Старые годы - Пушкин Александр Сергеевич - Страница 65

— А что так?

— Да то, что не наше солдатское дело рассуждать, для чего да почему. Про все то уж командиры знают. Они за все и отвечают. А нам что! Скомандуют: заряжай! — так заряди. Закричат: пали! — так и стреляй. Крикнут: вперед! — так и затягивай: ура! да ломи вперед, хотя бы сами черти перед тобой стояли с раскаленными рогатинами.

— Дело говоришь, дядя! — заметил четвертый солдат. — Был я под Нарвой. Вот этак же многие не слушали хорошенько команды, а, видно, смекали: для чего и почему, — так швед нам и задал такого трезвону, что и теперь еще затылок чешется.

— Вот тебе и «для чего»! — сказал второй солдат, ударив первого по плечу. — Вперед не спрашивай: для чего? Много будешь знать, скоро состареешься. Сам безграмотный, а хочешь есть пряники писаные!

Солдаты захохотали. Первый солдат надулся, оправил усы и сказал:

— Ну что ж вы расхохотались, словно русалки какие! Невелика беда, что я теперь спросил неладно. А вот посмотрим, как дойдет до баталии, увидим еще, кто кого перещеголяет. Не спрошу, не бойсь, тогда: для чего, — а так отличусь важно, что сами скажете: «Ну, Савельич, собачий сын, всех за пояс заткнул!»

— Не заткнешь! — возразил второй солдат. — Все не ударим в грязь лицом. Опростоволосился, так уж молчи, не виляй!

— Да я не виляю, дядя! Что ты льнешь ко мне, как сера горючая. Отстань!

Сказав это и желая отвратить от себя дальнейшие насмешки, солдат обратился вдруг к Василью и спросил его:

— Ну что ты, язык, не говоришь ничего? Смотришь только на нас да глазами похлопываешь.

— Что ж мне говорить? — сказал Василий.

— Как что? Ведь ты язык, а у языка только и службы, что говорить. За что же он казенную квартиру во рту занимает? Даром, что ли? Вон его, коли он службы своей не справляет!

Солдаты опять засмеялись. Товарищ их был рад, что отвел от себя на другого дождь насмешек.

— А кто ты, любезный? — продолжал солдат. — Русский или швед?

— Русский.

— Коли русский, то какими судьбами ты попал сюда, в шведскую сторону? Беглый, что ли?

— Нет, не беглый.

— Коли не беглый, так что ж ты за птица залетная?

— Тебе дела нет до этого.

— Вот что! Дела нет! Видно по всему, что ты птица-то не простая. Признайся, что ты какой-нибудь перебежчик или изменник. Впрочем, мне нет до тебя дела. Моя изба с краю, ничего не знаю.

Солдаты снова засмеялись. Насмешки их совершенно вывели Ваеияья из себя. В это время возвратился Меншиков с офицером.

— Нет, я не изменник! — вскричал Василий. — Не изменник, а такой же русский, как и вы! Господин губернатор! — продолжал он, бросаясь к ногам Меншикова, — меня называют напрасно беглецом, изменником, а я, клянусь вам, не беглец, не изменник, а ничем не виноватый перед нашим царем. Возьмите меня в службу, прикажите дать мне ружье и тесак, и, когда придут шведы, я покажу всем: русский ли я.

Меншиков взял его ласково за руки и поднял.

— Кто называл тебя изменником?

— Они! — отвечал Василий, указывая на солдат.

— За что? — продолжал Меншиков.

— Никак нет, Александр Данилович! — отвечал один из преображенцев, — мы не называли его вправду изменником, а так только болтали да трунили над ним.

— Не надобно никого напрасно обижать! — сказал Мешпиков строго. — Грешно!

— Слушаем, отец наш Александр Данилович! — гаркнули солдаты.

— Послушай, любезный! — сказал Меншиков, от ведя Василья в сторону. — Когда приходят сюда шведские корабли, то какие подают они сигналы крепости? Ты, наверное, заметил это, потому что давно уже живешь в здешней стороне.

— Когда корабли приходят сюда, на взморье, — отвечал Василий, — то они всегда стреляют два раза из пушки, и с крепости им отвечают также двумя выстрелами.

— Ты это наверное знаешь?

— Наверное.

Меншиков подошел к толстому пню, вынул из кармана листок бумаги и карандаш, записал то, что узнал от Василья, и велел офицеру запечатать и тотчас же отослать в Ниеншанц, к фельдмаршалу графу Шереметеву.

