Топот шахматных лошадок (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 25

И они разом встали и пошли к калитке. Песик нерешительно вякнул из-под веранды.

«Храни вас Господь», — торопливо сказала им вслед мать Валерия Карченко.

Капитана подождали у машины. Он задержался во дворе минут на пять. Наверно, говорил женщине, какую нахлобучку она должна устроить сыну в письме и как этот дурак должен быть благодарен пятерым ребятам. А то ведь пахло уголовным делом и черт его знает чем вместо сержантской школы.

Капитан милиции довез всех до Инкиного дома. А по дороге сказал:

«Да, правильные вы мальчики-девочки…»

«Мы-то правильные, — буркнул в ответ Брис. — А вот что из этого дурака получится… Сержант охраны порядка…»

«Разберемся и проследим. Примем меры», — пообещал капитан. Ребята подумали, что он, скорее сего, врет, но было уже не до того.

Они поднялись на Инкин чердак. В свою «кают-компанию». Там Брис опять достал снимок юнги Баталина. И все стали разглядывать его в свете солнца, что падало в чердачное окно.

«Брис, а можно ведь увеличить карточку, — шепотом сказал Матвейка. — Есть такая мастерская, там тетя Лира работает. Можно сделать для каждого… Можно, да? »

«Конечно, сделаем», — сказал Брис.

— И сделали? — спросил Вовка.

— Да.

И словно солнце, светившее в окно Инкиного чердака, пробилось и сюда.

— Иван, смотри! Какой в облаках разрыв!

Часть третья

ОСКОЛОК И ПАРОВОЗИК

Солнце выкатилось в разрыв — умытое, сияющее. Вокруг него была широкая синева. Но облака двигались быстро и могли очень скоро заслонить обрадованное светило.

— Вовка, дай монокуляр!

Он дал, не спорил, что «нет, я первый». Я насадил фильтр и навел объектив на Солнце. Оно и в самом деле было похоже на белую тарелку. Только небо вокруг не темно-лиловое, как в трубке секстана, а густо-вишневое — потому что фильтр именно такой… А к нижнему краю тарелки приклеилась черная горошина.

Вот она, родимая! А куда она денется? Да, в самом деле: что бы ни случилось на всем белом свете, а эта крохотная, но увесистая, настоящая (это ощущалось даже здесь) планета в данный момент должна была оказаться именно здесь, между Солнцем и Землей. И оказалась! И в такой вот космической неуклонности мне опять почудилась радостная сила. Словно я зачерпнул частицу вселенской прочности.

Венера была, как… Я не успел сравнить ее ни с чем, спохватился:

— Вовка, на, смотри! Скорее, пока не затянуло…

Он схватил монокуляр, вскинул его к Солнцу. Несколько секунд сидел неподвижно. Потом бросился к окну, упал перед ним на колени, поставил локти на узкий подоконники снова замер с прижатым к глазу окуляром. Наконец сказал, не оборачиваясь:

— Вот это да… В точности как ты рассказывал…

— Да, только фильтр другого цвета.

— Это неважно… Иван, а ты загадал желание?

— Не успел. Давай сперва ты… Надо сказать: «Солнце, Земля и Венера, сделайте, что я прошу…» А потом — свое желание. Можно мысленно…

— Ага… — Вовкины треугольные лопатки закаменели под красной футболкой. И такой вот, неподвижный, был он еще с полминуты. Наконец оглянулся. — На. Загадывай тоже…

Я прислонился плечом к оконному косяку и снова глянул в окуляр. И опять незримая нить связала меня с миром планет, задрожала в пространстве, и нервы у меня тоже задрожали — в одной частоте с космической струной. «Солнце, Земля и Венера, сделайте, что я прошу… Пусть, когда Вовка уйдет на свои поля, дорога там приведет его к этому дому и пусть в нем встретят Вовку те, кого он любил…»

Облака словно того и ждали. Едва я перестал шевелить губами, как золотящийся косматый край надвинулся на Солнце. Но я даже не успел пожалеть об этом. Потому что внутри у меня ухнуло от испуга: внизу, в доме, послышались тяжелые шаги, и неласковый громкий голос прогудел:

— Эй! Кто там есть? А ну выходи, хуже будет!.. Вовка метнул свое тощее легонькое тело через подоконник. Протянул мне руку:

— Иван, лезь…

Я не размышлял ни мгновенья. Тоже кинулся в окно и оказался на ржавой крыше (лист прогнулся и звякнул). В этот миг я ощущал себя мальчишкой не старше Вовки. Совсем как в давние годы, когда нас замечали в чужом саду или на этажах заброшенной стройки хозяева и сторожа. Этакий обжигающий душу испуг с примесью приключенческого азарта. Впрочем, испуга было гораздо больше. По гремящей крыше мы подбежали к ее краю. До земли было метра три.

— Прыгай! — скомандовал Вовка.

