Странники зазеркалья - Юнязова Ольга Петровна - Страница 35

– В смысле?

– Ну, к примеру, что-то случилось или ты предполагаешь, что оно случилось. Как ты узнаёшь, что тебе страшно?

– Странный вопрос! Я это чувствую!

– Понятно, что чувствуешь, но как? Если тебя уколоть иголкой или ударить, ты чувствуешь. А что ты чувствуешь, когда представляешь, что твои пацаны…

– Ой, молчи, молчи! – Рая зажмурилась и взялась за живот в области печени. – Здесь сжимается.

– О! Сжимается. То есть тело реагирует?

– Ещё как! Хотела сказать «типун тебе на язык», да вспомнила, что сама напросилась.

– Само по себе это «сжимание печени» страшно?

– Само по себе? – Рая помяла бок. – Да нет вроде…

– Теперь сконцентрируйся на этом состоянии «сжимания» и вспоминай.

– Что вспоминать? – Рая закрыла глаза.

– Хоть что. Первое, что придёт в голову.

Лицо Раи сначала страдальчески сморщилось, а потом удивлённо вытянулось.

– Анютка вспомнилась, когда она ещё в детский сад ходила.

– Просто Анютка, и всё? Наверное, она что-то делает?

– Сидит в песочнице. Пироженки лепит. Голуби курлычут рядом со скамейкой. Я семечки грызу…

– И всё хорошо?

– Да вроде бы. – Рая пожала плечами.

– Хм… странно. Обычно вспоминается только то, что происходило, когда в душе был точно такой же страх, такое же «сжимание». Ты уверена, что сконцентрировалась на этом чувстве?

Рая кивнула.

– Прямо давит, аж дышать тяжело.

– То есть ты смотришь на Анютку, она играет в песочнице, и тебе при этом тяжело дышать? От страха?

– Это не страх, а какая-то тоска. И Анютка тут ни при чём. Просто мы тогда с отцом её разводились. И Ванюшка… я как раз узнала, что беременна. И думала, что раз так, то надо аборт делать. Уже даже записалась. О господи! – Губы Раи задрожали.

– Отмени это решение. Не надо делать аборт!

– Так я отменила же потом.

– Потом – это потом. Надо отменить в тот момент, который вспомнился. Понимаешь?

На лице Раи проявилось напряжение, словно она пыталась сдвинуть что-то тяжёлое.

– Не отменяется почему-то. Словно мозг парализовало. Ничего не соображаю.

– Выйди из себя.

– Как это?

– Ну, посмотри на себя со стороны.

Рая расслабилась.

– И что? Смотрю. Сидит такая фифа на лавочке, семечки грызёт. Юбка короткая, эхх… тогда ещё могла себе позволить.

– Сядь с ней рядом и скажи, чтобы она отказалась от аборта.

– Сказала.

– И что она?

– Она говорит: «А как я их двоих-то одна поднимать буду?»

– Пятерых как-то поднимаешь же!

– Ну, тогда же я ещё не знала, что смогу.

– То есть ты собиралась пожертвовать сыном, чтобы хватило на содержание дочери. Верно?

– О божечки! – Рая схватилась за щёки. – Выходит, так.

– А чем это отличается от продажи органов одного ребёнка, чтобы вылечить второго?

– Оооооо!!! – застонала Рая. – Но я же этого не сделала!

– А почему, кстати, не сделала?

– Мы помирились. Потом, правда, всё равно разошлись. Но Ванюшка уже родился к тому времени.

– Смотри, что получается: у тебя новый муж, пятеро детей, всё хорошо в жизни, но какая-то часть тебя всё ещё сидит там, возле песочницы и приносит одного ребёнка в жертву другому. И ты понимаешь, что это неправильно, и душе твоей от этого больно. И любое напоминание расковыривает ту коросту. Бессознательно.

– Но почему? Я же не сделала этого!

– Но и не осознала, что не права! Не исправила ошибку, а просто забыла о ней. Но она никуда не делась! Как объяснить? Вот смотри, – Оксана взяла Раю за руку, – это твоя жизнь. Вот ты идёшь по этой жизни. – Оксана зашагала пальцами по Раиному запястью. – Вот в этом месте ты…

– Ой! Ты чего щиплешься? – подпрыгнула на стуле Рая.

– Это не я, это ты своими мыслями сделала себе больно. Нечаянно. Мы-то понимаем, что ты хотела как лучше. И вот ты пошла дальше. – Пальцы Оксаны зашагали по локтю. – Но в том месте осталась боль. Верно? Потому что не важно, в каком месте сейчас находятся пальцы, которые её причинили. Болит рука. Верно? Болит вся жизнь от той глупой раны.

