От Византии до Орды. История Руси и русского Слова - Кожинов Вадим Валерьянович - Страница 58

Могущее показаться простодушным утверждение Карамзина о «несомненности» войны Аскольда с хазарами на самом-то деле совершенно естественно. Через несколько десятилетий после Карамзина С. М. Соловьев, изложив летописные сведения о действиях Олега после его прихода в Киев («отправился Олег на северян… и не позволил им платить дань хазарам, говоря так: «Я враг их, и вам им платить незачем… Послал Олег к радимичам, спрашивая: «Кому даете дань?» Они же ответили; «Хазарам». И сказал им Олег: «Не давайте хазарам, но платите мне» и т. д.), замечает; «…надо было бы ожидать враждебного столкновения Руси с последними (хазарами. – В. К.), но, как видно, до летописца не дошло предание об этом» [211] .

С. М. Соловьев в данном случае не вполне прав; в сохранившем ряд древнейших сведений Архангелогородском летописце есть запись: «В лето 6391 (883) иде Олегъ… на козары» [212] . Конечно, это предельно скупое сообщение не очень удовлетворяет. Но ведь и запись «Повести временных лет» – «В лето 6473 (965) иде Святослав на козары; слышавше же козары, изидоша противу с князем своим Каганом, и съступишася битися, и бывши брани, одоле Святослав козаром и град их и Белу Вежю взя» – также весьма скудна…

Можно объяснить это тем, что летописные своды составлялись через 150 или даже 250 лет после событий; можно предположить в сей лаконичности некий особый смысл. Но нельзя не признать, что сохранившаяся до наших дней, через тысячелетие с лишним каменная летопись – вся эта цепь окруженных многолюдными военными поселениями мощных крепостей на русско-хазарском пограничье – свидетельствует, что предположения Карамзина и Соловьева были совершенно оправданными. Есть все основания считать, что и при Аскольде, и при Олеге шла война Руси и Хазарского каганата. Именно это надо видеть в кратких сообщениях летописей.

Да, летопись, составлявшаяся через 300 лет после начала русско-хазарских столкновений и через 150 лет (то есть шесть человеческих поколений!) после разгрома каганата Святославом, крайне скупо говорит обо всем этом. Но ведь до нас дошли произведения словесности, которые создавались задолго до летописи, непосредственно во времена русско-хазарского противостояния, и так или иначе запечатлели это противостояние. Речь идет, понятно, о героических былинах.

Можно с полным правом утверждать, что археологические открытия последних десятилетий в Подонье имеют для изучения былинного эпоса, по сути дела, такое же значение, как и открытия Генриха Шлимана и продолжателей его дела в Малой Азии – открытия, безусловно подтвердившие историческую реальность гомеровского эпоса.

В частности, под редакцией С. А. Плетневой в 1987 году был издан сборник материалов об одной из монументальных крепостей, расположенной на правом берегу Дона, у впадения в него реки Тихая Сосна. Это сооружение было воздвигнуто в середине IX века, то есть, по всей вероятности, в период столкновения Хазарского каганата с пришедшим с севера в Киев Аскольдом.

«Маяцкое городище, – пишет С. А. Плетнева, – является уникальным архитектурным памятником IX в. Его белокаменные стены… производят и поныне впечатление мощи и красоты. Панцири стен (внешний и внутренний) сложены из крупных меловых блоков, поверхность которых тщательно обтесана и даже заглажена» [213] .

В былине, считающейся одной из наиболее архаических, «Волх Всеславьевич», говорится о дружине, совершившей далекий поход:

И пришли оне к стене белокаменной,

Крепка стена белокаменная…

Необходимо учитывать, что ни печенеги, ни половцы, ни монголы вообще не строили крепостей, и если исходить (а это вполне естественно) из того факта, что в былинном эпосе дело идет о борьбе со «степью», данная «подробность» может относиться только к хазарскому времени.

