Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

"Будем жить!.." - Антонов Валентин - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

Помнится, подобная ситуация была описана в рассказе О'Генри «Фараон и закон» (только там, кажется, было не столько преступление, сколько его имитация – ради бесплатной и тёплой тюремной камеры). Однако, постойте: так разве был ещё и продуктовый магазин?! Был и продуктовый. Много чего было. Были и три инфаркта Леонида Быкова. И с его смертью в 1979 году преследования семьи со стороны всемогущих спецслужб, разумеется, только усилились. Вот как вспоминает сам Олесь (там же):

…Потом я решил подделать документы от райкома партии. Помогли люди. Люди, чудом оставшиеся в живых после семидесяти лет поголовного перевода всех в «товарищи»… 27 марта 1989 года вышел на Крещатик, на последнюю, как тогда рассчитывал, голодовку. Сел рядом с дедушкой Лениным… Ох они и забегали! Радио «Свобода», иностранные корреспонденты с камерами, пошли провокации… Поехал в Москву с просьбой разрешить эмиграцию. На Красную площадь не пустили, встал у гостиницы «Москва» с плакатом: «Коммунисты, я не хочу с вами жить!»… Решил рвануть в Финляндию. При попытке перейти границу в районе Выборга был арестован, пять дней голодал в камере выборгского КГБ, предпринял ещё две попытки перейти границу – тот же результат… Потом был поезд во Львов, стоп-кран, тридцать метров до проволоки, ледяная вода Тисы и спасительный столбик венгерской границы…

Как остроумно замечено в той же статье, «Лесь – это гипертрофированное повторение папы. Он рос таким же чистым и наивным, как и отец…» А Марьяна добавляет: «Таким же абсолютно наивным, чистым и идейным был и его сын. Он не мог быть другим…» Хоть плачь, хоть смейся… Надо ли говорить о том, что кристально чистый Александр Быков реализовал, наконец-то, идеалы своего отца, став добропорядочным гражданином Канады? Видимо, не надо.

В 1976 году Леонид Быков написал следующее неформальное завещание, адресованное своим коллегам – Ивану Миколайчуку и Николаю Мащенко (цит. по тексту этой статьи; подчёркнуто мною):

Дорогой Иван! Дорогой Николай!

Обращаюсь к вам с просьбой тяжёлой и не очень благодарной.

1. Никогда и никому не поверьте, что «я наложил на себя руки». Просто, если это случится, знайте, что я износился.

2. Самое главное. Моя боль, моя совесть, моя вина – Лесь. Помогите ему поверить в людей. На него обрушилось столько, что хватило бы этого горя на целый народ. Он столько перенёс горя. Это моя вина, что я отбивал его от «своего хлеба».

3. А теперь более «второстепенно-юмористические» просьбы-зарисовки. Вы знаете, что и «рубля не накопили кинострочки», поэтому пусть кто-то «соображающий» поможет продать машину, так как пенсии за отца детям не будет (я узнавал), а Тома моя, к сожалению, инвалид: работать она не сможет. Да она долго без меня и не задержится, будет догонять, так как мы красиво прожили с ней жизнь, хотя я её своим занудным характером часто огорчал…

4. А теперь о совсем смешном. Похороны – канительное дело…

1) Как можно быстрее вынести из дома, чтобы не мучить моих.

2) Добиться, чтобы разрешили Лесику прийти в этот день (если, конечно, врачи разрешат, чтобы это его не сломало окончательно).

3) Никаких оркестров.

4) Никаких студий. Дома кино (союз) – боже сохрани. Из дома – прямо туда, куда положено. Это мой крик, мольба. Без цирка, называемого почестями.

5) Никаких надгробных речей, а то я встану и уйду: получится конфуз. Только кто-то из вас один, кому захочется, скажет одно слово: «Прощай». Это, чтобы как-то поставить точку, а то нас «не поймут». После этого «дерболызните» кто сколько сможет, но – умоляю – не дома. Это, конечно, кощунство и нарушение народной традиции, но очень прошу не для меня, так как мне будет всё это до фонаря, а для Томы и детей.

6) Пусть ребята споют «Журавли», «Серёжку с Малой Бронной…», «Бери шинель» и «Этот День Победы». И всё. Они не откажут.

А потом пусть 2-я эскадрилья «врежет» «Смуглянку» от начала и до конца…

Очень жалею, что ничего не успел сделать путного. Вы заметили, что режиссёр я не по диплому, а по призванию? Даже свои похороны режиссирую?! Во даёт!

Спасибо и пока!

Об этом завещании вспомнили через три года, когда Леонида Быкова не стало. На его похоронах пели «Смуглянку». Как хотел сам Быков, как звучала эта песня и в фильме – в память о погибшем «желторотике» по прозвищу «Смуглянка». Вспомним тот фрагмент из фильма:

 

Монтаж эпизодов войны на фоне «Смуглянки» – характерная особенность этого фильма:

Раскудрявый клён зелёный, лист резной,
Здравствуй, парень мой хороший, мой родной.
Клён зелёный, да клён кудрявый,
Да раскудрявый, резной!

То была не последняя потеря для второй «поющей», не в последний раз звучала мелодия песни в знак скорби и памяти. Многим запомнился эпизод в самом конце фильма, когда после гибели узбека «Ромео» (актёр Рустам Сагдуллаев) мы вдруг узнаём и о гибели его русской невесты Маши (первая роль в кино Евгении Симоновой) – эпизод без слов, и только аккорды «Смуглянки» говорят нам всё:

 

Гибель Быкова-Титаренко не стала последней потерей и в жизни. Никого из этих троих больше нет. Алексей Макарович Смирнов, «Макарыч» в фильме, фронтовик и кавалер орденов солдатской Славы в жизни, за несколько месяцев до гибели своего друга оказался в больнице. Щадя его сердце, о смерти Леонида Быкова ему не говорили. А 7 мая 1979 года он собрался было отметить с врачами и свою выписку из больницы, и ещё одну годовщину Победы, и поднял первую рюмку за Леонида Быкова. Кто-то промолвил: «А его больше нет…». «Макарыч» молча поставил рюмку, молча ушёл в свою палату, лёг на кровать, повернулся лицом к стене – и умер.

Сергей Петрович Иванов, всеобщий любимец «Кузнечик», так и не смог найти себя в безумии 90-х. Он пил и бросал пить, он находил работу и терял её, пока в начале 2000 года не выдержало и его сердце…

Да и он ли один прошёл тогда по этому пути! По странной иронии судьбы те, кто в фильме погиб и кто остался ещё жив, в жизни словно бы поменялись местами. Но все вместе они подарили нам удивительный фильм о музыке среди канонады, о доброте посреди ожесточения, о любви посреди ненависти, о человечности посреди нечеловеческого, о том, что «всё преходяще, а музыка – вечна».

Именно с таких слов начинается один из заключительных эпизодов, в котором звучит прекрасная украинская песня «Hiч яка мiсячна». Вот текст, прозвучавший в фильме (укороченный вариант стихотворения Михаила Старицкого):

Hiч яка мiсячна, зоряна, ясная,
Видно, хоч голки збирай.
Вийди, коханая, працею зморена,
Хоч на хвилиночку в гай.
Ти не лякайся, що нiженьки босії
Вмочиш в холодну росу.
Я ж тебе, рiдная, аж до хатиноньки
Сам на руках вiднесу.
Сядемо вкупочцi бiля хатиноньки
i над панами я пан.
Глянь, моя рибонько, срiбнею хвилею
Котиться в полi туман.

Смотрим, вспоминаем и слушаем :

Валентин Антонов, май 2007 года