Магнус-Супермыш - Кинг-Смит Дик - Страница 7

В клетке возникла паника, дикая суматоха и шум, Роланд забарабанил задними ногами по доскам и стал бешено, но без толку царапать передними проволоку. Одновременно мыши, совершенно обезумев, бомбардировали своего сына противоречивыми советами:

— Беги в свинарник!

— Беги в сарай с инструментами!

— Беги в оранжерею!

— Беги в яму с углём!

— Беги, Магнус! Беги, ради самого чеддера!

И посреди всей этой кутерьмы Магнус продолжал стоять на месте, тупо глядя на всех, оглушённый криками, не подозревая об опасности. И тут всё перекрыл густой голос Роланда:

— Позади тебя, парень! Оглянись назад!

Магнус круто повернулся, и в тот же момент из зарослей, опираясь на согнутые передние лапы, вылез кот. Уши у него были прижаты, кончик некогда укушенного хвоста подрагивал.

Как древние римляне в Колизее взирали на несчастных христиан, ожидающих льва, так трое зрителей, оцепенев, глядели из кроличьей клетки на разыгрывавшуюся перед ними сцену близкой расправы. Хотя в отличие от римлян они вовсе не жаждали гибели беспомощной жертвы, они тоже знали, что именно такой конец неизбежен.

— Ох, мой бедный сыночек, — прошептала Маделин.

— Навеки, навеки прощай, Магнус! — пробормотал Марк Аврелий.

— Храбрый паренёк! — тихонько проворчал Роланд. — Не обратился в бегство.

Наступила тишина.

Медленно, совсем как в кошмаре, кот продолжал красться, пока не очутился в десятке футов от Магнуса. Тут он припал к земле и замер, а зрители беспомощно ждали заключительного молниеносного броска и захвата — безжалостного финала каждой заурядной встречи кошки и мыши.

Но если кошка и была заурядной, то к мыши это не относилось. Магнус не бросился наутёк, не отступил ни на дюйм. Он даже сделал шаг вперёд к противнику, шерсть его при этом поднялась дыбом, как можно было подумать — от страха, так что он стал выглядеть ещё больше. Но это был не страх, это был гнев.

Уши торчком, жёсткая шерсть дыбом, хвост вытянут палкой, как у охотничьей собаки; Магнус ещё чуть-чуть продвинулся вперёд. И тут тишине пришёл конец.

— Гадкий кот, — отчётливо произнёс Магнус, и голос его прозвучал тем отчётливее, что он был неестественно тихим. — Гадкий кот. Укусить.

При этих словах дрожь возбуждения охватила троих зрителей, а двое из них (Марк был чересчур близорук) увидели, какое впечатление они произвели на кота. Он явно впал в замешательство и вдруг больше не смог выносить взгляда приближающегося Магнуса. Очень медленно, еле заметно он отвернул голову, так что теперь его золотистые глаза смотрели не на Магнуса, не на зрителей в клетке, а, совершенно случайно, на свинарник.

И вот тут неизвестно, вспомнил ли кот пренеприятный случай двухмесячной давности, а если и вспомнил, то связался ли для него мышонок, которого он с лёгкостью соскрёб у себя с хвоста тогда, с теперешним неуклюжим, угрожающего вида чудищем, которое не только очутилось прямо перед ним, но и подступало всё ближе. Что бы он там ни думал, но, раз отвернувшись, кот уже не смог заставить себя взглянуть на существо снова.

И всё то время, что Магнус продолжал медленно подступать ближе, кот неподвижно лежал, пригнувшись к земле и лишь подёргивал кончиком хвоста, как можно было подумать, от злости. Но это была не злость. Это был страх.

И зрители внезапно поняли это.

— Не двигайся, родной! — закричала Маделин. — Стой, где стоишь. Гадкий котище сам уйдёт!

— Благоразумие — главное достоинство храбрых! — взывал к нему Марк Аврелий.

И лишь у Роланда хватило ума осознать, что сейчас, когда Магнус благодаря своей стойкости добился бесценного перевеса сил, достигнутое не должно пропасть зря. Нельзя позволить противнику такую роскошь, как отступление с достоинством. Это лишь грозило бы храброму мышонку смертельно опасной засадой и нападением в дальнейшем. Нет, Магнус сам должен нанести удар!