Уже шла речь о том, что в хазарских военных поселениях в Подонье боевую службу несли не только мужчины, но и женщины: «Воинскую повинность несли, судя по данным могильника, женщины всех возрастов: нередко это были юные девушки (до 20 лет), однако основная тяжесть ложилась на плечи возмужалых женщин…» [214]

В русских былинах образ вражеской «богатырки», «поляницы» и т. п. – один из наиболее типичных, причем это обычно образ именно уже немолодой женщины, имеющей, например, взрослого сына. Многие исследователи былин видели в этом чуть ли не некую «экзотику». Но современные археологические исследования хазарских военных поселений доказывают вполне «обыденную» реальность этих воительниц…

Никак нельзя, наконец, упустить из внимания и тот факт, что само понятие и слово «богатырь», имеющее центральное значение в былинах, – слово из хазарских времен. Нередко ошибочно полагают, что это слово принесли на Русь монголы. В действительности оно вошло в русский язык еще в «хазарские» времена. Видный исследователь говорит об этом: «…известно, что некоторые хазарские каганы носили титул Багатур (богатырь), связанный с военной системой. Как правило, им пользовались военные вожди… Тюрко-хазарский термин «богатур», «богатырь» получил распространение в Алании; в раннем Болгарском государстве военачальники назывались «багатур», этот термин проник и в русский язык» [215] (хазары, аланы и болгары – как еще будет показано – непосредственно соприкасались с русскими в IX–X веках).

Разумеется, здесь намечено только несколько «соответствий» исторической реальности времени войн Руси с Хазарией и художественного мира былинного эпоса. Необходимо охарактеризовать эту историческую реальность более или менее полно.

Как уже говорилось, работы на тему «былинный эпос и историческая действительность» делятся, в общем и целом, на два типа: либо былинный мир в них сопоставляется и так или иначе отождествляется с миром, отраженным в летописях (отсюда и возникают – в качестве главных врагов – печенеги, половцы, монголы), либо делается попытка доказать, что былины, по сути дела, «внеисторичны». Здесь предлагается как бы третий путь в понимании происхождения былин: они, несомненно, никак не могут быть сведены к летописным сведениям о борьбе с печенегами, половцами и т. п., но они все же имеют реальную историческую основу – как, в конечном счете, и любой героический эпос. Нельзя забывать, например, что французский и испанский эпосы так или иначе «отразили» судьбоносное столкновение с Арабским халифатом, а германский восходит, в конечном счете, к эпохе вторжения в Европу орды гуннов во главе с Атиллой. Было бы в высшей степени странно, если бы русский эпос не имел подобной конкретной исторической основы – подобной и в том смысле, что дело шло о могущественнейшем и «роковом» противнике, в борьбе с которым решалась судьба народа и государства.

Хазарский каганат – исключительно сложный, даже, если угодно, таинственный исторический феномен. И для действительного понимания начальной поры русской государственности и культуры (а значит, и самой истории) необходимо как можно более ясно и полно изложить выработанные к настоящему времени историографией и археологией представления о Хазарском каганате. Необходимо это сделать еще и потому, что «хазарская тема» обросла различными безосновательными построениями и мифами, которые только мешают уяснению действительной роли каганата в истории Руси.

Хазарский каганат был – особенно для своего времени – громадным и мощным государством, несмотря на присущие ему острые внутренние противоречия и нестроения. Еще сравнительно недавно это представление оспаривалось, – подчас категорически. Так, Б. А. Рыбаков утверждал в 1952 году, что Хазарский каганат – это-де всего лишь «небольшое степное государство, не выходившее за пределы правобережных (имеется в виду правобережье Волги. – В. К.) степей», и, мол, «заведомо несостоятельны попытки представить Хазарию X века огромной империей» [216] . Но ровно через 30 лет тот же самый Б. А. Рыбаков писал о походе Святослава против хазар в шестидесятых годах X века: «Результаты похода были совершенно исключительны: огромная Хазарская империя была разгромлена и навсегда исчезла с политической карты Европы» [217] .