Понимание языка стрессов - Лууле Виилма - Страница 11

Единственное настоящее чувство – любовь, которая есть душевный покой.

Все другие ощущения, которые мы тоже привыкли называть чувствами, хорошие они или плохие, они – отклонения от любви, и теперь мы называем их эмоциями. На всех языках уже применяется это слово: «эмоции». Освобождайте свои эмоции, пока они не сменятся душевным покоем, или освобождайте любую мысль, что приходит на ум.

Когда я только начинала понимать, что такое медитация, у меня возникал вопрос: как медитировать так, чтобы мыслей не было. Восточные люди это умеют, а мы не умеем. Простите, но почти все медитации, которые я – все равно где (в Эстонии, в Финляндии, в Латвии, где я часто бывала, в Канаде, в Америке) встретила, – это несерьезно, так же как все, что на Западе относится к восточной философии – та же йога. Люди занимаются йогой десятилетиями, но болеют несчастные, потому что они не тем занимаются, это самообман. На самом деле тех учителей, которые учились бы в восточных странах: в Китае, в Индии, в других странах– действительно много лет и теперь приехали и учат свой народ, таких людей единицы. Большинство «учителей» учились где-то на Западе, у людей, которые, может быть, вообще на Востоке никогда не были, какую-то там теорию выучили и используют это, а ученики верят и вообще не проверяют, правильно это или нет. Получается то, что мы осваиваем, это не из нас. И мы не умеем во время медитации быть без мыслей.

Однажды я поняла, что это означает. Восточные люди умеют освободиться и освободить, не избавиться. Они открываются целиком, как будто в камере тюрьмы, что носят в душе, открывают переднюю и заднюю двери, и все словно проветривается, а люди становятся сеткой. Они умеют, у них корни тысячелетиями уже растут на этой почве. А нам нужно не стать восточными, нам нужно начинать с той почвы, где мы сейчас, и научиться освобождать из себя то, что накопилось, что мы хорошо умели подавлять во имя доброты, во имя интеллигентности. Знаете, даже во имя любви не надо ничего делать, ничего. Если во имя любви, это уже любовь – цель, и что будет? Любовь уничтожается. Если мы во имя любви что-то делаем, то мы жертвуем собой. Каждодневное такое пожертвование – это доказывание чего-то, все равно чего. Это ведет к уничтожению. Потому что доказывать что-то можно только на материальном уровне, а любовь – это духовный уровень.

Любовь доказывать невозможно. Читайте романы, посмотрите кинофильмы про большую любовь, про роковую любовь. Несколько лет назад у нас вышла книга про Элизабет Тэйлор – «Роковая любовь». Десять раз роковая любовь.Большая, огромная, а результат? Результат один: все мужчины – свиньи. Потому что это не любовь, любовь – только чувство, про любовь не говорят. Если, полюбив, один раз скажете любимому, чтобы действительно было понятно и на уровне слов, «люблю», то глупо это снова повторять. Особенно женщины ждут, чтобы мужчины доказывали свою любовь, чтобы подтверждали это словами. Знаете, какой мужчина говорит вам три раза в день, что любит? Только тот, который хочет ваше тело и использует его, пока оно не износится, – тогда выбросит. Чтобы вы хотя бы тогда поняли, кто дурак.

Поскольку мужчины – творцы материального уровня, они разбираются здесь, на материальном уровне, гораздо лучше, чем женщины. Слово – это тело. Мужчины умеют употреблять слово реальнее и экономнее. Я всегда говорю женщинам: если мужчина один раз из сердца сказал вам «люблю тебя», то, если он живет с вами и в другой раз этого не сказал, верьте – он любит вас, до сих пор любит, а если разлюбит, то скажет об этом. А если он ушел из этой жизни и не сказал о любви, то продолжает любить дальше, и вы можете верить, что, где бы вам ни понадобилась помощь мужа, он и с того, другого, уровня придет на помощь, только верить нужно, потому что настоящая вера – это и есть любовь. А любовь все чувствует.

