Исток жизни - Лууле Виилма - Страница 26

Мы хотим говорить только хорошее, думать положительное. На это я говорю так: «Люди, не думайте положительно. Думайте по-человечески, будьте людьми». А когда вы думаете положительно, то, если вам повезет, вы получите себе ревматизм, если не повезет – с ума сойдете. Нужно ли вам это? Может быть, нужно все-таки быть просто человеком, то есть тем, кем вы являетесь на самом деле. А когда я умею быть просто человеком, тогда я понимаю, в каком случае другие хотят меня переделать. Может, я физически и не сопротивляюсь, пусть они делают что хотят. Я ведь не могу жить за них. Но в душе своей не дам себе переделать. Я останусь человеком. И как ни странно, они не раздражаются на меня, а вот если я начинаю протестовать на то, что они хотят со мной сделать, то они с еще большей силой меня ломают, искривляют своими очень хорошими желаниями, главное из которых – быть хорошим, что в принципе невозможно.

Разговор со своими мыслями

Вы проснулись утром с головной болью. Обратив на миг внимание на свои мысли, вы поняли бы, что в вас сидит обида, что ребенок меня не ценит. Ведь это же страх меня не любят.

Освободите злобу беседой.

Дорогая злоба ребенок меня не любит, я прощаю тебе за то, что ты поселилась во мне. Знаю, что ты пришла научить меня понять, что ребенок ценит меня и любит, но таит свои истинные чувства, потому что испытывает передо мной чувство вины.

Прости меня, дорогая злоба ребенок меня не любит, за то, что я долгие годы взращивала тебя и не понимала, что чувство вины ребенка началось с того времени, когда передо мной встал трудный выбор – рожать его или сделать аборт. Помнится, что перед сторонниками аборта я была непреклонна, хотя больше всего я боялась, что, прервав беременность, уже не смогу иметь детей.

Я была несчастна, зла и ожесточена на весь мир. Все это внедрилось в ребенка в виде чувства вины – ведь он так хотел прийти через меня на свет именно в это трудное время. Я же, будем честными, не желала его, но страшилась боли и бездетности. Боялась оказаться неполноценной женщиной, которую муж перестанет любить.

Я думала только о себе, подсознательно относясь к ребенку как к средству, гарантировавшему любовь мужа и появление на свет будущих детей. Отсюда и берет начало его страх меня не любят, его потребность быть послушным и делать все так, как нравится родителям, тогда его станут любить. В его страхе ведь частично присутствует страх смерти.

Дорогое дитя, я отдала бы все, что угодно, лишь бы ты не думал о том, что я когда-то желала твоей смерти. Я люблю тебя, но была такая глупая и не знала, что, будучи ростом в один миллиметр, ты уже был совершенен и всеведущ. Дорогое дитя, я и сейчас еще не умею мыслить правильно – видишь, я только что хотела купить твою любовь за все богатства мира, но тебе этого не надо. Тебе нужна свобода в любви. Как же трудно мне было это понять. Ведь мы привыкли считать семью своей собственностью. Дорогое дитя, прости меня за мои ошибки.

Знаю я и то, что чувство вины у ребенка вызвано тем, что своим появлением на свет он причинил мне физические страдания – мне сделали разрез промежности. В то время так было принято, хотя ребенок шел легко и быстро. Я могла бы воспротивиться врачам, если бы умела рожать без страхов, но я не умела. Я сомневаюсь, в ребенке ли одном причина опущения моей матки, но поскольку это связывают с родами, то и я сама причастна к этому.

Я замечала, что, слушая подобные речи, ребенок раздражается, но что он может ощущать себя задетым, это мне и в голову не приходило. Только сейчас я поняла это. Боже милосердный, ведь я косвенно винила ребенка и в этом, а он, сам того не сознавая, присовокупил эту вину к другим. Он говорил, что не хочет ничего слышать о таких ужасных вещах. Возможно, ему было страшно. Я и не думала, что мой разговор может его испугать. Нет, только не думать… Спокойствие, только спокойствие! Мне нужно признаться себе в том, что я должна быть честна перед собой, и осознать, что я и только я могу и обязана исправить свои ошибки.

Мой ребенок честнее со мной, чем я с ним. Я его обвиняла, а он не возражал. Меня он не обвинял в том, что я его не люблю. Мне казалось правильным, что он думает именно так, но теперь я знаю: он не должен так думать, ведь я его люблю. От страха услышать обвинения в свой адрес по этому вопросу у меня стали путаться мысли. Я причинила своему ребенку боль, а он лишь страдал и отворачивался в сторону, но мне это не нравится – это будит во мне чувство вины.