Ветер совсем стих. Меншиков увидел в зрительную трубу, что шведские корабли стали вдали на якорь. Поэтому он решился провести ночь в деревне и дождаться другого дня. Назавтра, второго мая, пользуясь поднявшимся, хотя и слабым ветром, корабли приблизились к невскому устью и остановились от него в полуверсте. Из-за кустарника Меншиков наблюдал за неприятелем. Вот с борта одного корабля сверкнула красная огненная струя; белый густой дым покатился клубами по морю, и эхо понесло вдаль выстрел. Когда дым, редея, начал подниматься и растягиваться в воздухе легким: облачком, грянула вторая пушка. Вскоре затем раздались в отдалении два ответных выстрела со стены Ниеншанца, и тогда с адмиральского корабля послали бот в деревню, чтобы взять лоцманов для ввода прибывшей эскадры в Неву. Но едва бот успел пристать к берегу и едва вышли из него четверо шведских матросов, несколько семеновских солдат выскочили из-за кустарника, овладели ботом и одного матроса схватили. Товарищи его убежали. С эскадры этого ничего не видали, потому что деревню заслонял со стороны моря лесистый остров (нынешний Гутуевский). От схваченного матроса узнали, что эскадрою командует вице-адмирал Нуммерс и что она прислана для защиты Ниеншанца. К вечеру два корабля отделились от эскадры и стали на якорь перед самым устьем Невы. В реку не вошли они, потому что стемнело. Между тем ветер снова стих совершенно. Эскадра простояла шесть дней на якоре со второго до седьмого мая в совершенном бездействии за безветрием.

В ночь с шестого на седьмое мая тридцать ботов, наполненных Преображенскими и семеновскими солдатами, плыли по Неве от Ниеншанца. Половина из них отделилась и въехала в Фонтанку, другая поплыла далее и пристала к лесистому берегу Васильевского острова. Солдаты остались в ботах, а Меншиков и подполковник Карпов вышли на берег.

— Какая холодная ночь! — заметил Карпов.

— А вот скоро будет очень жарко, — сказал Меншиков. — Его величество, я думаю, уже проехал половину Фонтанки. Что бы нам не прозевать сигнальной ракеты! Надобно так рассчитать, чтобы мы могли в одно время напасть на шведские корабли: его величество от деревни, которая на взморье, а мы — отсюда.

— Не прикажете ли отпустить теперь наших двух языков? Теперь уж они, кажется, нам более не нужны. Все острова уже осмотрены и сняты на карту.

— Нет еще. Я до вашего приказания не велел их отпускать. Они теперь в одном из ботов, под надзором солдат.

— Отпустите их. Неужели их нам тащить с собою в сражение! Только мешать будут. Прикажите позвать их ко мне.

Вскоре Василий и Густав подошли к Меншикову.

— Ну, благодарю вас, друзья, за вашу службу, — сказал им Меншиков. — Теперь вы можете идти куда хотите. Все ли отдано вам, что было с вами, когда мы вас взяли в языки?

— Нет, ничего еще не отдано, ни лодки нашей, ни ружей, — отвечал Густав.

— Где же это все? — спросил Меншиков у Карпова.

— Лодка их привязана к моему катеру, и ружья сданы на сбережение капралу.

— Возвратить им все и отпустить. Ну, ступайте, любезные друзья! Благодарю за службу. При случае постараюсь и наградить вас чем-нибудь, а теперь некогда.

— Если вы были довольны моей службой, господин губернатор, то можете наградить меня теперь же, — сказал Василий.

— Тебе уже сказано, любезный, что некогда. Теперь мне не до тебя. Ступай.

— Награда, о которой прошу, состоит в том, чтобы вы позволили мне сесть в бот вместе с солдатами, которые называли меня изменником, и ехать с ними на сражение.

— Ого, какой же ты храбрый! Нет, мой друг, это сделать мудрено.

— Сделайте милость, господин губернатор! Увидите сами, как я буду драться. Прикажите мне дать тесак, сумку с патронами да возвратить ружье мое.

— Нельзя, нельзя, друг мой.

— Сделайте милость! Окажите благодеяние!

Василий бросился к ногам Меншикова.

— Что с ним станешь делать! — сказал Меншиков, обратись к Карпову.

— Позвольте ему, Александр Данилович! — сказал подполковник. — Что ж в самом деле. Один человек лишний солдатам не помешает. Притом сражение будет на воде, а не на сухом пути. И для солдат-то это новинка.