Сердце ждет любви - Энок Сюзанна - Страница 11

— Но они продают вас Косгроуву. Как вещь, как товар…

Она посмотрела ему в глаза. Чего он добивается? Человек, не отличающий добро от зла, отвергающий такие понятия, как верность и честь. Как же ему верить?

— Я не люблю свою родню, — шепотом сказала она, когда они приблизились, танцуя, — но это моя семья. Они зависят от меня. Они ждут от меня помощи. — А что касалось ее чувств в создавшихся обстоятельствах, то она не собиралась просвещать его.

Он медленно разжал руки и остановился, ожидая, когда она приблизится к нему.

— Так разрешите мне научить вас играть в эту игру, — тихо произнес он за ее спиной.

Его голос проникал в ее душу. Видит Бог, ей нужна помощь. Ужас и отвращение, которые она чувствовала, глядя на маркиза Косгроува, подтверждали это. Брак. Вся оставшаяся жизнь, связанная с ним. Этого она не могла выдержать. И ее удивляло, что она не испытывала такого ужаса, когда смотрела на его друга. Возможно, именно в нем ее, последний шанс.

Она понимала, что нищие, согласно пословице, не выбирают. Не оглядываясь, Розамунда кивнула. Она будет учиться всему, касавшемуся обитавших в Лондоне дьяволов, и чему сможет научить ее Брэм Джонс, И поскорее. Ведь время неумолимо.

Глава 4

На следующее утро Брэм встал рано. Во всяком случае, рано для него. До полудня оставалось несколько часов, которые надо было чем-то занять.

— Мостин, — сказал он, садясь перед зеркалом, чтобы побриться. — Как давно ты мне служишь?

Слуга раздвинул тяжелые шторы на всех окнах просторной спальни.

— Семь лет, милорд.

— И за все это время ты когда-нибудь замечал, чтобы я сделал что-либо бескорыстно?

— Бескорыстно, милорд?

— Не стесняйся, Мостин. Ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать. Какой-нибудь поступок, не принесший мне никакой выгоды, денежной или какой-то другой. Только ответь честно.

— Честно, милорд?

Брэм искоса взглянул на слугу:

— Разумеется.

— Тогда — да, милорд. Я видел, как вы поступили бескорыстно.

— Неправда. — Черт побери, совсем не такую фразу он хотел услышать в это утро. После странностей прошлой ночи. — Когда это?

Слуга кашлянул.

— Я несколько раз видел, как вы оставались на ленч с лордом Куэнсом, даже когда ради этого отменяли свидания с… молодыми леди.

— Ах это… Позволь мне объяснить. Я имею в виду бескорыстные поступки, которые не касались семей Фина Бромли или Салливана Уоринга.

— О… тогда нет, милорд. Я никогда не видел, чтобы вы совершили хотя бы один бескорыстный поступок.

— Точно.

— Хотя вы провели три года в Европе, а я очень мало знаю о том, что вы там делали.

— Там была война. На войне трудно быть бескорыстным.

— Об этом вы уже говорили, милорд.

Вопрос состоял в том, что он надеялся получить за доходчивое разъяснение леди Розамунде Дэвис, что место для души Кингстона Гора — преисподняя. Что же заставило ее принять его предложение? Ведь и его душа была такой же черной, как у Косгроува.

Все, чего он добьется, — это превратит друга во врага. Его предложение не было бескорыстным. Он находил Розамунду интересной, даже интригующей и привлекательной, и это сбивало его с толку. Он знавал герцогинь, оперных певиц, куртизанок и даже женщину-наемницу, шпионившую за французами в Испании. А молодая женщина с округлыми бедрами, маленькой грудью и зелеными глазами, совершенно неопытная и увлекавшаяся историей, едва ли была бы им замечена, а тем более привлекла его внимание. Что же произошло? Ему необходимо поговорить с ней хотя бы час, посоветовать ей воздержаться от общения с Косгроувом, когда тот накачается абсентом и опиумом. Если она сумеет — занять спальню с крепко запирающейся дверью, расположенную как можно дальше от Косгроува. Затем он может со спокойной душой продолжать кражи в домах друзей своего отца и причинять окружающим как можно больше беспокойства.

— Что-нибудь еще, милорд? — почтительно спросил Мостин.

— А? Нет. Пусть Грэм оседлает Титана. Слуга кивнул:

— Я передам ему, милорд.