Я всегда хотела, чтобы люди откровенно выражали свои мысли, требовала честности как в поступках, так и в чувствах, а сама оказалась самой скрытной. Я гордилась своей честностью, однако, вместо того чтобы высказывать плохое, я стискиваю зубы, стараясь сохранить домашний покой. Требую от других того, чего сама не делаю, поскольку стесняюсь своих желаний. Ребенок испытывал печаль, я же считала его упрямым и замкнутым. Он избегал причинять мне боль, однажды, когда я тяжело заболела, дети сильно испугались, что я умру, их испуг передался мне, и я выздоровела, позже я про этот случай забыла. Я причинила ребенку гораздо больше боли своим правом взрослого и сильного.

Дорогая злоба ребенок меня не ценит, прости, что я не освободила тебя раньше.

Я всегда запрещала ребенку сутулиться, ибо уважающий себя человек должен держаться прямо. Опять я лгу. На самом деле я не терплю приниженности. Я не замечала того, что ребенок сутулится из-за чувства вины, а опущенный взор не скрывает ничего иного, кроме слез, которые могли бы поведать следующее: «Мама, ты меня не любишь. Ты постоянно делаешь мне больно своими обидными словами, своими вздохами, подчеркнутым закрыванием дверей и прерванным разговором. Всем этим ты словно даешь понять, что с такими, как я, ни к чему разговаривать по-человечески. Я не могу всего рассказать, сам себя не понимаю, я только учусь. А стоит мне что-нибудь сказать, как ты обижаешься. Правда, ты делаешь вид, будто все в порядке, но все равно обижаешься. Ты считаешь, что хорошо разбираешься в настроении и мыслях других, но ты не признаешь, что и другие могут иметь свое мнение. Я не хочу, чтобы моей матери было плохо. По правде говоря, я поступаю, как и ты – ради домашнего покоя я делаю удивленное лицо, как бы говоря тем самым: «Миленькая, ты меня неправильно поняла». Я ненавижу ложь. Когда вор ворует вещь, по-моему, это лучше, чем когда скрывают чувства и дают им иное название. Тогда мне бывает очень плохо. Я люблю тебя больше всех на свете, но тебе нужны доказательства, а я не умею их тебе представить».

Дорогая злоба мой ребенок не ценит меня, ты научила меня увидеть, что моя обиженность оседает в ребенке, а раньше я этого не понимала. Я бывала обижена, когда узнавала, что ребенок обращался за советом к другому, боясь подойти ко мне. Я была удручена и проливала слезы, как проливают несчастные матери, которые все делают для ребенка, а им на добро отвечают злом. Теперь я знаю, что это были слезы злобы. Я осуждала тех матерей, которые в обмен за свою заботу требовали от ребенка послушания. Теперь-то я понимаю, что сама поступала так же. Обвиняла ребенка в недоверии, хотя в душе чувствовала, что сама явилась тому причиной, однако до сих пор не попросила у него прощения. Считая себя непогрешимой, я накапливала в душе ожесточенность.

Дорогая злоба ребенок меня не ценит, прости за то, что, растя тебя, я не сознавала, что во мне зреет желание, чтобы ребенок признался бы в какой угодно вине и тем самым унизил бы себя передо мной.

Прости, что прощение воспринималось мной как унижение. Сейчас я понимаю, почему иной раз люди вместо прощения говорят: «Лучше умереть!» Я не сознавала, что это я должна поклониться с уважением ребенку и просить прощения за то, что не сразу научилась понимать свои ошибки. Мне давно следовало бы увидеть себя в ребенке как в зеркале.

Мой страх меня не любят вырос в злобу я лишена того, что я хочу,  – любви ребенка. Я прощаю себя за то, что вобрала в себя эту злобу. Сейчас я ощущаю, насколько я себе противна, а еще прощаю себе! Да по мне розги плачут. Все-таки я ужасный человек, а снаружи такая милая и славная. Силы небесные, теперь я уже себя ругаю. Выросшая из обид злоба оборачивается вулканом против кого угодно, хорошо, что я следила сейчас за своей мыслью и поняла, что то была злоба против самой себя. Окажись в эту минуту кто-нибудь под рукой, я бы точно увидела в нем обидчика, – ведь мы, как правило, не анализируем свои мысли. Дорогая злоба ребенок меня не любит, ты видишь, сколько я наделала ошибок, и ты видишь, что я уже кое-что начала понимать. Теперь ты можешь начать уменьшаться и покидать меня.