Хотя Роланд говорил и двигался медленно, мозг его работал быстро, и в голове у него промелькнул целый ряд линий поведения, которые он мог выбрать в этот важный момент. Он мог объяснять: «Послушай, парень, перед тобой твой шанс, упустишь его — потом пожалеешь». Нет, слишком длинно. Он мог подначивать его: «Не трусь, парень! Кому страшен старый кот?» Но Магнус и так не боялся, это было ясно. Или же можно было просто издавать поощрительные возгласы: «Давай, парень! Врежь ему! Оторви башку!» Роланд остановился на последнем варианте, но прежде чем успел открыть рот, дело решилось без его участия.

Внезапно, когда Магнус был уже на расстоянии ярда от кота, нервы у того не выдержали, он поднялся на ноги и стал медленно поворачивать назад.

И тут, едва кот, растеряв всю свою храбрость, повернулся, Магнус сделал свой ход. Не проявив ни малейшей согласно христианской заповеди любви к своему врагу, он с криком «укусить!» прыгнул на удаляющийся хвост и опять сжал зубами рыжий кончик.

Но как этот случай отличался от первого! Теперь Магнус был впятеро тяжелее, впятеро сильнее, а его длинные острые зубы впятеро острее, чем тогда. Отклонившись назад, он тянул на себя хвост, точно занимался перетягиванием каната, а перепуганный кот отчаянно старался вырваться.

Бешено вгоняя когти в землю, кот ухитрился дотащить свирепого противника до зарослей брюссельской капусты, но тут Магнус немедленно обвил хвост вокруг толстого стебля и, в свою очередь, закрепился на месте. Что-то должно было поддаться!

И вдруг с леденящим душу воплем кот вырвался на свободу. Но какой ценой! Когда на большой скорости он скрылся из виду, зрители разглядели трофей победителя, торчащий у Магнуса изо рта.

Медленно покинув забрызганные кровью заросли, он направился в сторону зрителей и, подобно матадору, предлагающему зрителям первых рядов ухо побеждённого быка, положил на землю перед клеткой кончик рыжего хвоста.

— Гадкий! — с задумчивым видом произнёс Магнус, чистя усы.

Наверху, над ним, стоял невероятный шум, зрители громко выражали свою радость.

— Уделал, уделал старого бандюгу! — пищала Маделин, приплясывая и кружась как безумная по клетке.

Что касается Марка Аврелия, то для данного случая годилась только латынь:

— Victor ludorum![1] — воскликнул он. — О Magnus magnificens, te salutamus![2]

Но именно Роланд, совершенно нечаянно, снабдил гигантского сына Мадди и Марка прозвищем, которым называли его последующие поколения мышей, рассказывая о его подвигах.

— Ну и парень у вас! — своим низким голосом объявил кролик ликующим родителям. — Какие размеры! Какая мощь! Да он настоящий супермалыш!

— Ты хочешь сказать, супермыш! — И Маделин взвизгнула от смеха. Таким-то образом Магнус-Супермыш получил своё второе имя.

Глава седьмая

САРАЙ В САДУ

Когда ликование улеглось и Магнус взобрался на стол, чтобы быть представленным кролику («Зови меня дядя Роланд, дорогой мальчик»), всем стало ясно, что ячейки проволочной сетки слишком малы и Магнусу в клетку не попасть. Ему даже лапу внутрь было не просунуть.

— Укусить! — выпалил Магнус, и его так возбудила эта идея, что, испытывая к тому же зверский голод, он разразился самой длинной за его пока недолгую юность речью: — Магнус делает большую дыру! Войти в домик дяди Роланда! Съесть всю еду! Хорошо!

Маделин, услышав такие речи, просияла, испытывая глупую материнскую гордость; Марк Аврелий отнёсся к ним более взвешенно.

— Подобный образ действий, разумеется, возможен, — заметил он. — Зубы, острота которых позволяет прокусить кошачий хвост, с лёгкостью расправятся с проволокой. Уж в этом-то я не сомневаюсь.