Если мы во имя каких бы то ни было красивых целей подавляем свои эмоции, то можем быть самыми интеллигентными людьми в мире, у которых нет чувств, есть только мысли: все равно, хорошие или плохие, положительные или отрицательные, – то это уже наши стрессы. И вот когда вы начинаете освобождать свои мысли, одну за другой, тогда в один момент вы почувствуете, что можете быть без мыслей. Быть без мыслей – это быть любовью в любви. А если вы не умеете быть любовью, как же вы сможете медитировать? Если вы сделали ошибку, все равно кого воспитывали, не умели иначе, то освободите этого человека, освободите и простите себе за то, что делали, и просите прощения у того, кому сделали.Мы можем кому угодно помогать, в первую очередь освобождая этого человека из себя. Самое важное в прощении – простить себе, потому что если простим другим, тогда нам в чувствах, может быть, спокойнее становится, но на душе может быть большая тяжесть. Потому что говорили пустые слова и сами поверили в это. А вот если мы простили себе, действительно чувствуем, как душа облегчается. Тогда это настоящее прощение, и тогда вы умеете действительно прощать и другим. И тогда вы начинаете понимать, что если кто-то сделал вам что-то плохое, то не так важно простить его за то, что он сделал, как просить прощения у него за то, что вы его спровоцировали.

...

Пример из жизни

Этот случай произошел, когда у меня только вышла первая книга. После одной лекции в Таллине ко мне подошла женщина лет пятидесяти. Она прямо спросила: «Можете ли поверить, что я поднялась всего две недели назад после года, проведенного в постели?» Еще была весна, все такие бледненькие, и она не отличалась от других.

Моя пациентка поняла, что никогда не любила мужа, несмотря на то что супруг большой «молодец», всегда очень заботился о семье, поэтому она и вышла за него замуж. Они жили как жили, и у них родился сначала сын, потом две дочери. А чем больше женщина не умеет любить мужа, тем больше страдает сын, потому что женщинам самое важное – любить мужа, быть единой с мужской энергией, а мужчинам самое важное любить женщину.

Женщина очень любила сына: «Я не знаю, как выросли дочери, очевидно, муж их вырастил, я видела только сына. У дочерей все хорошо, они далеко от меня, но их семейная жизнь в порядке, а у сына начались проблемы уже сразу после рождения: постоянно больной, без перерыва психовал, уже в четыре годика был пациентом психиатра. И помощь врачей, и многое другое, – ничего не помогло». Сын начинал все больше и больше атаковать маму, а мама все больше и больше свое добро просто навязывала. Она не понимала, что происходит.

Свой рассказ женщина начала словами: «Я заболела, когда сына убили в двадцать лет». Убийцу нашли сразу, он не скрывался, потому что это была случайная драка на улице, и любой человек мог бы упасть так, как ее сын упал, и из этого ничего, кроме шишки на голове, не было бы, но почему-то ее сын умер от этого. Убийцу посадили, все как будто в порядке, а мама заболела. Вначале были проблемы с сердцем, потом – психиатрическая клиника, где находилась полгода. Ее выписали, чтобы лежала дома, потому что все равно помочь никто не мог. И вот тогда она нашла мою книгу и начала заниматься собой, то есть поняла в какой-то мере свои проблемы и постепенно выросла через освобождение и прощение.

В тот последний день жизни сына, по словам мамы, она только что выстирала его одежду. Ее сын каждый день одевал новую одежду, он, как нарочно, просто издевался над ней, он никогда за собой не убирал, все делала мама, то есть мама была настоящей рабыней, которая как будто от любви, но не из любви, а от любви доказывала, что она хорошая мама. И в тот день она только что погладила большую кучу одежды, повесила в шкаф сына, начала мыть пол, но когда мыла коридор, почувствовала, что он где-то близко, и быстро влетела в свою комнату.

Действительно, ее чувство сказало правду, потому что сын вошел в квартиру, прошел в свою комнату, постоял там немножко. Мама уже представила, как он дико смотрит по сторонам на то, что все снова убрано. Ведь тем, что мама делала, она постоянно подчеркивала, что сын плохой, то есть не убирает, ничего не делает, а возможности сыну самому что-то делать не давала. Тогда сын подошел к шкафу, взял одежду, которая от утюга была еще теплой, бросил на пол, стал топтать своими грязными сапогами, затем вышел, хлопнув дверью. Так было в последний раз.