Рауль, или Искатель приключений. Книга 2 - де Монтепен Ксавье - Страница 21

Рауль не слышал. Жак повторил свой вопрос.

– Она умерла! – отвечал Рауль глухим голосом. – Умерла! И я умру…

– Умрете? – пролепетал Жак с отчаянием. – Умрете!.. Ах! Если так, то возьмите меня с собой!..

Жак отворил дверь передней. Рауль сделал несколько шагов вперед, потом зашатался и, застонав, упал бы на пол, если бы Жак не бросился поддержать его и не принял его на руки, совершенно бесчувственного.

Обморок Рауля был началом продолжительной и опасной болезни. Много дней и ночей Рауль не приходил в себя и находился между жизнью и смертью.

Наконец в одно утро с верным Жаком сделался припадок самой безумной радости, когда он услыхал от доктора, что опасность минерала и что начинается выздоровление. В самом деле, в этот же самый день Рауль обвел свою комнату удивленным взглядом, в котором не было ни малейшего следа бреда, и позвал Жака. Жак подбежал.

– Друг мой, – спросил у него Рауль, высвободив из-под одеяла руку, худоба которой, казалось, испугала его, – я был болен, не правда ли?

– Да, кавалер, очень больны.

– Долго?

– Очень долго, мой добрый хозяин…

– Сколько дней?

– Три недели.

– Три недели!.. – повторил Рауль, к которому возвратились воспоминания о роковой ночи, бывшей причиной его болезни. – Уже три недели, как она умерла!..

Горькие слезы заструились по его исхудалому лицу. В первый раз после кончины Деборы плакал Рауль. Эти слезы несколько облегчили его. Через несколько минут он продолжал:

– Ты хорошо ухаживал за мною, мой бедный друг…

– Старался, как мог, кавалер.

– И ты ухаживал за мною… один? – спросил Рауль.

Жак заколебался, прежде чем ответил:

– Я не совсем понимаю ваш вопрос…

– Ты один, – повторил Рауль, – один окружал меня заботами, которые спасли мне жизнь?

– Конечно… – пролепетал камердинер в замешательстве. – Осмелюсь ли я спросить вас, кавалер, зачем вы задаете мне этот вопрос?

– Потому что не один раз, – возразил Рауль, как бы справляясь со своими воспоминаниями, – среди бессвязных видений моего бреда, в этой комнате, возле этой постели, мне представлялась женщина… Призрак! Эта фигура, однако, казалась мне яснее других призраков, порожденных бредом горячки… Это также были грезы, Жак?

Новая нерешительность выразилась на честном лице камердинера. Однако он не умел лгать и отвечал:

– Нет, кавалер, это не были грезы… И если я был виноват, то умоляю вас простить мне.

– Простить тебе?.. Объяснись!.. В чем ты себя упрекаешь и за что я должен простить тебя?..

– Я все скажу вам, кавалер…

– Я жду…

Тут Жак начал рассказ, очень длинный и в особенности очень запутанный, который мы упростим, чтобы не утомлять терпения наших читателей.

Жак рассказал своему барину, что на другой день его болезни молодая девушка необыкновенной красоты, но очень печальная, нашла средство, несмотря на запрещение, пробраться в комнату Рауля. Когда Жак спросил ее, зачем пришла она, она умоляла его позволить ей ухаживать вместе с ним за его господином. Когда Жак отвечал, что он не может пустить незнакомую женщину к своему больному хозяину, она вскричала:

– Незнакомую! О, кавалер де ла Транблэ меня знает!.. Никто на свете не предан ему более меня… И если бы он мог меня узнать и говорить с вами, он сказал бы вам, чтобы вы оставили меня возле него; он сказал бы вам, что мои заботы были бы ему приятны…

Растроганный этими словами, красотой девушки и в особенности слезами, которые текли по ее щекам, Жак согласился. С той минуты незнакомка ни днем, ни ночью не отходила от постели Рауля. В этом слабом и прелестном теле как будто таилась изумительная сила. Ничто не утомляло ее. В три недели она не спала и двух часов, и ни разу Жак не находил ее спящей.

– Это не женщина, а ангел, кавалер! – сказал в заключение камердинер. – Не позже чем вчера вечером доктор сказал мне, что вы обязаны ей жизнью столько же, как и лекарствам.

Выслушав Жака, Рауль задумался,

«Кто могла быть эта женщина? – спрашивал он себя. – И что это за таинственная незнакомка, которая с такой преданностью спасла меня?»

Он долго отгадывал; потом губы его прошептали имя, которого не произносили давно: «Эмрода!»

