Грех и святость русской истории - Кожинов Вадим Валерьянович - Страница 17

Георгий Константинович, родившийся в 1896 году, вырос в истинно православной семье; по воспоминаниям его родственников известно, что в юные годы он постоянно посещал московский Успенский собор, о котором преподобный Иосиф Волоцкий писал в свое время как о «велицей церкви, сияющей посреди всея Рускыя земля». После 1917 года будущий маршал вместе со всей страной пережил трагическую богоборческую эпоху, но роковая война 1941–1945 годов, по его приведенному признанию, побудила его – как и «каждого человека» – «вспомнить все», что «глубокими корнями уходит в историю», и в этой же беседе он сказал: «Для нашей Родины всегда будет святым день 9 мая».

То есть понятие о «святом» жило в его сознании, и, рассказывая в другой раз о Параде Победы, маршал Жуков не мог не упомянуть следующее: «Грянули мощные и торжественные звуки столь дорогой для каждой русской души мелодии «Славься!» Глинки»,[36] – мелодии, конечно же, воистину православной… И вполне естественно, что любимая дочь маршала, Мария Георгиевна, стала и верной дочерью православной Церкви, не мыслящей себя вне Святой Руси…

Об этом следовало сказать, дабы было ясно: несмотря на все «богоборческие» призывы и интенсивнейшую «антирелигиозную» пропаганду после 1917 года, Святая Русь – пусть и подспудно, «невидимо» – существовала всегда. А теперь обратимся к далеким временам.

Давно осознано, что периодом полного и особенно широкого проявления русской святости была эпоха середины XIV – середины XVI веков; кстати сказать, само словосочетание «Святая Русь» иногда употребляют именно по отношению к бытию страны в эту двухсотлетнюю эпоху, в течение которой Русь превратилась из составной части Монгольской империи, одного из «улусов» Золотой Орды, в великую державу, имевшую основания называться высоким наименованием Третий Рим…

Внимательно вглядываясь в ход отечественной истории с середины XIV до середины XVI века, мы всецело убеждаемся, что свершившееся тогда поистине поражающее «превращение» было бы абсолютно невозможным, немыслимым без подвижнической деятельности целого сонма обладавших высшей духовной энергией людей во главе с величайшим из них – преподобным Сергием Радонежским, который именно в середине XIV века стал игуменом основанного им Троицкого монастыря – признанного «главы» русских монастырей. В продолжение этой эпохи на всем тогдашнем пространстве Руси – вплоть до расположенных почти у Северного полярного круга Соловецких островов – было создано более 200 монастырей, излучавших и сеявших окрест себя духовность, праведность, благочестие, культуру (воплощавшуюся в самом их зодческом облике и в иконописи, в церковном песнопении и словесности).

Многие и многие основатели и подвижники этих монастырей – среди них очень весомое место занимали непосредственные соратники, ученики и, далее, ученики учеников преподобного Сергия – причислены к лику святых, причем в этом выражались нередко не только воля церковной иерархии, но и сложившееся в самой жизни народное мнение.

Одним из таких людей и был преподобный Иосиф Волоцкий. И, не умаляя достоинства многих других праведников и подвижников той эпохи, все же вполне уместно сразу вслед за именем преподобного Сергия Радонежского поставить имя преподобного Иосифа Волоцкого, которому посвящено это сочинение, – хотя такое «решение» в Новейшее время, в XIX–XX веках, не раз оспаривалось – о чем речь впереди. Преподобный Иосиф родился почти через полвека после кончины преподобного Сергия, но как бы обрел живую связь с ним, избрав своим наставником преподобного Пафнутия Боровского, который воспринял духовное наследие Сергия от его непосредственного ученика по имени Никита, ставшего старцем Высоцкого монастыря в городе Боровск.

В трех верстах от этого города, в селе Кудинове, родился в 1394 году (то есть через два года после Сергиевой кончины) Парфений, в монашестве принявший имя Пафнутий и основавший впоследствии около Боровска новый монастырь. Этот наставник преподобного Иосифа Волоцкого сам являл собой одного из достойнейших подвижников той эпохи, хранивших в своей духовной памяти Сергиевы заветы, которые в полной мере воспринял от него молодой Иосиф.

