Кто тебя предал? - Беляев Владимир Павлович - Страница 41

 — Мать игуменья, то я! — узнав мать Веру по голосу, закричал Каблак.— То я, Каблак, поручик полиции! — И как бы в подтверждение своих слов он осветил себе потное лицо лучом фонарика: — То свои люди.

 — Каблак не Каблак — не пущу! — крикнула игуменья в глазок.— В такую пору — и в женский монастырь? Вы что, сказились?

 — Мы не с обыском, нет, пустите! — настаивал Каблак.

 — Бойтесь бога! Не пущу. В такое время? — отказала игуменья.

 — Нам только одна особа у вас нужна. Всего одна. Мы обыска робыть не будемо,— умолял настоятельницу поручик.

 — Кто вам нужен, скажите ясно? — резко спросила мать Вера.

 Каблак посмотрел на темный фасад монастырского здания, оглянулся на соседние кусты боярышника и, прислонив губы к открытому глазку-«юдашу», прошипел:

 — Иванна Ставничая!

 Шепот долетел до Иванны, прильнувшей к окну. Она сразу же метнулась в глубь кельи, схватила маленький чемоданчик и по винтовой железной лестнице тихо спустилась вниз, в трапезную. Ее обдало запахами горелого подсолнечного масла и кислого хлебного кваса. Через кухню черным ходом она проникла в монастырский сад и, прошелестев там кустами, подбежала к монастырской стене. Несколько раз подпрыгивала она, пытаясь схватиться за черепичный гребень стены, но безуспешно. Рядом росла кривая груша. Иванна влезла на нее и с отвесной ветки забралась на стену. Она швырнула вниз чемоданчик и, подобрав ноги, спрыгнула вниз,

 Сливаясь в черной сутане с ночным мраком, она неслышно помчалась До улицам Львова да Кульпарков.

 Подбежав к домику, где жила Цимбалистая, Иванна дробно застучала в окно. Спустя некоторое время окно открылось и заспанная Юлька тихо окликнула:

 — Кто то?

 — Спасай, Юльцю! — оглядываясь, шепнула Иванна. Цимбалистая раздвинула вазоны с фикусами и, протянув подруге руку, втащила ее в комнату.

 Быстро, торопливо, запинаясь и все еще дрожа от пережитого, Ставничая сбросила сутану и надела платье с горошинами, хранившееся у Цимбалистой.

 — В монастырь мне больше возврата нет! — сказала Иванна, приводя в порядок волнистые густые волосы.— Кончится полицейский час, ты проводишь меня на вокзал и купишь билет. Поеду до татуся. Добре?

 — Ничего более умного не придумала? — возмутилась Юля.— Я тебе куплю билет, а тебя с этим самым билетом зацапают в вагоне, раньше чем поезд до Грудека Ягеллонского дойдет. Ваша парафия уже утром будет обставлена полицаями.

 — Что же мне делать? — растерянно спросила Иванна, повязывая голову кашемировым платочком.

 — Придумаем,— сказала загадочно Юля.— Свет не без добрых людей...

ПОДЗЕМЕЛЬЕ ПОД СОБОРОМ

В 1920 году, когда полки Первой Конной армии Семена Буденного подходили ко Львову, достигнув уже села Задворье, расположенного в двадцати пяти верстах от окраин старинного города, слесарю Голубу едва исполнилось 19 лет. Всем сердцем он ждал Красную Армию и даже припрятал на чердаке алый флажок, чтобы на улицах Внесенья встретить первых советских бойцов. Правда, наступление Красной Армии на Львов было приостановле-? но, но все же оно всколыхнуло трудовое население города. В ноябре 1921 года по Львову пронеслась весть: в помещении школы, расположенной на территории собора святого Юра, полиция, руководимая известным мастером полицейского сыска Казимиром Иваховым, накрыла группу видных коммунистов. Они собрались на первую конференцию Коммунистической партии Западной Украины.

