Пятнистый сфинкс. Пиппа бросает вызов (с иллюстрациями) - Адамсон Джой - Страница 10

3. Я решаю вернуть Пиппе свободу

Во всех испытаниях этих недель меня утешала Пиппа; я радовалась, видя, что ее природные инстинкты развиваются все быстрей, хотя справляться с ней становилось день ото дня труднее. Казалось, весь смысл жизни сосредоточен для нее в тех часах, когда я вывожу ее на равнину, где она может играть и веселиться. Радостно было смотреть, как она наслаждается свободой, а вот сажать ее каждый раз за решетку — радости мало. Я не только расширила ее вольер, чтобы она могла как можно больше бегать дома, но еще и протянула между двумя деревьями проволоку с легко скользящим блоком, к которому можно было прикреплять поводок. Несколько дней Пиппа с удовольствием бегала вдоль проволоки, но вскоре ей надоела эта ограниченная свобода. Она все чаще бросалась на сетку или металась по вольеру, и я поняла, что у нее может испортиться характер, если слишком долго держать ее в неволе. И хотя Пиппе было всего пятнадцать месяцев и она еще не могла жить самостоятельно, я решила как можно скорее перевезти ее в заповедник Меру и оставаться там с ней до тех пор, пока она окончательно не вернется к естественному образу жизни.

Я посоветовалась с двумя друзьями, у которых когда-то были ручные гепарды; оба были убеждены, что Пиппа всегда будет зависеть от меня, — если гепард настолько привык к человеку, что ест из его рук и даже берет руку в пасть, он ни за что на свете не уйдет от своего друга, хотя и может временами исчезать на несколько дней. Но, несмотря на эти предостережения, я решила дать Пиппе хотя бы возможность попробовать жить на воле. Для начала я договорилась о прививках и написала семье Данки, чтобы получить их согласие на освобождение Пиппы. Я почувствовала большое облегчение, прочитав следующий ответ:

Дождь лил без перерыва, что серьезно осложняло наш переезд. А так как гепарды и львы не выносят друг друга и держать их в одном лагере невозможно, мы решили разбить два лагеря на расстоянии шестнадцати миль один от другого; таким образом, и животные были разделены, и нам было нетрудно поддерживать связь. Мы с Джорджем наняли молодых помощников, и в связи с необходимыми приготовлениями им пришлось несколько раз проделать путь в 180 миль по раскисшей грязи между Наро Мору и заповедником Меру. Наконец все было готово для переезда. Сначала выехал Джордж в своем лендровере с клеткой, где сидели Бой и Гэрл, я же с Пиппой последовала за ними лишь через несколько дней. И без того скользкие дороги задержали меня, а тут еще я наткнулась на пост дорожной полиции и, к великому моему удивлению, узнала, что я не имею права водить машину. Пока мне удалось объяснить, что все документы находятся у моего поверенного в Найроби, и пока я писала письмо фирме с просьбой разобраться в этом деле, прошло несколько часов, и мы прибыли на место только к вечеру.

Нас встретил помощник директора заповедника Джозеф Мбуругу, который великодушно предложил сделать для нас все, что в его силах. Он принадлежал к племени именти-меру и во время отпуска директора замещал его в заповеднике. Я тут же воспользовалась его любезностью и попросила прислать рабочих для расчистки нового участка под лагерь: мой помощник выбрал участок слишком далеко от реки, где мы должны были брать воду, и слишком близко от проезжей дороги. Джозеф обещал прислать людей утром и уехал, а мы стали устраиваться на ночь. Несмотря на то что мы были сильно измотаны, спали мы мало и больше прислушивались к ворчанию какого-то льва, до самого рассвета кружившего возле лагеря.

Рабочие появились спозаранку, и начался хлопотливый день. С Пиппой на поводке мы отправились выбирать новый участок. Пробираясь через траву, доходившую нам до плеч, я заметила, что Пиппа очень нервничает, особенно когда мы подошли к реке. Сначала она прижималась ко мне, а потом уперлась и дальше не пошла; пришлось привязать ее в тени под деревом.

