Тень Каравеллы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 48

Это Генку разозлило: попробуй теперь увидеть лодку! Можно без толку бродить всю ночь.

Кусты оборвались, и впереди встала беспросветная пелена. От великой досады Генка в полный голос высказал этой пелене все, что думал.

И тогда-то он и услыхал Илькин крик. Не то радостный, не то слезный.

Илька, мокрый и взъерошенный, вылетел на него из плотной пепельной мглы и вцепился в плечо.

— Гена! Это ты?

— Это моя прабабушка ходит в поисках знакомых привидений, — сердито сообщил Генка, чуть не тая от горячей радости, что Илька жив и цел. — Ты что околачиваешься на берегу?

Илька убрал с его плеча руку и вздохнул.

— Ты почему такой мокрый? — спросил Генка уже с тревогой.

Илька молчал.

— Ну?

Это нетерпеливое «ну» словно встряхнуло Ильку. Вернуло силу и смелость. Генка был рядом. Мир опять стал простым и прочным.

— Купался, — ответил Илька.

— В штанах?

— Ну и что?

— Ничего. Кому как нравится.

— А где Владик?

— Откуда я знаю? Наверно, в больнице.

— Они потом придут, да?

— Придут. Никуда твой Владик не денется.

— Гена… — начал Илька. — Я сжег лодку.

— Что?!

Он посветил Ильке прямо в лицо и понял, что это правда.

— Да! — со слезами сказал Илька. — А что делать, если он прет на мель, а там балки!

— Кто прет?

— Пароход, а не «кто». В тумане. Прямо на меня.

— И ты сделал из лодки маяк? — спросил устало Генка.

Конечно, все одно к одному. Если уж начались несчастья, скоро не отвяжутся. Он не отводил фонарика от Илькиного лица, а Илька не прятал глаз от света. Глаза были темные и упрямые. Как у Владьки.

— Дубина, — увесисто произнес Генка. — Откуда возьмется пароход? В таком тумане он тут же отдаст якорь и заголосит на всю реку. Думать надо.

Илькины брови задрожали, а рот приоткрылся и сделался похож на аккуратную букву «О». И таким беспомощным стало Илькино лицо, что Генка испугался. Он сказал примирительно и торопливо:

— Ну ладно. Ты точно знаешь, что это был пароход?

— Может, твоя прабабушка? — огрызнулся Илька. Но как-то неуверенно огрызнулся.

Генка выключил фонарик. В темноте удобнее было врать. Он пробормотал, словно для себя, а не для Ильки:

— Значит, это тот сумасшедший танкер…

— Что? — откликнулся Илька.

— Я говорю: танкер. Я его сейчас видел. Мотается от берега к берегу, почти без огней.

— Что ты врешь! — возмутился Илька. — Что ты видел в таком туманище!

— Козел! — сказал Генка с почти настоящей злостью. — Ниже по течению никакого тумана нет. Сбегай проверь, если не веришь.

— Ты же не по берегу шел…

— Я везде шел. Я к реке еще за тем поворотом вышел. Понял?

Илька тихо спросил:

— Большой танкер?

— Средний… Борта высокие. Видно, порожний…

— Значит, все зря?

— Что — зря?

— Все… Я думал, пассажирский… А танкер, пустой, ткнулся бы в мель, ничего бы не было…

— Ничего, — подтвердил Генка. — Ни танкера, ни тебя. От удара где-нибудь искра проскочила бы — и привет. Знаешь, как взрываются в пустых баках бензиновые пары?

У Генки были спички. На старых углях он развел костер, отдал Ильке свои брюки и куртку, поставил над огнем рогатины с перекладиной.

— Выжимай свои манатки, суши.

Илька был послушный и сонный. Генка пошел к реке: набрать в чайник воды и посмотреть, что осталось от лодки.

Огонь изглодал корму и борта. Мачта перегорела внизу и упала на нос. Нос пострадал меньше. На нем даже уцелела Владькина куртка. Пламя уже погасло, но тлеющее дерево еще светилось пунцовыми угольками и сочилось едким дымом. Генка ударил по обугленному борту. Борт проломился, и шипящие угольки посыпались в воду…

Когда Генка вернулся, Илька, скорчившись, сидел у огня и палкой ворошил горящие ветки.

— Что с лодкой? — спросил он, не подняв головы.

— «С лодкой»… То, что осталось, уже не лодка.

Генка повесил чайник над огнем и сел рядом с Илькой. Плечи накрыл Владькиной курткой.

