, когда один пойдешь, постарше будешь казаться, посолиднее? Можно и так. Леночка, не бери отгул.

— Все-таки в школу вместе с бабушкой, — решила мама, — бабушка подаст заявление, а беседовать с учительницей будешь самостоятельно, как настоящий школьник.

— Бабушка, а мама в этой школе тоже с первого класса училась?

— С четвертого. Мы как раз в тот год сюда переехали.

Убегая на работу, мама крепко поцеловала Андрюшу.

— Вот и еще один сынок в мою школу потопает!

Теперь Андрюша топал рядом с бабушкой… И школа была совсем близко. Но… не придется ли топать обратно, не скажут ли: маловат, не хватает общего развития… А что такое общее развитие?.. Эх, нужно было заговорить об этом раньше, когда Женя был в Москве! Пришел бы с Женей прямо в кабинет директора… — Это мой брат Андрей, — сказал бы Женя, — примите его в школу, пожалуйста. — Директор вызвал бы сейчас же Людмилу Алексеевну: — Это брат Жени Смирнова, примите его в первый класс. — Потому что Женю в школе, конечно, знают все и поверят ему, что Андрюша сумеет просидеть сорок пять минут на уроке, не шелохнувшись.

— Бабушка, а помнишь, ты рассказывала, как лоси в нашу школу приходили? Они через эту загородку перепрыгнули?