Граница не знает покоя - Авдеенко Александр Остапович - Страница 9

С жаром принялся Иван за учебу. Скоро его уже ставили и пример другим как отличника политической и боевой подготовки. На его груди рядом с комсомольским значком появился и другой — «Готов к труду и обороне».

С той памятной мочи, когда стоял Волков в ленинской комнате возле стенда и слушал рассказ старшины, он не переставал думать о Семене Пустельникове. Как-то само собой получилось, что стал этот давно погибший человек его совестью, его наставником и советчиком. Он как бы навечно поселился тут, на заставе, ежедневно присутствуя на боевом расчете, на учебе, в наряде.

— А как бы поступил Семен? — спрашивал себя Волков, когда решал для себя сложный вопрос.

— Семен бы лучше сделал, — укорял он себя, если не ладилось какое-либо дело.

…На очередном боевом расчете Волков получил задание ночью идти в наряд. Шел он один, но ничуть не волновался этим обстоятельством. Давно уже, неся службу на границе, Иван перестал вздрагивать, увидев придорожный куст или чернеющий вдали пень, так похожий ни человеческую фигуру. На редкость наблюдательный, он изучил на границе каждое дерево, каждую тропку, куст и шагал теперь по хмурому лесу, по открытым полянам, по лощинкам так, как ходят по знакомой улице, где прожит не один десяток лет.

Когда Иван Волков отправлялся в первый свой самостоятельный наряд на границу, начальник заставы Охримчук полушутя, полусерьезно сказал ему в напутствие:

— Ну нот, товарищ Волков, теперь и вы стали настоящим пограничником.

Иван навсегда запомнил эти слова. И границу стерег на совесть.

В мае долго не темнеет. Проверив снаряжение, пристегнув к поясу патронные диски, привычным движением повесив на шею автомат, Волков еще засветло ушел на границу. Лес был полон весенним шелестом, сладким запахом трав, тихо шумели под легким ветром зеленые кроны деревьев.

К ночи небо заволокло тяжелыми тучами. Серпик только что народившегося месяца скрылся за причудливым облаком и больше уже не показывался. Лес погрузился в такую тьму, словно его облили черной тушью. Полил мелкий дождь. Чувствовалось, что зарядил он на всю ночь.

Волков поплотней натянул на голову фуражку, запахнул брезентовый плащ и пошел по знакомой тропе, весь обращенный в слух. Время в дозоре для него никогда не тянулось медленно, не казалось бесконечным — ведь он выполнял свою работу, свою святую обязанность. Так было и на этот раз.

Было уже около двух часов ночи. В три придет смена. Он не встретится с ней в пути, но будет знать: пограничники на своем посту.

Дождь лил, создавая сплошной шум. Вот прошелестела сорвавшаяся с дерева шишка.

Вдруг к обычным шорохам леса примешался еще один, потом он повторился. Волков насторожился, крепче стиснул в руках автомат. Шорох стал громче, он явно приближался. Иван залег в кусты, стал ждать. Ему послышались отчетливые конские шаги, но впереди все еще ничего нельзя было рассмотреть.

Что это — холодные капли дождя или мурашки предательски поползли по спине? Волков собрал в кулак свою волю и негромко крикнул в темноту:

— Стой! Пропуск!

Секунда, другая… Они показались Ивану вечностью.

— Пропуск! — вновь повторил он.

Послышался голос, сообщивший из темноты пароль. Свои. Отлегло от сердца.

Вскоре Иван уже отчетливо увидел очертания двух всадников, подъехавших на голос. Один из них был замполит Лызин, второй — рядовой Ковалевский.

— Рядовой Волков, где же вы? Выходите.

Дозорный поднялся из кустов у самой лошадиной морды.

— Докладывает рядовой Волков. За время несения службы нарушений границы не было!

— Молодец, Волков! — похвалил Лызин Ивана.

От похвалы начальника Волков расцвел.

— Продолжайте мести службу, — сказал замполит.

— Да мне уже на заставу пора, — широко улыбнулся Волков, — смена идет, — Он поглядел вслед растаявшим в темноте всадникам и медленно пошел вдоль границы. Волков шел легко и свободно. До заставы оставалось каких-нибудь полтора километра, как вдруг тот же шорох, что и прежде, долетел до слуха пограничника. «Неверное, Лызин и Ковалевский возвращаются на заставу», — подумал Волков. Но, помня законы границы, все же залег в неглубокую лощинку и прислушался. Шорох несколько раз повторился.

