Избранные произведения в двух томах: том I - Артюхова Нина Михайловна - Страница 15

— Что же, — сказал папа, — попробуем по-другому. А ну-ка, дочки, кто сейчас пойдет с дедушкой гулять как можно больше? Валя, иди сюда, я тебе косички заплету и надену шубку.

Он помахал голубыми лентами. Девочки опять посмотрели друг на друга, лица у них стали грустные, но молчали обе.

— В чем дело, Андрюша? — тихо спросил папа. — Почему же теперь не отзывается Валя? Ведь они любят гулять с дедушкой?

— Конечно, любят, — ответил Андрюша. — Потому Валя и молчит. Варя дома остается, а Вале ее жалко!

— Молодец эта Валя! — одобрительно сказал папа. — Я ее уважаю.

— А Варю? — спросил Андрюша. — Знаешь, папа, пожалуй, если было бы наоборот… Варе — гулять, а Вале — пить лекарство… Папа, стой! Дедушка, стой! Я знаю, что нужно делать!

Андрюша подбежал к буфету.

— Вот, — сказал он очень довольный и вынул вазочку, в которой лежал большой пряник. — Один только остался. Как раз то, что нам нужно! Возьми! — протянул он пряник одной из девочек. — Раздели пополам, себе возьми и сестре дай!

Близнецы одинаково заулыбались, тоже очень довольные. Девочка взяла пряник и старательно разломила его.

Разломился пряник, впрочем, не совсем пополам, один кусок оказался заметно больше другого. Этот кусок девочка оставила себе, а тот, что поменьше, протянула сестренке.

— Варя! Со смехом закричал Андрюша. — Вот Варя! Вплетай скорее розовую ленточку! Это Варя!

— Ничего не понимаю, — сказал папа.

— Ты видел, папа, она себе больше взяла! Уж если бы Валя делила, было бы точно как в аптеке! А если бы даже не ровно разломилось — все равно она бы себе поменьше оставила, а Варе — побольше. Уж она у нас такая! Дедушка! Иди гулять с Валей! Папа! Давай Варе лекарство!

Андрюша смеялся, близнецы заплакали, дедушка, улыбаясь, ушел гулять с Валей.

А папа расстроился. Он посадил Варю себе на колени, старательно вплетал розовые ленточки в светлые волосенки — по-маминому вплетал, чтобы не потерялись, — и грустно приговаривал:

— Эх, дочка, дочка! А я-то думал, что вы у меня совсем-совсем одинаковые!

Трудный вечер

Папа уезжал в командировку. Мама и Алеша провожали его. Папа нес чемодан, а мама вела Алешу за руку. Вернее, даже не вела, а тянула. Потому что Алеша не шел, как все люди идут, — лицом вперед. Алеша вертел головой вправо и влево, но чаще всего ему казалось, что самое интересное остается позади. Перронная касса, контролеры у входа, огромный зал, где люди и вещи — все вперемешку, длинная-предлинная платформа, вагоны дальнего следования, дачная электричка, мороженое в белых ящиках на каждом шагу…

Папа остановился у двери вагона, поставил на платформу чемодан, сказал: «Ну вот» — и взял Алешу на руки.

Теперь Алеша отсюда, с высоты, мог видеть гораздо больше интересного, но все это вдруг стало неинтересным. Совсем близко было папино лицо, папины глаза смотрели грустно.

— Папа, а она далеко, твоя командировка? Она большая?

Папа усмехнулся:

— Да как тебе сказать… Довольно далеко. И довольно большая. То есть длинная она, Алешка, вот в чем беда! Теперь не скоро увидимся… Будь умницей, сынок, маму береги.

Алеша спросил:

— А как?

Но в эту минуту все заторопились, и папа заторопился. Он успел поцеловать маму и Алешу, вскочил в вагон вместе с чемоданом, и поезд тронулся.

Вагоны сначала двигались потихоньку, как-то нерешительно. Потом побежали все быстрее и быстрее, маме и Алеше уже трудно было догонять их. Промелькнул и как будто оторвался последний вагон. И платформа будто оторвалась. Оказалось, что она высокая, а внизу, переплетаясь, убегают вдаль серебряные рельсы.

— Осторожно! — сказала мама и отвела Алешу от края.

Папин поезд отодвинулся, все уменьшаясь, и наконец скрылся за домами и деревьями.

Сразу стало скучно без папы. Алеша хотел спросить маму, как же ему исполнить папино поручение: папа просил ее беречь, а как беречь — не объяснил. Но только он об этом подумал, что-то зазвенело над самым ухом, мама крикнула: «Берегись!» — и схватила Алешу за руку. По платформе мчалась тяжелая тележка, на которой стоял носильщик в белом фартуке и горой лежали чемоданы и сундуки. Носильщик укоризненно покачал головой, тележка промчалась мимо.