В другой ситуации я долго думал бы, прежде чем решиться. Но Вовка сиганул вниз, и я махнул следом — опять же как мальчишка, боящийся отстать от приятелей. Однако ловкость уже не та: меня развернуло в полете, и я понял, что упаду не на ноги, а крепко треснусь о землю левым боком. Но в последний миг упругая сила подхватила меня, как воздушной волной, опустила коленями и ладонями в рыхлую глинистую землю с редкими травинками.

— Вань, бежим!

И мы бросились через двор под сырыми кленами, затем через прошлогодние, не вскопанные этой весной гряды. Через сухие, пахнувшие полынью сорняки. И наконец с маху преодолели жерди низкой изгороди. Она отделяла огород от лога. Между изгородью и логом тянулась в лопухах тропинка.

На тропинке Вовка обрел уверенность:

— Все. Здесь уже ничейная территория.

— Вот догонят и покажут такую территорию, что…

— А мы скажем: «Ничего не знаем, просто шли мимо…»

— Авантюрист.

— Ага, — сказал он с удовольствием и затолкал монокуляр в один из глубоченных карманов на штанах. Вытер о штаны ладони.

— Смотри, извозился весь…

— Ты тоже не без того, — заметил Вовка.

Мы пошли по тропинке. Мои штанины намокли в сырых лопухах. Болела поцарапанная ладонь. Я лизал ее и сопел от досады. Мой торжественный настрой, возникший при общении с космосом, улетучился. Тропинка привела нас на улицу Лесорубов (что за дурацкое название!), которая шла параллельно Косому переулку. Здесь я наконец остановился, чтобы успокоиться.

— Подожди. У меня после прыжка что-то в пояснице екает.

— Ничего у тебя не екает, — безжалостно сказал Вовка. — Просто ты перетрусил.

— Ну и… перетрусил. Из-за тебя… Говорил «никто не придет, никто не придет», а тут нате вам… — Я сел на лавочку у могучих деревянных ворот и стал отскребать глину от джинсовой ткани на колене.

Вовка сел рядом, понаблюдал. Посоветовал:

— Сейчас не скреби. Надо подождать, когда подсохнет.

— Ага! И таким вот обормотом идти по городу. Это ты можешь ходить чучелом, а я взрослый человек с интеллигентной внешностью…

— Сейчас не очень интеллигентной, — хихикнул Вовка.

— Балда…

— Ага… — опять хихикнул он. — Вань, да ты не расстраивайся. Интересно же получилось. Как в книжке про Тома Сойера…

— Ну да… Вот загремели бы в милицию…

— Тогда, конечно, уже не как в «Томе Сойере» было бы… Ты, Ваня, в своей истории все правильно про милицию рассказал… А что-то похожее было по правде? Ну, с секстаном и вообще…

— Похожее было, — ворчливо отозвался я. — Только не в нынешние времена, а в восемьдесят седьмом.

— И… Каруза-Лаперуза?

— Ну, и он… Только звали его не Матвейкой, а… я уже говорил…

— Это неважно, — быстро сказал Вовка.

— Да… И не медаль ему дали, а подарили знак «За дальний поход». Сказали, что его песни — это все равно как плавание по морским волнам. А тех медалей тогда еще не было…

— Все равно хорошо… И конец у твоей истории хороший. Про секстан…

Прежнее настроение — то, с каким я рассказывал Вовке свою повесть, — понемногу возвращалось ко мне.

— Это, Вовка, еще не конец…

— Да?! — то ли обрадовался, то ли встревожился он. — А что было дальше?

— Пойдем потихоньку, расскажу… — Мы встали и медленно зашагали рядом по старому бугристому асфальту. — Дальше было так, что Матвейка чуть не расстался со своей медалью…

— Почему?!

— Решил, что не достоин ее. После одного случая. Он ведь был такой… может, не очень смелый, но с честной душой… Однажды оказался он в центре города и увидел толпу. Всякий народ там собрался, больше все пенсионеры, ветераны-коммунисты, шумят, кричат. В общем, митинг. То ли из-за отмены пенсионерских льгот, то ли еще из-за чего-то… Вся толпа — с одной стороны площади. А с другой — омоновский заслон. Со щитами, с дубинками, в касках с забралами, ну прямо как рыцари перед Ледовым побоищем. Лиц не видать… А побоищем и правда пахло, уж очень люди были накалены. Хотели пройти в здание городской управы, к мэру, а заслон их не пускал, даже грозил водометами… Матвейка все это увидел, когда оказался на краю площади. Ему надо было на другую сторону, и он думал: перебежать или обойти стороной? Ну и решился, побежал. И вдруг его подхватил на руки какой-то дядька. Оказалось, ветеран-старшина Маркелыч. От него опять пахло спиртным. Не сильно, однако ощутимо. И он задышал Матвейке в ухо, горячо так:«Матвей! Ты молодец, что пришел! Ты это… Сейчас я тебя на плечи, ты встанешь и давай эту… «Вставай, страна огромная!..» Тогда все сразу… Мы этих гадов сомнем в один момент с такой песней!..»