— Я думал, она сгорела, — сказал Илька.

Генка промолчал. Теперь, когда кончились все другие тревоги, тревога за Владика стала расти и превратилась в самое главное. Было даже непонятно, как он мог хоть на минуту забыть об этом главном.

— Долго их нет, — сказал Генка.

— Долго, — согласился Илька.

Вскипел чайник. Его поставили на траву. Он остыл. Его вскипятили снова.

Ни Генка, ни Илька не знали, сколько времени прошло. Иногда казалось, что близко утро.

И вот от берега донесся голос. Вернее, два голоса: Владькин и его отца. Они кричали озорно и громко:

— Эй, люди! Живы?

— Живы!— взвился Илька.

Генка сказал:

— Сиди.

Он прихватил фонарик и пошел им навстречу.

Они вынырнули из тумана. Владька, как маленький, сидел у отца на плечах.

— Все в порядке, — сообщил он с высоты. — Вправили, бинтом замотали. Вывих был. А папа еще добавил. Меня сперва не хотели из больницы отпускать, да мы уговорили.

Как хорошо, что он сказал обо всем, не ожидая вопроса.

Иван Сергеевич опустил его на землю.

— Хватит, накатался, наездник. Ищи себе клюку и ковыляй сам.

— Мне нельзя ковылять, — дурачась, заспорил Владик. — Что фельдшер говорил, а? Только сидеть можно и лежать… Знаешь, Гена, они нас до того поворота на больничном «газике» довезли. Хотели прямо в город, а мы сказали, что на лодке доберемся.

— Илька сжег лодку, — сказал Генка.

В свете фонарика он увидел их лица. У Владьки губы вытянулись в трубочку. Иван Сергеевич нахмурился.

— Как это — сжег?

— Вы его не ругайте, — попросил Генка. — Он не нарочно.

— Еще не хватало, чтобы нарочно, — сухо усмехнулся Иван Сергеевич. — Сам-то он цел?

— Цел.

— Где этот герой?

Негромко, но яростно Генка сказал:

— Танкер в тумане шел на мель. Что было делать? Что?

Они помолчали, и он повторил:

— Порожний танкер. Ясно?

— Да, — спокойно сказал Владик.

— Ясно, — сказал Иван Сергеевич. — Значит, танкер.

И они зашагали к костру.

Чайник согрели еще раз. Надо было думать об ужине. Только сейчас вспомнили, что по-настоящему не ели с самого утра.

Илька лениво дожевывал половину бутерброда.

— Ешь, — сказал Иван Сергеевич.

— Не хочу.

— Мало ли, что не хочешь. Ешь.

— Я о лодке думаю, — шепотом сказал Илька.

— Да, тогда не до еды, конечно, — согласился Иван Сергеевич.

Видимо, именно сейчас Илька понял наконец, какая случилась непоправимая беда. Фрегат «Африка» погиб. Плаваний не будет.

Не будет просвеченного солнцем тугого паруса, громадных белых облаков над водой, черных проток с осенними листьями, незнакомых берегов…

— Что же теперь делать? — тихо спросил Илька.

— Спать, — сказал Иван Сергеевич. — Теперь спать.

— А лодка?

— Да ладно с лодкой. Главное, сами целы. Спать. Утро вечера мудреней.

— Пусть отдаст мои штаны, — сказал Генка.

Илька отдал. Переоделся и снова устроился у огня.

— Спать, спать, — повторил Иван Сергеевич и поднял Ильку на руки. Понес к палатке. — Ну, ну, не растопыривай локти. Все равно ты уже почти спишь. И не горюй. Ты сделал все, как надо. Что же теперь плакать о лодке…

— Я не плачу, — донеслось уже из палатки.

Туман редел, проглядывали звезды. Повеселел, разгорелся костер, словно стало ему легче дышать. Владик снова стоял над огнем.

— Ты бы отошел, — хмуро сказал Генка.

— Я осторожно.

— Больно было?

— Я привык… Слушай, Гена. Илька ведь непугливый. Ну, чего он так сегодня?

— Туман, — сказал Генка. — Ты еще не знаешь. В такой туман разное бывает. Кто-нибудь чихнет за километр, а кажется, что под носом бомбу взорвали. Наверно, паровоз шумел на той стороне, а звук изменился. Будто рядом.

Владик недоверчиво промолчал.

Иван Сергеевич выбрался из палатки, подошел к огню.

— Ну вот, искатели приключений. Как вам нравится начало? Вспоминать будет что, особенно Ильке.