В метро, когда шагнули на эскалатор, мама опять сказала: «Осторожней! Держись за перила!» Получалось все время так, что не Алеша маму берег, а мама его берегла, и как выйти из этого положения, Алеша не знал.

Не взять ли маму за руку, когда нужно будет переходить улицу, не сказать ли ей: «Осторожнее, мама! Посмотри сначала налево, а потом направо»? Ведь так полагается по правилам уличного движения.

А мама уже тут как тут:

— Ты, детка, не зевай по сторонам. Давай-ка лучше за руку перейдем.

Может быть, дома что-нибудь можно придумать?

А мама и там за свое:

— Пойдем, сынок, руки вымоем. Сейчас я тебе согрею молока. Ты, должно быть, уже спать захотел.

Молоко перегрелось, мама налила его на блюдце и поставила на подоконник:

— Берегись, детка, не трогай — горячо. Потерпи немного.

Мама присела на диван, а Алеша — на свое маленькое кресло, и оба стали терпеливо ждать, пока остынет молоко.

А спать Алеше очень хотелось. Сейчас мама покормит, разденет, уложит в кроватку — так будет хорошо!

Терпеливо ждать становилось все труднее и труднее.

— Мама, я спать хочу!

Мама не ответила.

— Ма-ма! Дай молока!

Алеша подождал немного, но мама все молчала. Он подошел к маме и потянул ее за руку:

— Мама, я спать хочу!

И увидел, что мама спит.

Алеша сразу почувствовал себя заброшенным и одиноким. В комнате было так тихо, что даже страшновато стало. Алеша набрал в себя побольше воздуха, чтобы зареветь погромче. А потом подумал и не заплакал.

У мамы было такое спокойное, усталое лицо! Она лежала, прижавшись щекой к валику дивана, подобрав ноги, будто ей было холодно.

А может быть, и вправду ей холодно?

Алеша знал, как неприятно, когда ночью сползает одеяло — зябнешь и не можешь как следует проснуться. А потом подходит мама и подтыкает со всех сторон, утепляет…

Еще сегодня ночью мама два раза укрывала Алешу. Первый раз в комнате было почти темно, только на столе горела маленькая лампа, завешенная чем-то темным со стороны Алешиной кровати. Мама стояла в халате и что-то гладила. А во второй раз небо за окном было уже розовое, но маленькая лампа все еще горела. Мама сидела на корточках перед чемоданом и укладывала папины вещи. А папа вошел в комнату и сказал:

— Ты когда же спать будешь? Ложись, теперь я все успею.

Чем бы прикрыть маму, чтобы ей было тепло? Алеша взял большую серую пушистую шаль, как можно осторожнее накинул ее на маму и старательно подоткнул со всех сторон. И сам залюбовался на свою работу — до того уютно маме стало лежать!

А самому спать все-таки тоже хотелось. Но Алеша уже не чувствовал себя одиноким и покинутым. Наоборот, он был хозяином в комнате. Привстав на цыпочки, он деловито пощупал блюдце с молоком. Совсем остыло. Не очень-то приятно пить холодное молоко, но что же делать! Алеша придвинул к подоконнику стул и, стоя на коленках, потянулся губами к блюдцу.

Так. Одно дело сделано. Спать захотелось теперь еще сильнее. Чистить зубы или не стоит? Кипяченая вода есть в графине. Ладно уж, пускай все будет по правилам! Алеша налил воды в кружку и пошел в ванную.

Теперь нужно опустить сетку кровати. Но железный крючок очень туго сидел в железной петельке. Отцепить крючок удалось только с одной стороны, и сетка почти не опустилась. Опять помог стул. Алеша придвинул его к кровати и перевалился со стула к себе на подушку. Но он забыл, что нужно сначала раздеться.

Труднее всего оказалось снять башмаки. Шнурки-бантики, такие послушные у мамы в руках, как только Алеша до них дотронулся, превратились в тугие узелки. Узелки пришлось распутывать при помощи ногтей и зубов. Наконец, совсем запыхавшись, Алеша освободился от башмаков. Ночная рубашка лежала под подушкой. Все это хорошо, но как снять лифчик, когда пуговицы сзади? Алеша попробовал дотянуться рукой и расстегнуть верхнюю пуговицу, потом нижнюю. Ничего не выходило. Тогда он попытался просто сдернуть лифчик через голову. Сначала все пошло хорошо: лифчик, слегка потрескивая, съехал со спины и груди, перешел на плечи, но вдруг застрял около шеи и плотно привязал к голове оба Алешиных локтя. Почему-то и ноги тоже потянуло кверху. Алеша почувствовал, что погибает, и хотел уже крикнуть: «Мама!»