Синий город на Садовой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 36

— Ну, давай знакомиться. Звать-то как?

— Тебе зачем… — Федя отодвинулся к стене. А в голове толклось: "Степка… Степка…"

— Слышь, кореш, ты чего… — Парень ласково выдал словечко вроде "выпендриваешься", только покрепче. — Ты уясни: тута ведь не на воле, свои законы. С соседями надо жить задушевно, а то разотрут на повидло. Понял?..

Федя "понял", что парень не отстанет. Плотнее прижался к стене. «Степка… хоть бы доехал…»

— Ну дак звать-то как? — Парень дыхнул новой порцией гнили. — Меня, значит, Дрюня. Фомков по фамилии. Ну? — Он протянул немытую ладонь.

— Фома? — вырвалось у Феди.

— Ты чё? — Глазки у парня дернулись. — Слыхал разве?

Злость опять горячо толкнула Федю.

— Подсадная утка!.. Читал про таких. Значит, э т и тебя нарочно сюда сунули? Чтобы… расколоть меня, да?

Фома посидел секунду неподвижно. Потом хлопнул тубами, зацепил скрюченными пальцами ворот, рванул майку чуть не до пупа. Заверещал:

— Па-адла! Ты чё-о-о! Ты спроси хоть кого! Фома когда стучал на своих?! Спроси, фраер? А?! Ты за кого меня держишь, сявка! Убью!

Федя вдавился в штукатурку до боли в плече. Он понимал, что Фома психует "по сценарию", но все равно было жутко. Фома надвигался. Федя вскинул на нары ноги, сжался в комок… Фома вдруг замолчал. Решил, видать, что мальчик "спёкся". Выпрямился, ухмыльнулся:

— Ладно, не трепыхайся, не трону. Только давай колись, пацан, по-быстрому, мне тута сидеть с тобой некогда, делов на воле под завязку. — Он чиркнул пальцем по тощему горлу. — Ну? Имя, фамилия, местожительство…

Глядя на Фому из-за ободранного колена, Федя сказал через силу:

— А еще что? Национальность, партийность? Образование?

— А-а-а… — заверещал опять Фома, но будто спохватился. Сделался укоризненно-ласковым: — Ай, мальчик, не уважаешь ты старших. Придется наказать… — Он сдернул с ноги растоптанный полуботинок, вытер подошву о штаны. — Ну-ка сними трусики. Будем чик-чик…

"Помогите!" — хотел крикнуть Федя. Но в горле — словно песок. Да и кто поможет? Э т и? Только обрадуются.,.

— Уйди, свинья… — сказал Федя отчаянным шепотом. И крупно задрожал от стыда и отвращения.

Фома аккуратно поставил башмак на доски. Осклабился, гнусно заблестел глазками.

— Уй, какая трепыхалистая .рыбка… Люблю таких. Дай-ка я тебя потрогаю… — Он зачем-то подышал на грязные ладони, вытер их о засаленную майку, потянулся к Феде… Федя стремительно выбросил вперед ноги — чтобы ударить, отшвырнуть гада! Ноги беспомощно ушли в пустоту. Ловко увернувшийся Фома надвинулся вплотную — потным телом, запахом, тяжестью.

— Тихо, тихо, рыбонька… — Он сжал правую Федину руку.

И тогда левой рукой Федя рванул из-под майки баллончик. И шипучей струей — прямо в рожу…

— А-а-а!.. Кха-кха! А-а-а-а! — Фома, хватаясь за голову, за горло, покатился по полу. Сразу же загремела дверь. И теперь Федя — словно опять же не Федя, а кто-то другой, стремительный, знающий, что делать, — метнулся к двери, вжался в косяк. И когда железная створка начала отодвигаться, он рванулся в просвет! Кажется, сшиб с ног старшину Сутулова, промчался по коридору, коленями и животом ударил низкую дверцу барьера, проскочил мимо остолбеневшего Щагова. На солнце, на свободу!

ЗАЩИТА

В беглеце просыпается звериный инстинкт, чутье жертвы, которая спасается от хищников. Отдавшись этому чутью, Федя кинулся не по улице, а вдоль боковой стены особняка, мимо гаражей, потом — через низкую изгородь, сквозь кусты заросшего садика. Снова изгородь. За ней, между заборов, — глухой, в сорняках по пояс проход. Цапнула за ноги кусачая трава. Тут, казалось, до стихов ли, но запрыгало в голове в такт бегу: "Мир являл свой неласковый норов… — И едва выходили за двери мы… — Жгла крапива у старых заборов…"

Не останавливаясь, Федя кинул за забор баллончик.