Для лагеря мы выбрали хорошее место под большой акацией. Вскоре на этом месте уже суетились шумные африканцы, расчищая площадку и ставя палатки. Пиппе не понравилось, что ее лишают такого развлечения, она протестующе «чирикала» среди стука и криков, так что я ее наконец отпустила. Мои опасения, что она удерет, не оправдались — Пиппа спокойно расхаживала в этой сутолоке, совершенно не обращая внимания на людей.

Наш новый лагерь был расположен в конце пологого склона; в четырех милях от нас, у Скалы Леопарда, помещалась дирекция заповедника. От лагеря до реки было примерно 150 ярдов. Чтобы обеспечить бесперебойное снабжение водой (на тот случай, если слоны или другие животные займут подходы к реке), Джозеф достал нам столько труб, что можно было качать воду прямо в лагерь. Это была роскошь, с которой я не встречалась за все 28 лет походной жизни. Он предложил также прислать егеря, который будет сопровождать меня на прогулках с Пиппой.

Егерь оказался нашим старым приятелем; это был добрый, преданный человек из племени игембе-меру, который искренне любил животных. Лучшего следопыта я никогда не встречала, Он был плотником по профессии, но много лет работал у Джорджа, собирая сведения для Департамента по охране диких животных. Позднее он пополнял пищевые припасы Эльсы до самой ее смерти в 1961 году. У него было любвеобильное сердце, под стать разве что его никогда не иссякающей болтливости, и у него были вечные неприятности с женами — одни появлялись, другие исчезали. И теперь, когда я спросила его о семейных делах, он ухмыльнулся и признался, подмигивая, что ему осталось скопить совсем немного денег, чтобы заплатить выкуп за новую жену. Я не очень хорошо говорю на суахили, хотя мне двадцать восемь лет удавалось объясняться с африканцами. Слушая увлеченную болтовню нашего друга, я с трудом догадалась, что слово, которое на мой слух звучит как «локаль», обозначает Скалу Леопарда и что там я должна встретиться с его невестой. Его имя, Тоитангуру, мне было так же трудно произносить, как ему — английские слова, так что я стала звать его просто Локаль.[5]

Палатки для обслуживающего персонала мы поставили неподалеку от моей палатки и палатки моего помощника, рядом с кухонным навесом, складом и вольером для Пиппы. Все вместе было обнесено восьмифутовой решеткой для защиты от непрошеных гостей — как четвероногих, так и двуногих.

Лагерь представлял собой идеальное место для гепарда. Равнина, покрытая редкими группами деревьев и зарослями кустарников, хорошо просматривалась во всех направлениях; а Пиппу особенно привлекали многочисленные термитники, красноватыми пирамидками разбросанные в сочной яркой зелени.

В первую же послеобеденную прогулку Пиппа быстро сообразила, что термитники — прекрасные наблюдательные вышки, откуда хорошо следить за газелями Гранта, водяными козлами, антилопами канна и конгони, ориксами и павианами. Она прыгала на все термитники подряд, влезала на все деревья с достаточно грубой корой — и нам приходилось все время пристально следить за ней, чтобы она не пропала в густой листве. Оттуда, с высоты, она разглядывала окрестности и часто заставляла нас подолгу ждать, пока, спрыгнув, не покажется вновь уже в погоне за цесарками, которые разлетались от нее во все стороны. А то, заметив водяного козла, она устремлялась за ним, и мы не успевали опомниться, как они уже скрывались в высокой траве. Возвратившись, она с мурлыканьем терлась головой о мое колено, но тут снова подворачивалась какая-нибудь птичка, и начиналась новая гонка. Никогда еще мне не приходилось видеть Пиппу такой игривой и полной энергии — она заражала своим весельем всех вокруг. На закате, когда мы возвращались в лагерь, она еще пыталась догнать двух канн и только после этого решила присоединиться к нам, чтобы не пропустить ужин. Я сняла с нее шлейку, предоставив ей полную свободу, и только на ночь запирала ее в вольере для защиты от хищников, пока она не наберется сил, чтобы постоять за себя. Из Наро Мору я привезла деревянную хижину Пиппы, и мы собрали ее внутри вольера. Так в новом доме у Пиппы появилось что-то знакомое — как раз то, что нужно: теперь каждое утро на рассвете я слышала, как Пиппа прыгает на крышу хижины и ждет утренней прогулки.