И вдруг Волков видит, как прямо на него от границы идет человек, местами пригибаясь, часто останавливаясь. Неужели этот человек и есть настоящий нарушитель, враг? Сердце забилось тревогой. Ведь это первая встреча…

— Стой! Пропуск! — И Волков как из-под земли вырос перед нарушителем.

Человек метнулся чуть в сторону, попытался сунуть руку в карман, но блеснувший автомат и грозное предупреждение пограничника заставило его оставить эту попытку.

Положив на землю лазутчика и заставив вытянуть руки вперед, Волков обыскал его, а затем дал условный сигнал на заставу.

Держа оружие наготове, Волков связал руки нарушителя и затем скомандовал:

— Встать! Вперед! Шаг влево, шаг вправо считаю попыткой к бегству и стреляю без предупреждения.

Через несколько минут подоспела группа пограничников во главе с капитаном Охримчуком, которому с границы уже сообщили, что обнаружен след. Командир тепло поблагодарил солдата за отличную службу. А через неделю на заставу пришел приказ: наградить рядового Волкова нагрудным знаком «Отличный пограничник», предоставить отпуск на родину.

…Десять дней не был Волков на заставе, ездил домой к матери, в Тульскую область.

…Отпуск пролетел, как жаворонок над лугом. Волков возвращался на заставу, пожалуй, с не меньшим трепетом, чем ехал домой. Она стала его родным домом.

Вот он уже распахнул ворота и четко доложил проходившему по двору старшине Казаченко:

— Рядовой Волков из отпуска прибыл!

Это был все тот же невысокий, курносый солдатик, но удивительная собранность, уверенность, четкость сквозили теперь во всех его движениях, а в круглых ясных глазах появилось выражение решительности. Даже непокорный темно-русый вихор был тщательно приглажен под фуражкой. Казаченко не без удовольствия окинул всю его ладную фигуру.

— Прибыл? Вот и хорошо. Сегодня отдохнешь с дороги, а завтра на службу.

И потекла пограничная жизнь своим чередом — четкая, размеренная, строгая. Побывали в подшефном колхозе имени Семена Пустельникова. Иван не без гордости узнал, что портрет его дорогого друга висит на видном месте в правлении колхоза, что пионерская дружина носит его имя. Рядовой Ковалевский рассказывал о героическом подвиге ефрейтора Пустельникова сельским комсомольцам. Казалось, что Семен и не умирал никогда, а просто находится в длительной отлучке и вот-вот приедет.

Однажды декабрьским вечером пограничники собирались в наряд. На дворе разыгралась такая непогода, что кое-кто из них даже позавидовал Волкову и Егорову, которые были выходные и оставались в казарме.

Иван вышел на крыльцо, чтобы проводить товарищей, и поежился от холода. Кругом дула, свистела, выла метель, слепила глаза мокрым снегом. Пограничники, едва только успев отойти несколько шагов, скрылись из глаз. Их следы тут же замело снегом. Да, нелегко сегодня на границе.

Однако недолго Волкову, Егорову и другим пришлось отдыхать. Через два часа вся застава была поднята по тревоге.

А случилось вот что.

Сельский кузнец возвращался домой из соседнего хутора. Чтобы сократить путь, шел он прямо через поле, придерживая руками шапку от ветра. Не доходя до села примерно с полкилометра, кузнец наткнулся на колхозные скирды и решил тут, за ветром немного перевести дух. Ветер дул так отчаянно, что залепил путнику снегом всю бороду, брови, глаза. Он стал было отряхиваться от снега, но вдруг увидал сидящего за скирдой человека, который ел хлеб, отламывая куски от буханки. Сидящий, очевидно, не слыхал шагов, потому что не поднял головы.

Кузнец тотчас же отпрянул назад, осторожно выглянул из-за скирды еще раз. «Как странно, — подумал он, — В такую метель сидит человек в поле и ест. Зачем? — Страшная догадка мелькнула в голове: — Чужой!» Кузнец осторожно прокрался в сторону и быстро побежал к селу, которое уже мерцало сквозь метель огоньками. Задыхаясь, не отряхивая снега, он влетел прямо в правление колхоза.