В эту минуту дверь отворилась, легкие шаги раздались по ковру.

– Вот она! – вскричал Жак.

Рауль в нетерпении приподнялся на постели.

«Незнакомкой» была Люцифер.

XXXI. Сказка Лафонтена

– Спасен! – вскричала Венера. – Наконец спасен! О! Слава Богу!

– Это вы! – в остолбенении прошептал Рауль.

– Кому же быть, как не мне! – отвечала девушка. – Разве не я сохранила вам жизнь первый раз на улице Прувер? – прибавила она восторженно. – Не должна ли была я возвратить ее вам во второй раз здесь? Не находите ли вы меня всегда, кавалер де ла Транблэ, между жизнью и смертью?..

Такова в самом деле была Венера. Совершив свое гнусное преступление, она благословила болезнь Рауля, которая помогла ей приблизиться к молодому человеку.

– Но по какому странному случаю, – спросил Рауль, – могли вы узнать, что меня призывала смерть?..

– Я узнала это не случайно…

– Как?

– Не случай привел меня сюда…

– А что же?..

– Моя воля… Я хотела плакать с вами… Плакать о вашей невесте, Рауль… О моей покровительнице… О моем единственном друге…

Произнеся эти слова, Венера закрыла лицо обеими руками, и слезы полились из ее глаз. Потом она продолжала:

– Я пришла, я узнала, что вы больны, при смерти и сказала себе: «Меня послал Бог…» Вот как это случилось… Вы видите, что не случай устроил это… Вы сердитесь, что я пришла?

– Можете ли вы спрашивать? – вскричал Рауль, силясь протянуть свою слабую руку девушке. – Я вас благодарю и благословляю…

– Вы позволите мне приходить к вам? – сказала Венера дрожащим голосом.

– Я буду вас умолять об этом…

– Иногда?

– Нет, не иногда… а часто.

– Точно?

– Каждый день.

– О! Рауль, как вы добры!..

– Не я добр, Венера, а вы ангел…

– Мы будем говорить о ней… Беспрестанно… – продолжала девушка, – мы постараемся представить, что она еще с нами…

– Увы! – пролепетал Рауль. – Мы уже не увидим ее…

И он задумался; Венера сделала вид, как будто разделяет его печаль.

Так как Рауль просил, Люцифер пришла на другой день… Потом на третий… Потом приходила каждый день.

Рауль совершенно выздоровел. Однако молодая девушка не переставала приходить и целыми днями не выходила от него, продолжая с ангельским милосердием сладостную роль утешительницы.

Помните ли вы, любезные читатели, одну очаровательную сказочку Лафонтена? «Очаровательную? – скажете вы, – да они все таковы». Нет, есть одна особенно прелестная – это «Эфезская матрона». Не правда ли, что между положением печальной вдовы, которая заживо погреблась со своим покойным супругом, и положением Рауля де ла Транблэ, готовым умереть от отчаяния любви, есть некоторое сходство? Все подробности совпадают. Сначала Рауль и Венера говорили только о Деборе. Они говорили о ней долго, исключительно тепло, и каждое их слово было орошено слезами. Потом мало-помалу, конечно, не по вине Рауля, разговор свернул с этой единственной дороги, по которой шел до тех пор. Наговорившись досыта о мертвой, молодые люди начали наконец говорить о самих себе. Потом, по какому-то безмолвному условию, они перестали уже произносить имя Деборы. На глазах их уже не было слез, а на губах сияли улыбки.

Наконец, месяца через два после своего выздоровления, Рауль, оставшись как-то один и отыскивая в сердце остаток своего отчаяния, нашел вместо воспоминания о жидовке сильнейшую любовь к Люцифер. Мы уже сказали, что Рауль был искренен в своей страсти к Деборе, как и в своих сожалениях о ней. Не без удивления и не без ужаса сделал он это открытие. Ему сначала показалось, что он неверен бедной девушке, которая умерла в такой ранней молодости во цвете своей красоты и теперь лежала в холодном саване. Но размышления или, скорее, торжествующие софизмы любви скоро успокоили его. Он сказал себе, что исполнил свой долг и даже более… Что не его вина, если он не умер, чтобы соединиться с Деборой, и что, так как Венера сохранила ему жизнь, он вполне законным образом принадлежит ей. Он наговорил себе еще много других вещей, которые слишком долго пересказывать здесь, и заключением всех этих прекрасных рассуждений было то, что ему надо немедленно удостовериться, разделяет ли Люцифер любовь, которую она внушила ему.