Странники зазеркалья - Юнязова Ольга Петровна - Страница 40

– Божьих странников?! – встрепенулся Корчмарь. – Так и сказал? А ну-ка покажи кошель!

Александр отвязал от пояса холщёвый, довольно грубой работы мешочек. В нём перекатывалось несколько гвоздей и ещё каких-то железок. Корчмарь взял кошелёк, развернулся и пошёл в дом, жестом приглашая Александра идти следом. Раньше он не приглашал работника в своё жилище. Войдя, запер дверь и высыпал из кошелька всё содержимое. Потом взял нож и разрезал ткань. Под серым холстом сверкнула серебряная парча.

– Вот это да! – обмер Александр. – А я и не знал!

Оборвав маскировочные лоскуты, Корчмарь расправил узор и сморщился, как от зубной боли. На кошельке алел крест.

– Что? – Александр потряс его за плечо. – Почему ты так скривился?

– Это давняя история, – отмахнулся Корчмарь и медленно опустился на скамью. – Не хочу вспоминать…

– Всё равно ведь уже вспомнил. Рассказывай!

Корчмарь повертел кошель в руках, прищурился, разглядывая узор на парче, словно вглядывался в события многолетней давности.

– У одного гада был такой же кошель. Я хотел убить его, но Скоморох меня удержал. Сказал, что в честном бою мне его не одолеть. А если из-за угла или отравить, то, говорит, такой грех на душу возьмёшь, что не стоит его душа твоей.

И тогда я его проклял. На мучительную смерть проклял.

– Хочешь сказать, что «тот гад» мой отец?!

– Нет, – мотнул головой Корчмарь. – «Такой же» не значит «тот же самый». – Он перевернул кошелёк и Александр увидел с другой стороны кирпичную пирамидку, в центре которой был схематично изображён глаз. – У «того гада» была другая печать, – сказал Корчмарь и снова брезгливо скривился. – Никогда её не забуду! Тринадцатилучевая звезда.

– Тринадцати? – удивился Александр.

– Странное число, да? – усмехнулся Корчмарь. – Скоморох пообещал, что этот герб сгинет в безвестности, а его носитель умрёт в муках через двадцать лет, когда до конца сыграет свою роль. И потомки его будут прокляты, если я не отрекусь от своего проклятия. Но я не отрекусь. Такое не прощают!

– А что он сделал-то? – Александр сел рядом.

– Не хочу об этом, – снова сморщился Корчмарь.

– Тогда расскажи про Скомороха!

– А что рассказывать? Я встретил его лет двадцать назад. Скоморох тогда ещё сам выступал на площади, развлекая зевак. У меня не было ничего, чем я мог бы отблагодарить его за смех, который он подарил мне. Я ведь думал, что не способен больше смеяться. Совсем ещё юнец был… сирота. Он каким-то образом заметил меня в толпе и после выступления подозвал. Я подошёл. Он попросил помочь донести до дома заработанные деньги.

– Так много заработал?

– Да ну! – усмехнулся Корчмарь. – Это он так пошутил. Накидали ему немного бусинок, немного гвоздей, кто-то сот медовых положил. Чего с простого народа соберёшь? Я потом спрашивал, зачем он это делает? Прибыли-то никакой! А он: «Ну как же, говорит, никакой? Вон тебя всего с потрохами заполучил».

– Тебя?

– Я так у него и остался. Конечно, работа была тяжёлая, зато весело!

– А кем ты у него работал? Тоже скоморошил?

– Поначалу да, но у меня таланта не было. Я не смешной. Для балагана он других сирот собирал, позабавнее.

А меня на кухню определили кашеварить. Да вон на эту же кухню. – Он мотнул головой в сторону двери. – Это ж не моя корчма-то, – шёпотом сказал он. – Она всей нашей скоморошьей братией построена. А меня оставили здесь дела вести. Жена и люди думают, что мне она от отца в наследство досталась. Да и пусть думают. Так оно и есть. Скоморох мне вместо отца, считай.

– Он появляется здесь иногда? Какие-то указания даёт?

– Не. Сам давно не приходил. Если кто-то слово заветное скажет, то я должен накормить, ночлег предоставить, задание получить, о работе отчитаться, выручкой поделиться. Ещё мне слушать велено, что в народе болтают, и передавать местным скоморохам. Людям нравится, когда то, что у них на уме, у шута в прибаутке. Но настрого запрещено, чтобы люди видели, как я с шутами разговариваю. Даже презирать их должен. Не знаю зачем, – пожал он плечами, – но раз велено, выполняю.

