Костя-работяга - Коряков Олег Фомич - Страница 3

— Пап, посмотри, что получилось. Даже на стенку можно. Да?

Папа внимательно рассмотрел рисунок.

— Хорошо получилось, — похвалил он и попросил: — Дай-ка мне ножницы.

Костя дал ножницы, и тут папа… Как вы думаете, что сделал Костин папа?

Он взял ножницы и разрезал рисунок на кусочки. Ну, всё-всё испортил!

У Кости вытянулось лицо, губы приоткрылись и задрожали. Кому это приятно видеть, как портят то, что ты так любовно, старательно делал!

— Что, жалко рисунок? — усмехаясь, спросил папа.

Губы Кости задрожали ещё сильнее.

— А знаешь, почему я сделал это? — Костя насторожился. — Это я сделал, чтобы ты понял, как нехорошо портить вещи. Мама нашла в чулане книгу Маршака. Ведь это ты её изрезал?

«Вон что!» — понял Костя и сказал:

— Я… Только ведь книжку-то машины делали, я знаю, а рисунок я сам рисовал.

— Нет, Костя, книгу делали люди. Много людей делало. Вот послушай.

Папин урок

Папа стал рассказывать, совсем как учитель, и Костя узнал, сколько труда потрачено для того, чтобы он мог держать книгу в руках, рассматривать картинки и читать то, что в ней написано.

Вот что было сделано, прежде чем книга попала в его руки.

…Открылись большие тяжёлые ворота Уралмашзавода, и из громадного шумного цеха вышел поезд. Только и этом поезде у вагонов не было ни стен, ни крыш. Такие вагоны называются платформами. На них лежали и стояли металлические части машин.

Поезд долго шёл через леса и поля, мимо гор и долин. Около одной из гор он остановился. Люди сгрузили все части машин и стали приделывать их одну к другой. И — как из игрушечного «Конструктора» — получились экскаваторы, машины с гигантскими ковшами-лопатами.

Этими ковшами люди стали выгребать из горы руду — такую землю, в которой много железа. Поезда взяли руду на металлургический завод. В домнах — особых печах высотой в многоэтажное здание — руду расплавляли, и из печи лился жидкий, как сливки, и горячий, как солнце, чугун. Потом в мартенах — почти таких же огромных печах — сталевары варили сталь. Сталь постепенно застывала и делалась такой холодной и твёрдой, какой ты её знаешь.

И опять через леса и поля, мимо гор и долин бежали поезда. Они везли сталь на машиностроительный завод. На этом заводе работали сотни людей. Они делали машины, которые могут печатать книги.

А в это время в далёком глухом лесу трудились лесорубы. Одно за другим падали деревья. Тракторы волокли их к железной дороге.

А по железной дороге деревья везли на бумажную фабрику. Там из них делали бумагу.

И опять бежали поезда — везли бумагу в город.

На другом заводе в это время изготовляли краски — чёрную, зелёную, синюю, красную…

А в одном из городских домов, за большим широким столом сидел поэт. Он писал стихи — для тебя и ещё для многих тысяч ребят. Ему хотелось, чтобы стихи вышли получше. Поэт думал над каждым словом, ему не хватало времени, и часто он работал по ночам, когда Костя спокойно спал.

А потом он понёс написанное редактору. Редактор прочитал и говорит:

— Хорошо написано! Только вот это слово маленькие ребята, наверное, не поймут. Лучше бы поискать другое слово. И вот в этом месте… Давайте подумаем, как сделать лучше.

И они думали вместе, и опять поэт сидел и работал за своим большим широким столом.

А машинистка перепечатывала то, что он написал.

В другом доме так же много работал художник. Он рисовал к стихам картинки. Совсем как Костя. Только, конечно, гораздо лучше. Потому что он настоящий художник и учился этому делу много лет.

И вот в типографии (так называются фабрики, где печатают книги) собрали всё, что нужно: машины, краски, бумагу, рисунки художника и то, что написал поэт.

Наборщик — рабочий, который набирает буква к букве всё, что написано, — стал за линотип. Это такая машина. Она походит на пишущую машинку. У неё такие же клавиши-рычажки, на которых помечены разные буквы. Только пишущая машинка печатает буквы на бумаге, а линотип не печатает. Рабочий нажимает на рычажки, а из линотипа выскакивают целые строчки. Они отлиты из металла.