Вот выразительный ряд фактов. Преподобный Сергий вырос, как известно, в селении Радонеж, всего в трех верстах от которого находился Хотьковский Покровский монастырь. В этом монастыре были погребены родители Сергия, а его старший брат Стефан стал его иноком. Казалось бы, Сергий – тогда еще юноша, носивший мирское имя Варфоломей, решив уйти в монастырь, должен был оказаться именно в Покровском, куда и звал его настойчиво старший брат. Но преподобный уговорил Стефана основать новый монастырь, для чего братья, как сказано в Сергиевом житии, «обходиста по лесом многа места и последи (наконец) приидоша на едино место пустыни, в чащах леса».[37] Тем самым преподобный возжег в лесной «пустыни» новый светильник на Руси, который дал позднее великий свет Троице-Сергиевой лавры.

Путь преподобного Иосифа поначалу был иным: он пробыл немало лет в созданном преподобным Пафнутием монастыре, а после кончины преподобного сам стал игуменом. Однако в 1479 году он, как сообщается в «Волоколамском патерике», «отъиде в лес града Волока Ламска и вселися в пустыню…».[38] Этот неожиданный поступок (оставить уже высокопрославленный монастырь, где Иосиф к тому же был игуменом, и как бы начать все сначала!) объясняют различными обстоятельствами, но есть достаточные основания полагать, что главной причиной было все же стремление следовать по пути преподобного Сергия и создать именно в лесной пустыни новый монастырь, который уже при жизни Иосифа стал исключительно ценимым на Руси источником духовного света.

Стоит также отметить, что преподобный Сергий хотя и создал свой монастырь в лесной пустыни, но все же, в отличие от многих других основателей монастырей, недалеко (в 15 верстах) от Радонежа, где прошли его отрочество и ранняя юность. Последовал Сергию и Иосиф, когда решил создать новый монастырь: избранная им лесная пустынь находилась поблизости (в 12 верстах) от его родного селения Язвище.

Многозначительно и другое «совпадение» в судьбах преподобных Сергия и Иосифа. Упомянутый родной брат первого из них, Стефан, не выдержал тягот жизни в создаваемом в лесной пустыни Троицком монастыре и вскоре ушел в Москву, где сумел достичь очень высокого положения – стал духовником самого великого князя Семена Гордого. Между тем преподобный Сергий позднее отказался принять даже настоятельно предлагавшийся ему сан Митрополита Всея Руси и до конца жизни пребывал в своей Троице.

То же мы видим в судьбе преподобного Иосифа: его брат Вассиан еще при его жизни принял сан архиепископа Ростовского (третий по значению в тогдашней церковной иерархии), между тем нет ровно никаких сведений о намерениях Волоцкого игумена ради высокого положения оставить свой монастырь, в котором он пребывал в течение тридцати пяти лет, вплоть до самой своей кончины. И, конечно же, служение преподобных Сергия и Иосифа в их лесных обителях имело неоценимое, ни с чем не сравнимое значение и для духовного, и для целостного исторического бытия страны; именно в таких обителях творилась Святая Русь во всем ее существе. Вполне закономерно, например, что именно преподобный Сергий был вдохновителем величайшего, чтимого во всем мире иконописца Андрея Рублева; в свою очередь, с преподобным Иосифом нераздельно связан второй гениальный русский иконописец – Дионисий.

Наконец, и Сергий, и Иосиф сыграли исключительно важную роль в преодолении тяжелейших испытаний, выпавших на долю Руси в их времена: первый – в победе над полчищами Мамая (притом это было не только воинским, но и духовнымсражением, о чем подробно говорится в моем сочинении «Истинный смысл и значение Куликовской битвы»), а второй – в борьбе и победе над тем, по его слову, «отступничеством» от Христа, которое вошло в историю под названием «ересь жидовствующих» (то, что Иосифово противостояние этой «ереси» было именно тяжелейшим сражением и подвигом, будет показано в дальнейшем). Эти «соответствия» судеб и деяний Сергия Радонежского и Иосифа Волоцкого в высшей степени многозначительны; трудно указать других последователей создателя Троицкого монастыря, чьи жития столь же подобны его житию. Сообщить об этом было далеко не лишним, помимо прочего, и потому, что многие авторы Новейшего времени пытались как раз резко противопоставлять преподобных Сергия и Иосифа, который якобы «разрушал традиции преподобного Сергия».[39]