«Вот это номер! — рассуждали рабочие-газового завода.— Собраться под самым носом у владыки! В самом гнезде катабасов говорить о Советской власти и коммунизме! Ну и смелые, отчаянные хлопцы!»

 Тридцать девять храбрецов томились тогда в ожидании суда в страшной тюрьме «Бригидки», перестроенной из монастыря святой Бригиды. Следствие продолжалось год, а когда начался суд, всем стало ясно, что «отчаянные хлопцы», не страшась ни угроз судей, ни провокаций Ивахова и его агентов, не сломлены и готовы к борьбе. Это потрясло многих рабочих Львова, в том числе и Голуба. Особенно поразила речь поляка Стефана Круликовского — «Циприяна». Круликовский на вопрос председателя трибунала, признается ли он в своей вине, ответил:

 — Законы, по которым вы меня судите, уже устарели и являются антидемократическими. Вы все говорите, что являетесь демократами, а я утверждаю, что ваши принципы предельно реакционны. Я обязан заявить, что стою перед судом в стране, где большинство населения составляют украинцы. И если я в этом суде говорю по-польски, то только потому, что не знаю украинского языка и не могу продемонстрировать его права здесь...

 Смелая речь борца «за нашу и вашу вольность», как свежий ветер, ворвалась на улицы Львова, где еще так недавно по наущению чужих сил сражались между собою поляки и украинцы, бессмысленно проливая кровь братских народов. Открыла она глаза и Голубу.

 Голуб вспомнил о святоюрском процессе спустя двадцать лет, обдумывая вместе с Садаклием, Щирбой, Цимбалистой и другими подпольщиками, где укрыть от гестапо беглецов из Цитадели.

 «А что, если использовать опыт истории? Гестапо отлично известна ненависть Шептицкого к большевикам. Вряд ли кто из гестаповцев станет тревожить покой седовласого митрополита. Не только генерал-губернатор Ганс Франк или львовский губернатор Отто Вехтер, но и многие другие влиятельные немцы не допустят ущемления сановного защитника интересов гитлеровской Германии».

 Шептицкий в свое время приказал замуровать все входы в ненужные, пустующие подвалы. Но у Панаса Голуба было преимущество по сравнению с обитателями капитула: он и его рабочие знали многие лазы в замурованные подвалы. И Голуб вместе с Садаклием часть запасов, оставленных для работы в подполье,— продукты, оружие и перевязочные материалы — опустили под землю задолго до побега из Сталага.

 В большом, просторном подземелье под собором святого Юра снова стало людно. Яркие карбидные лампы давали достаточно света. Ящики с оружием и продуктами были расставлены под стенами подземелья. Вдоль стен свисали ржавые кольца и цепи: должно быть, когда-то здесь была монастырская тюрьма или судилище инквизиции, занесенной во Львов католическим орденом отцов Тринитаров. . Чтобы сократить длинный окружной путь по грязным коллекторам-каналам, Голуб и его друзья с помощью садовника митрополита Вислоухого пробили дополнительный выход из подземелья в густой, заросший колючим, одичавшим крыжовником, запущенный участок монастырского сада. Пробираясь сквозь эту колючую чащобу, вряд ли можно было обнаружить под кучей поломанных тачек и носилок вход в подземелье. Вот этим-то ходом на следующий же вечер после побега пленников Цитадели Цимбалистая и Голуб привели под собор святого Юра Иванну.

 Садовник Вислоухий, пожилой, седой старик с ушами, никак не соответствовавшими его заячьей фамилии, был с двадцатых годов связан с революционным подпольем. Молчаливый старик, наблюдая сытую монастырскую жизнь, хорошо зная все связи митрополита, все больше презирал церковников с их ханжеством, приторным благолепием, лживой любовью к ближнему. Он охотно вызвался помогать Голубу, дал Садаклию два ключа от запасных ворот монастырского сада и помог установить в саду тревожную сигнализацию. Если бы кто посторонний попытался проникнуть в подземелье через сад, у беглецов и подпольщиков было бы достаточно времени, чтобы преградить минами и другими средствами путь преследователям,