Строчки составляют одну под другую — получается страница. А страницы ставят в печатные машины. На машинах с металлических страниц отпечатываются страницы бумажные, вот такие, как в этой книжке.

Потом бумажные страницы складывают вместе, скрепляют и одевают в обложку — переплетают.

И вот уже гудят под окнами книжной фабрики грузовики, шофёры торопятся отвезти готовые книжки в магазины.

Вот сколько людей делают одну книгу!

Гроза над Костей

— Интересно! — сказал Костя и крутнул головой.

— Интересно-то интересно, да не в этом дело, — возразил отец. — Когда ты берёшь в руки вещи, любую вещь, помни, что над ней трудились люди, много людей. Вещи надо уважать, всё равно: книга ли это, табуретка, шапка…

— Папа, тебя к телефону! — позвала Валя.

Отец вышел, а мама спросила у Кости:

— Что там у вас с Витей получилось? Сильно он ушибся? Валя вон даже за йодом прибегала.

Словно в кипяток бросили Костю. Он вспомнил всё заново, ему сделалось нехорошо-нехорошо. Он не знал, что ответить.

— Да… Не знаю… Сильно…

— Как же это произошло? Наверное, опять на качелях баловались?

Так мама, оказывается, знает не всё? Главного-то не знает! Костя оглянулся на Валю. Она как ни в чём не бывало присаживалась с книгой у края стола.

Что ж, выходит, гроза миновала…

— Мам, я пойду ещё на улицу? Ненадолго.

— Ну, пойди, да, смотри, осторожнее…

Костя юркнул к двери и совсем было выскочил уже на лестницу, но его остановил суровый окрик отца:

— Куда? Постой! Выкладывай-ка всё начистоту.

— Что выкладывать? — У Кости еле шевелился язык.

— Не прикидывайся незнайкой. Мне только что звонила Витина мать. Рассказывай.

Нет, гроза над Костей не миновала.

Хотя язык шевелился плохо, пришлось рассказать всё по порядку.

Отец слушал, нахмурившись. Когда рассказ был окончен, он долго молчал. У Кости сжималось сердце. Только сейчас Костя начал понимать, каких глупостей он натворил.

— Та-ак, — раздумчиво протянул отец. — Отличился, сынок, нечего сказать!.. Книжку испортил — раз. Воровством занялся — два. Товарища покалечил — три. После этого с тобой не то что разговаривать — смотреть-то на тебя неприятно. И как ты сам будешь теперь смотреть в глаза другим, а?

И верно, Косте было стыдно поднять глаза. Он делал вид, что разглядывает какое-то пятнышко на полу. На самом деле никакого пятнышка он и не видел.

А отец продолжал:

— Ну, разговор о книжке у нас с тобой окончен. Там я тебя учил. А за порох и дробь накажу. — Он вынул из карманчика пиджака две голубенькие бумажки. — Это билеты в кино, на завтра. В кино ты не пойдешь. И вообще никуда не пойдешь три дня. Будешь сидеть дома. Понял?

Костя судорожно вздохнул и выдавил из себя тихое:

— Понял…

Неожиданная помощь

Когда Костя отвечал «понял», он вовсе не понимал, как это будет тяжело и скучно — три дня сидеть дома. Даже во двор, хоть на минутку, нельзя выйти. Даже по телефону нельзя поговорить с Витей. К телефону подходить ему запретили.

Первый день ещё можно было терпеть. С утра Костя занялся своими играми, повозился с котом Мурлыкой, посидел у окна, почитал. Хотел было взяться за рисование, но вспомнил вчерашнее, и рисовать сразу расхотелось. Он подошёл к Вале:

— А я сначала думал, что ты наябедничала. А на самом деле, нет.

Валя небрежно повела плечиком.

— Думаешь, очень мне это нужно — ябедничать?

— А давай поиграем в лото.

— Нисколько мне не хочется с тобой играть.

Всё ещё злится. Злючка. Но за завтраком она от своего куска сладкого пирога немалую часть отделила брату. Сердится и заботится. Странно!

После обеда Костя хотел помочь маме мыть посуду, но мама его с кухни прогнала. Тоже, наверное, сердится. Ну, а к папе подходить просто боязно.