Синий город на Садовой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 2

"А если она далеко от дома?"

"Ну и не помрет!.."

Но тут вернулось последнее, с чем не поспоришь: "А если бы такое со Степкой?"

Чертыхнувшись, он развернул "Росинанта". Тот сразу отяжелел, заупрямился — на подъеме-то! Привставая от натуги на педалях, Федя поехал назад, потом соскочил, повел велосипед за руль. Девочка по-прежнему стояла у забора. Смотрела на подходившего мальчишку без удивления. Будто знала, что он вернется. И сказала, когда подошел:

— У тебя на спине майка порвана. На лопатке…

Федя закинул руку, нащупал вырванный клок и дыру.

— Фиг с ней. А с локтем у тебя что?

— Где?

Подавив стеснительность, Федя взял ее руку, повернул (черный аппарат опять закачался на ремешке). С локтя сорвалась красная капля.

— Ох, я и не заметила с перепугу… Тут гвоздь в заборе.

— Гвоздь, он ржавый. Вот протянешь ноги от заражения…

На "Росинанте" было две сумки-аптечки: одна под рамой — для велосипеда, другая под седлом — для всадника.

Федя разорвал хрустящий пакет с бинтом, скрутил тампон.

Ранка на локте была небольшой, но глубокой. Федя промокнул ее марлей, отбросил в подорожники покрасневший комок. Скрутил из бинта другой. Зубами вынул пробку из коричневого пузырька. У девочки жалобно округлился рот.

— Можешь визжать, только не дергайся, пожалуйста…

Морщась, как от собственной боли, он прижал к ранке пропитанную йодом марлю. Степка при таких случаях таращил глаза и мужественно сопел. Девочка страдающе сказала:

— Не буду я визжать… Ой… А ты что, всегда с собой медикаменты возишь?

— Ага… Говорят, что я перестраховщик…

— Кто говорит?

— Все… Родители. И я сам…

Он забинтовал ей локоть.

— Как у тебя ловко выходит… Учился, да?

— На себе. И на родственниках, — буркнул Федя. — Ну, все. Теперь будешь жить. Пока… — Сунул остатки бинта в сумку, встал на педаль.

— Постой. А майка-то…

— Что — майка? Я же ее йодом не заклею…

— Давай зашью. Услуга за услугу…

Он вдруг смутился. Проворчал:

— Я медицинские услуги бесплатно оказываю. Сейчас милосердие в моде. Социализм с гуманным лицом…

— Лицо-то гуманное, а спина драная. Как поедешь?

Федя опять дотянулся до спины. Клок был изрядный.

— А ты тоже перестраховщица? Иголку с собой носишь?

— Я живу тут в двух шагах. Пойдем…

— Ну да! Приведешь с улицы ободранного незнакомца, родители — в обморок. Да еще велик небось по лестнице тащить…

— Не надо тащить… А штопка — это же не йод, не страшно…

Федя подумал, что в драной майке являться в детсад за Степкой и в самом деле неловко. А заезжать домой и переодеваться — волокита.

— Ну, пошли уж…

Они, не глядя друг на друга, спустились до перекрестка, свернули на улицу Декабристов.

— Вот здесь я живу.

Дом был деревянный, в шесть окон. Видимо, двухквартирный. Ставни, точеные шишечки на карнизах. Старина…

— Вот мое окошко, крайнее…

— Прекрасно! — обрадовался Федя. — Сядешь на подоконник и будешь зашивать. А я здесь подожду, в палисаднике.

— Как хочешь…

Девочка ушла в калитку и через минуту толкнула изнутри оконные створки.

— Давай…

Федя прислонил "Росинанта" к изгороди, а сам перескочил внутрь палисадника, где росла высокая трава и рябинки. Довольно ловко вышло. Он сдернул через голову майку, бросил ее девочке, а пакет с марками — вполне уцелевший при аварии — положил на подоконник (он был на уровне Фединого подбородка). Девочка посмотрела на конверт и ничего не спросила. Потом задержала взгляд на Феде. Тот понял, что она смотрит на его медный крестик. Внутренне напрягся, готовый огрызнуться на любопытство. Но девочка молча заработала иглой.