– А какое «заветное слово»? – спросил Александр.– А тебе зачем? – удивился Корчмарь. – Извини, не могу сказать. Секрет. Но ты его однажды произнёс, хоть и случайно. Что ж ты мне сразу этот кошель не показал? К Скомороху бы тут же гонцов отрядили!

– Так я сам не знал, что под дерюгой-то. И велено было Скомороху лично в руки отдать.

– А как бы ты его узнал, Скомороха-то? – усмехнулся Корчмарь. – Ты его видел?

– Об этом я как-то не подумал, – пожал плечами Александр.

– Ладно. – Корчмарь вздохнул и поднялся. – Пойду, велю снарядить гонцов.

Александр открыл глаза и повертел головой, чтобы размять затёкшую шею. Оксана тоже зашевелилась.

– Ну что? Увидела что-нибудь? – спросил он.

Она кивнула и согнулась, взявшись за живот. На её лице были написаны ужас и страдание, словно ей было невыносимо больно.

– Что с тобой? – напугался Александр. – Тебе плохо? Живот болит?

Она мотнула головой и начала заваливаться набок.

– Оксана! – Александр не на шутку напугался. – Тебя тошнит? Что случилось?!

– Увидела… – прошептала она.

– Что?!

Она чуть приоткрыла глаза, сжалась в комок и снова зажмурилась. Он попытался как-то растормошить её, но от его прикосновений лицо её ещё больше искривилось, и она замотала головой, давая понять, что не надо её трогать. Александр отшатнулся, не зная, что думать и делать. Стало страшно.

– Не могу! – простонала Оксана через несколько минут. – Ничего не могу… – Она поднялась и быстро шумно задышала. Продышавшись, открыла глаза и огляделась. – Это кошмар какой-то!

– Нельзя же так пугать! – перевёл дух Александр.

Оксана ещё немного посидела, держась за живот, потом резко встряхнула головой и начала говорить:

– В общем, Дарёнка оказалась у Скомороха в труппе. Поначалу всё было хорошо. Её учили петь, говорить, играть на какой-то балалайке. Давали небольшие роли в спектаклях. В общем, обычная актёрская рутина. Она была вполне счастлива. Подружилась с этим пареньком, который у них на кухне работал…

– С Вовкой, – сказал Александр.

– Почему Вовка?

– Надо же как-то его называть! Давай дадим ему имя Вовка.

– Пусть Вовка, – пожала плечом Оксана. – В общем, у них даже любовь началась… такая, пока ещё платоническая. Она ж девушка порядочная. До свадьбы ни-ни! – и она опять замолчала, глядя в одну точку.

– А потом вмешался крестоносец и всё испортил? – подсказал Александр.

– Откуда ты знаешь?!

– Это предсказуемо. Раз там был крестоносец, значит, он должен был сделать какое-то своё чёрное дело.

– Логично! – кивнула Оксана. – Иначе зачем бы мне его показали? Так вот: своё чёрное дело он сделал ужасно! Просто ужасно!

– Изнасиловал в извращённой форме?

– Можно я не буду описывать подробности?

– Конечно. Рассказывай только суть.

– В общем, в самый разгар этого процесса… а Дарёнка не кричала. Потому что боялась, что кто-нибудь прибежит её спасать и увидит. Она готова была всё стерпеть, лишь бы только никто не узнал. Но… то ли Вовка что-то почувствовал, то ли просто зачем-то надо было туда войти… а всё происходило в столовой.

– В столовой?

– Ну, или как там она называлась? В помещении, где стоят столы. Дарёнка там прибирала, и вдруг откуда ни возьмись появился этот гад. Запер дверь, и…

– А как туда вошёл Вовка, если тот дверь закрыл?

– Он вошёл с кухни, а Ричард закрыл только входную с улицы.

– Даааа…. – покачал головой Александр. – Представляю зрелище. И что?

– Что-что? Ты же представляешь зрелище! Что тут ещё объяснять? Крестоносец ничуть не смутился, даже ещё так игриво подмигнул, типа «уйди, не мешай». А этот… Вовка который… увидел, что Дарёнка смирно стоит, не сопротивляется, и, видимо, решил, что это у них по обоюдному согласию. А она просто не могла сопротивляться. Она уже, во-первых, была почти без сознания, а во-вторых… я уже сказала – боялась привлечь кого-нибудь шумом. А Вовка вскрикнул. Даже не вскрикнул, а как-то застонал. Дарёнка глаза открыла и увидела его. – Оксана снова сжалась в комок. – Вот тут-то и случился самый кошмар. Когда всё закончилось, она убежала и спряталась ото всех. Ей было настолько стыдно, что она решила умереть. Но не могла сделать этого днём, потому что для этого ей пришлось бы выйти из своего убежища и её бы увидели. Она ждала ночи.