Кто тебя предал? - Беляев Владимир Павлович - Страница 57

 — Здравствуйте, Владимир Павлович,— задыхаясь, сказал Ставничий.— Моя тетрадь цела у вас?

 Я открыл ящик письменного стола и, доставая объемистую тетрадь в коленкоровом переплете, сказал:

 — Вот она! Возвратить ее вам?

 — Да нет, возвращать пока не надо,— смущенно ответил Ставничий.— Тут странная история произошла вчера, Пусть лучше отец Касьян поведает вам о ней...

 Из рассказа отца Касьяна выяснилось следующее. После того как он отслужил вечерню в Свято-Онуфриевской церкви и возвратился к себе в монастырскую келью, распахнулась дверь и на пороге возник широкоплечий пожилой человек. Направляя в отца Касьяна пистолет, вошедший сказал:

 — Тише! Не кричать! Где Ставничий?

 — Уехал в Тулиголовы. К знакомым,— бледнея, сказал священник.

 — Где он прячет свой дневник? — спросил человек с пистолетом.

 — Не знаю,— обманул пришельца Касьян, хотя прекрасно знал, что до того, как передать дневник мне, Ставничий прятал его в ящичке над койкой, прибитом к стене.

 Тогда незнакомец велел отцу Касьяну лечь на пол и стал обыскивать келью. Он отбросил матрацы на койках, перебрал все журналы и книги на стеллаже, долго рылся в чемоданчике Ставничего и вещах отца Касьяна. Обыск не привел ни к чему. Озлобленный, уходя, он сказал:

 — Никому ни слова об этом! Понятно? Заявите — пеняйте на себя. И вспомните судьбу отца Романа Луканя!

 — Кто такой Роман Лукань? — перебил я отца Касьяна.

 — В монастыре василиан, где сейчас живу. я, был умный монах, священник Роман Лукань. Многие годы он составлял жизнеописание первопечатника Русичи Украины Ивана Федорова, который, как вам известно, скончался во Львове и перед смертью преследовался воинственным орденом отцов доминиканцев. Я сам видел рукопись Луканя. Написано им было очень много. Особое внимание в ней уделял Роман Лукань таинственной истории исчезновения надгробной плиты с могилы первопечатника. Она исчезла бесследно. По слухам, ее уничтожили либо скрыли от посторонних глаз отцы иезуиты. Отец Роман Лукань тоже придерживался этой версии.

 — Где же его рукопись? — спросил я.

 — Пропала после того, как в триста шестидесятую годовщину со дня смерти Ивана Федорова, как раз шестого декабря, отец Роман Лукань был сбит налетевшей на него перед нашим монастырем грузовой машиной и скончался, не приходя в сознание,— глухо сказал отец Касьян.

 — Скажите, отец Теодозий,— спросил я Ставничего,— вы кому-нибудь говорили о том, что пишете дневник, кроме отца Касьяна, инженера и меня? Я имею в виду прежде всего священнослужителей.

 — Знал об том,— напрягая память, промолвил Ставничий,— священник каплицы — лечебницы отец Никола Яросевич. Он и принес мне в палату-одиночку эту тетрадку. Возможно, он и сообщил об этом капитулу. Ведь ему было поручено опекать меня и присматривать за мной.

 — А как выглядел человек с пистолетом? Во что он был одет? — спросил я.

 — Он был в форме советского железнодорожника,— сказал Касьян.— Это меня и удивило больше всего!

 Мне сразу вспомнились похороны митрополита Шептицкого и странный человек в форме железнодорожника, который сперва преследовал отца Теодозия, а потом порывался отвести его домой. Стоило рассказать об этой Садаклию.

 Во время последней нашей встречи Садаклий, изрядно поседевший, рассказал мне о судьбе многих участников событий. Роман Герета, тайно убежав из Львова, находился в то время в Мюнхене и сотрудничал в газете «Христианский голос» вместе с капелланом батальона «Нахтигаль» Иваном Гриньохом. Тот самый митрат Василий Лаба, которого Шептицкий послал капелланом в дивизию СС «Галиция», забрался еще подальше — в Канаду — и обманывал верующих Ванкувера россказнями о «добром и святом» митрополите.

 Стараясь не волновать отца Теодозия, я сказал:

 — Дневник ваш я пока оставляю у себя. Так будет надежнее. Церковь всегда боялась тайн, которые могут повредить ее престижу. Но я убежден в том, что никакие угрозы и визиты разных «железнодорожников» на сей раз не смогут помешать нам рассказать правду о вашей дочери.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

  Я имел уже возможность убедиться в том, что Садаклия интересует все связанное с немецкой оккупацией во Львове. Я решил поехать к нему и рассказать о таинственном визите в келью отца Касьяна человека в форме советского железнодорожника, о том, как он с пистолетом в руках разыскивал дневник Ставничего.

 — Все это очень интересно,— задумчиво проговорил Садаклий.— Как видите, церковь не оставляет в покое ни мертвых, ни живых. Да, «генерал во Христе» оставил нам свое наследство, и нам придется немало поработать, чтобы не только Ставничий, но и другие, испытавшие на себе ласку «бархатного диктатора», могли спать спокойно.

 Садаклий встал из-за стола, подошел к сейфу и достал из него связку бумаг. Он долго перебирал их, а я терпеливо ждал.

 Наконец он протянул мне пожелтевшую толстую тетрадь.

 — Хочу помочь вашей работе. Вот мои записи об униатской церкви. Я много работал в библиотеке, в знаменитом львовском «Оссолинеуме», рылся в монастырских архивах. Возьмите на несколько дней эту тетрадь. Она избавит вас от бегания по библиотекам.

 Мне оставалось только поблагодарить полковника.

 Долго не мог я уснуть в ту ночь. Предо мною, точно кадры кинофильма, развертывалась жизнь бывшего графа, владыки униатской церкви на Львовщине Андрея Шептицкого.

 В своем послании духовенству от 10 июля 1941 года, которое было опубликовано не только в «Архиепархиальных ведомостях», но и на страницах так называемой «светской» фашистской прессы, «генерал во Христе» писал:

 «Там, где нет еще управления громады и местной милиции (читай «полиции».— В. Б.}, надо организовать выборы общественного совета, войта и начальника милиции. Если же нельзя будет провести выборы без партийных раздоров, которые являются руиной и несчастьем нашего дела, душепастырь ДОЛЖЕН своей властью назначить войта, советников и начальника милиции, напоминая верующим необходимость послушания сначала для немецкой военной, а впоследствии и гражданской власти...»

 «...Надо также обратить внимание на людей, которые искренне служили большевикам... опасаться их и не допускать ни к какой общественной работе».

 «Душепастырь обязан иметь наготове флаг немецкой армии, т. е. красный флаг, а на нем на белом фоне должна быть вышита свастика...»

 Таким образом, уже из этих советов становится ясно, что та самая греко-католическая церковь, которая, если верить клерикалам, «не вмешивалась в политику», с первых дней немецкой оккупации не только приветствовала оккупантов, но и принимала прямое участие в создании органов гитлеровской администрации, призванных помогать немцам грабить Украину.

 «Победоносную немецкую армию приветствуем как освободительницу от врага!» — вещал граф Андрей Шеп-тицкий в своем пастырском письме, написанном 1 июля 1941 года, на второй день после захвата старинного украинского города гитлеровцами.