Брэм разложил по карманам часы, деньги, сигары, носовой платок, несколько визитных карточек и направился к лестнице. Лаури-Хаус, в котором он жил, принадлежал уже третьему поколению семьи Джонсов. Он поселился в этом доме на Стрэттон-стрит, когда вернулся из Оксфорда, и его отец был только счастлив, что он и его знакомые обитали вдалеке от патриархального Джонс-Хауса.

Недавно ему намекнули, а вернее — прямо заявили, что дни его пребывания в Лаури-Хаусе сочтены. Его старший брат Огаст, маркиз Хейт, сумел произвести на свет наследника мужского пола, и этот наследник наследника приближался к своему десятому дню рождения. Золотому ребенку лет через десять потребуется свое жилище, и Лаури-Хаус был третьей по ценности собственностью, принадлежащей семье в Лондоне.

Было очевидно, что если он не хочет, чтобы его выгнали из собственного дома, Брэм должен за эти десять лет исчезнуть. И в этом не было ничего невероятного.

Словно в подтверждение этой вдохновляющей мысли, когда Брэм вступил на лестницу, дворецкий распахнул входную дверь.

— Доброе утро, лорд Хейт, — приветствовал он вошедшего.

Брэм остановился.

— О Господи! — пробормотал он и, развернувшись на каблуках, стал подниматься обратно наверх.

— А-а, Брэм! Удивительно, что ты уже на ногах и куда-то собрался, — сказал его брат, отдавая дворецкому шляпу, и направился к лестнице. — Я думал, придется несколько часов просидеть в прихожей, ожидая, когда ты спустишься вниз.

— Именно так тебе и придется поступить, Огаст, — ответил Брэм, поднявшись на верхний этаж и направляясь в свою спальню. — Я только что вернулся с ночных развлечений и ложусь спать. До свидания.

К счастью, дверь в хозяйскую спальню имела очень прочный замок. Ведь нельзя знать заранее, когда может появиться ревнивый муж.

— Ты не в вечернем фраке.

Брэм посмотрел на свою черную, как всегда, одежду.

— И что дальше?

— Это ты ограбил Брейтуэйта? Сжав челюсти, Брэм остановился.

— Все зависит от обстоятельств, — ответил он, снова поворачиваясь к лестнице. — Кого это интересует?

— Отец уже убежден, что это сделал ты, и я полагаю, что он прав.

— В таком случае — да, это сделал я.

Что касается старших братьев, он считал, что Огаст Джонс был более или менее нормальным человеком. Будучи моложе его на одиннадцать лет, Брэм никогда не считал брата близким человеком. Если бы не черные волосы, характерные для Джонсов, они совсем не были бы похожи.

— Ты должен прекратить грабить наших друзей, Брэм.

— Они мне не друзья.

Огаст нахмурился, пытаясь понять его, что Брэму совсем не нравилось. Как будто этот напыщенный первенец когда-нибудь смог бы уяснить, что заставляет брата, родившегося вторым, так поступать.

— Может быть, они тебе не друзья, но, уж конечно, на их совести не больше грехов, чем у тебя, — рассудительно заметил маркиз. — И они могут постараться, чтобы тебя арестовали, если кто-то из них догадается, что это ты их грабишь.

— Я ожидаю этого. Тебе нужно что-нибудь еще? У меня на сегодня намечено несколько краж и ограблений. — Да. Приходи завтра к нам обедать. Дети хотят тебя видеть.

Брэм поднял бровь.

— Это приглашение несколько неожиданно даже для тебя.

— И тем не менее… Приводи с собой кого-нибудь из приятелей, если с ними тебе будет веселее. Только не этого проклятого Косгроува. Я не хочу видеть его в своем доме.

— Я подумаю.

Огаст, кивнув, начал спускаться с лестницы. Однако едва Брэм успел с облегчением вздохнуть, его брат остановился.

— Ты можешь ответить мне честно на один вопрос, Брэм?

— Это зависит от вопроса.

Маркиз Хейт поднялся на несколько ступенек.

— Косгроув… В течение пяти лет — после твоего возвращения с войны в Испании — ты не поддерживал с ним отношений. А прошло около года, и вы с ним снова кажетесь близкими друзьями. Почему?

Брэму сначала не хотелось отвечать на этот вопрос. Уж лучше запереться в своей спальне и не выходить, пока Огаст не покинет его дом. Если бы его спросил отец, он бы нашел что сказать о пользе разговоров с Левонзи.