Проход вывел к речному обрыву. Вон и беседка. От нее по Беседочному переулку, по Песчаной, а там и улица Декабристов!… Но у беседки по-прежнему толпились ребята. Те самые или другие — поди разберись!.. Федя рванул в другую сторону. Все труднее было бежать, кололо в боках. Может, спуститься по откосу, отсидеться в репейниках? Но сколько сидеть, мучиться неизвестностью про Степку?

Слева — откосы и Ковжа, справа — забор с проволокой наверху, владения частников. Значит — вперед… А впереди.. Совсем рядом, на береговой лужайке, красные кирпичи и литое кружево ограды!.. До ворот далеко, проще прямо через решетку. Тем более, что с той стороны штабель досок…

Федя скатился со штабеля на двор и встал, дыша тяжело, со всхлипами. И увидел… человека в черной рясе с желтым блестящим крестом на груди. Со знакомой бородкой и очками!

— Дядя Женя… — Федя прислонился к доскам. — Отец Евгений…

— Федя! Ты откуда свалился? С тобой — что?

— Я… из милиции… — выдохнул он. И заплакал.

Отец Евгений подошел стремительно, легко. Обнял Федю за плечо широким взмахом (просторный рукав — как крыло). Повел его, плачущего и послушного, к церковному крыльцу.

— Что случилось-то?

— Я снимал Степку. На берегу… А там интернатские ребята… Одного воспитательница прямо по лицу, со всего маху… Я полез заступаться, а тут милиционер… Ее знакомый… И меня… туда… — Вздрагивая, давясь слезами, Федя рассказал и про Фому. И про баллон с карбозолью…

— Вот же ж ироды, — произнес отец Евгений. Негромко, но без присущего священнику смирения. — Ладно, Бог даст, все образуется… Здесь ничего не бойся.

— Я за Степку боюсь… — Федя всхлипнул опять.

— Сейчас поедем к Степке, — как о самом простом деле сказал отец Евгений. И крикнул в сторону: — Димыч!

Возник из подсобки кашляющий Дымитрий.

— Димыч, будь другом, выведи мой мотороллер. Надо Федора домой доставить побыстрее…

Дымитрий кивнул молча, пошел к кирпичной сторожке.

Но не пришлось Феде прокатиться на мотороллере отца Евгения. Протарахтел и смолк у церковных ворот мотоцикл. И увидел Федя, как оттуда шагает старший лейтенант Щагов.

— Я нутром чуял, — весело сообщил Щагов, — верующих надо искать под крылышком у святой церкви… Опять же и видно издалека такого красненького… А бегать ты мастак!

Тяжелая тоска стремительно навалилась на Федю. Но отец Евгений сказал:

— Не бойся, чадо… — Он подтолкнул Федю по ступеням крыльца, а сам остался на нижней. Прислонился к каменному столбу, который поддерживал узорчатый чугунный навес.

Часть крыльца загорожена была штабелем кирпичей, которые сложили здесь накануне (видимо, для внутренних работ). Проход оставался не шире метра. Щагов остановился в двух шагах.

— Я понимаю, святой отец, у тебя, наверно, душеспасительная беседа с этим отроком, только я его должен забрать. Он из отделения сбежал да еще человека травмировал.

— Неужто? — удивился отец Евгений. — Прискорбно… Только я вам, гражданин сотрудник милиции, не "святой отец", а официальное лицо. Настоятель Спасской церкви. Так что давайте на "вы"…

— Эй, ты, — сказал Щагов Феде. — А ну, иди сюда. Хуже будет… — Он сделал еще один шаг к ступеням.

Отец Евгений зевнул, снял очки, убрал их в складки рясы. Оттуда же достал очень белый платок. Приподнял черный подол и поставил на низкий кирпичный штабель кирзовый сапог. Стал обмахивать носок сапога платком. Таким образом проход оказался закрыт. Феде отец Евгений сказал:

— Ступай пока, отрок, в храм. — И добавил вполголоса: — А дальше… сам знаешь…

И Федя пошел. Отворяя тяжелую, в мелких квадратиках стекла дверь, он оглянулся. Дымитрий подкатывал голубой мотороллер. Отец Евгений по-прежнему изящно махал платком над сапогом и что-то говорил Щагову…

Беседу отца Евгения со старшим лейтенантом Федя, конечно, уже не слышал. Он узнал о ней после. Дымитрий, хотя и молчалив был, передал этот разговор Славе, а тот не удержался, поведал ребятам. Речь велась такая…