Она сидела, свесив ноги в комнату. Спиной и боком к Феде. Шила быстро, широкими ровными взмахами. Бинт на локте летал туда-сюда белой бабочкой. Майка была красная, нитку девочка тоже взяла красную, точно в цвет. И эта маленькая ее предусмотрительность вдруг вызвала у Феди симпатию и благодарность.

Девочка откусила нитку, кинула майку Феде:

— Лови… Не новая теперь, конечно, да что делать…

Федя натянул майку — неловко и суетливо, потому что вдруг застеснялся голого поцарапанного живота и чересчур торчащих под кожей ребер. Девочка же смотрела спокойно, не отводя глаз. Поднесла ко рту кулачок, провела по губам костяшками и спросила с чуть боязливым и серьезным интересом:

— А ты правда верующий? Или так, ради моды?

Не учуял Федя в ее вопросе ни капельки насмешки. И потому не сумел ощетиниться, только сказал со вздохом:

— Ну, погляди. Похож я на того, кто гоняется за модой?

И тут она слегка улыбнулась:

— А чего ж… Майка-то модная: жеваная. Сам красил?

Он хмыкнул:

— Кто же еще? Александр Сергеич, что ли?

Красили вдвоем со Степкой. Случилось так, что искали в кладовке запасной шланг для насоса и наткнулись на пакетик с порошком-красителем для хлопчатобумажной ткани.

— А давай покрасим белые майки! — Шестилетнего Фединого племянника иногда озаряли оригинальные замыслы.

— Зачем? — усомнился Федя.

— Ну… под цвет трусов получится. Красиво будет.

— Совсем под цвет не получится. Смотри, тут написано "алый", а трусы темно-красные.

— Подумаешь! — нашелся Степка. — Выгорят и будут светлые! В такую погоду — это быстро.

Трусы им сшила Ксения — Федина старшая сестра и Степкина мама. Она распорола свое старое платье, оторвала от него блестящую подкладку и за вечер соорудила сыну и брату летние обновки. Это было весьма кстати, особенно для Феди. Потому что его прошлогодняя летняя одежда вся была истрепана, а в "Детском мире" фиг что купишь: в отделе "Товары для отъезжающих в пионерский лагерь" только разноцветные девчоночьи зонтики, красные блестящие барабаны да свитера с начесом — по сногсшибательной кооперативной цене. У девчонок был еще крайний выход: ободрать зонтики и сшить себе из этой материи пестрые юбочки. А мальчишкам что делать? Школьные штаны и джинсы при навалившейся жаре казались орудием пытки…

Ксения, хотя и кончила филологический факультет, была мастерица швейного дела. Недаром работала не в школе, а в ателье "Светлана". Трусы соорудила фирменные — с клапанами, с белым галуном по кромкам и швам, с двумя задними карманами и тройной резинкой в поясе. У кооператоров такие стоят не меньше чем четвертак, особенно если еще с иностранной нашлепкой на кармане. Такие нашивки Ксения тоже обещала найти и пришить.

Степкина идея перекрасить майки сперва не вдохновила Федю. Лень было возиться. Но Степка настаивал:

— Смотри, как будет здорово, все под цвет. У ме-ня и сандалии красные, а у тебя кроссовки с красными полосками.

— Ну, давай. Пока дома никого нет…

Инструкция, напечатанная на пакетике, была проста. Соорудили в эмалированном тазу раствор, нагрели на газовой плите, прокипятили там две майки с короткими рукавами. Перед покраской Федя навязал на них много тугих узелков. И на месте каждого узелка оказалось светлое пятнышко с разводами вокруг. Похоже на хризантемы.

— Ну? — с удовольствием сказал Федя. Приятно сознавать, что ты освоил в жизни еще одно полезное дело.

— Фирма, — солидно согласился Степка.

Майки были прополосканы и сушились над плитой, когда явилась с рынка Ксения. Пожелала узнать — "что! это! такое?!".

— Эксперимент, — объяснил Степка. Получил по шее пучком зеленого лука и укрылся за дядюшкой.

— Психи, честное слово! — запричитала Ксения. — У Степана единственная белая майка была для спортивных занятий в садике! Ребенка без нее на порог не пустят!

— Пустят ребенка… Ты лучше погляди, как получилось! И всего за час! А в мастерской бы месяц проволынили. Помнишь, ты свое платье туда сдавала?

Ксения обрела педагогическое спокойствие. Спросила, знают ли они книгу "Детство" писателя Максима Горького?