– И что делать?

– Просто вспомнить, вернуться в тот момент и объяснить той молодой и глупой себе, что нет смысла в этом аборте, что всё будет хорошо. Успокоить её. То есть себя. Понимаешь?

– Я попробую, – кивнула Рая и снова закрыла глаза.

Оксана встала, налила себе кофе и села обратно. Глаза Раи метались под веками. Не открывая их, она спросила:

– Не понимаю! Как я должна себе это объяснить? Вот я сижу такая молодая и глупая, вся в тоске. Подсаживаюсь к ней другая я, такая вся толстая и мудрая. Пытаюсь сказать, что не надо. А она на меня смотрит так надменно, типа: «Что ты, тётка, можешь понимать в моих проблемах? Шла бы ты…»

– А ведь всё верно, – усмехнулась Оксана. – Ты ж так ничего и не поняла в той проблеме. Так что… где-то она права. Вернись обратно в «молодую-и-глупую».

– Ну… вернулась. – Губы Раи скривились, переносица сморщилась.

– Вспоминай: зачем тебе было надо делать этот аборт?

– Так а как я одна-то? Дай бог Аньку прокормить!

– Рая! Ну кто бы позволил тебе и детям в советское время умереть с голоду? А?

– Хм… и правда. Что за глупость?!

– Объясни это ей. Точнее, себе.

– Неа… не получается, – сказала Рая чуть погодя. – Он же меня по рукам и ногам свяжет. От этой-то уже никуда не деться, а… О господи! Неужели я и вправду всё это думала?!

– По рукам и ногам свяжет. Откуда такой образ? Можешь представить: ребёнок, который связывает тебя по рукам и ногам?

– Ну не буквально же! Это просто выражение. Имеется в виду, что ограничивает свободу.

– Ага! Значит, тебе нужна была свобода. Так?

Рая кивнула, и лицо её стало виновато-раскаявшимся.

– А для чего тебе нужна свобода?

– Не знаю… для танцулек, наверное.

– Постарайся вспомнить точно. Чего там такого на этих «танцульках», что они для тебя важнее ребёнка.

– Ну как? Свобода…

– То есть свобода нужна ради танцулек, а танцульки – ради свободы?

– Да… ерунда получается. – Рая хихикнула. – Кстати, со своим первым-то я именно на танцах познакомилась.

И сразу такая любовь! И конец свободе. – Рая вздохнула.

– Ага. Значит, танцы равно любовь, а любовь – конец свободе?

– Ну… что-то вроде того.

– Нам не надо «что-то вроде»! – возразила Оксана. – Ты понимаешь, что я сейчас могу завести тебя куда угодно своими подсказками? Надо, чтобы ты шла сама, отслеживала свои чувства и состояния. Понимаешь? Давай вернёмся к вопросу «Зачем тебе свобода?».

Рая долго думала, потом пожала плечами и сказала:

– Выходит, чтобы найти нового мужика.

– А зачем тебе новый мужик?

– Ну как… детей-то как-то поднимать надо. Одной-то…

– То есть не для любви, не для секса, а чтобы поднимать детей?

– Ну и для любви, конечно, тоже.

– Но про любовь-то ты сказала лишь после моей подсказки. Значит, сама об этом не думала?

– Неа. «Надо поднимать детей!» – вот основная мысль.

– И чтобы поднимать детей, надо избавиться от ребёнка?

– Что за бред?! – Рая вздрогнула, словно что-то с себя стряхнула. – Как такое может быть?!

– Вот так и может. В твоём подсознании живёт такой парадокс. Поэтому когда ты думаешь о детях, одновременно обостряется чувство, что надо кого-то принести в жертву.

И это тебя пугает.

– Так надо убрать к чертям этот парадокс!

– Этим мы и занимаемся. Для этого надо понять, что его породило.

– А как понять?

– Всё так же. Сконцентрироваться на состоянии, которое он создаёт, и вспоминать. Возвращайся туда «к песочнице», смотри на Анютку и принимай решение, что никакого аборта делать не будешь. И слушай, в каком месте твоё тело «протестует».

– Вот здесь! – Рая провела рукой от горла до желудка. – Словно тянет… подсасывает как-то. И в печень отдаёт. И фраза в голове крутится: «прокормить бы», хотя я уже понимаю…

– Это фраза-ключ. Где и когда ты её слышала?

– Не помню. – Рая пожала плечами. – Может быть, мать говорила?