Пленить сердце горца - Монинг Карен Мари - Страница 22

Зеки улыбнулся Гримму, искоса взглянул на Джиллиан и поспешно удалился.

— Я учу Зеки ездить верхом.

— Зачем? Он плохо видит, Гримм. Он никогда не сможет сам управлять лошадью. Все это закончится тем, что он себе сломает что-нибудь.

— Неправда. Этому парню слишком часто внушали, что он не способен делать то, что на самом деле у него вполне получилось бы. Есть различные способы править лошадью. И, несмотря на то, что у Зеки плохое зрение, Оккам — Гримм указал на своего храпящего жеребца — обладает зрением, которого достаточно для них обоих.

— Что ты только что сказал? — сказала Джиллиан, вопросительно приподняв бровь.

— Я сказал, что моя лошадь видит достаточно хорошо…

— Это я слышала. Как ты сказал, зовут твою лошадь? — спросила она, опрометчиво повысив голос, и уже начавшая было расходиться толпа вновь собралась вокруг них.

Гримм опешил. Он и не думал, что она еще помнит все это!

— Оккам, — ответил он, стараясь казаться невозмутимым.

— Оккам? Ты назвал своего коня Оккамом? — все мужчины, женщины и даже дети, находившиеся во дворе замка, были изумлены, услышав нервные интонации в голосе своей Леди.

Джиллиан гордо шагнула вперед, как будто бросая обвинения в лицо Гримма.

— Оккам? — выжидающе повторила она.

Она ждала, что он скажет что-нибудь разумное, и Гримм это понимал. Но, черт побери, она должна была знать — никогда не происходит ничего разумного, когда он находится поблизости от Джиллиан. И теперь рассудительность и сдержанность, казалось, снова покинули его, — ведь рядом была Джиллиан. Еще несколько минут, и они начнут ссориться прямо во дворе Кейтнесса, а весь замок зачарованно будет наблюдать за ними.

Гримм пристально всматривался в лицо Джиллиан, пытаясь обнаружить хоть что-нибудь, за что он мог бы ухватиться, что помогло бы ему защититься от ее очарования, но с таким же успехом он мог бы обойти весь мир в поисках синей птицы. Она была просто самим совершенством. Очертания ее скул были отражением ее горделивого духа. Ее ясные золотистые глаза горели светом истины. Она сжала губы в ожидании. Ах, эта нижняя губка, такая пухлая и розовая… Губы, которые податливо раскрылись бы, если бы он захотел поцеловать их. Он бы нежно просунул между ними свой язык, и они бы сомкнулись…

И эти губы двигались, но он не имел ни малейшего понятия о том, что она говорила, он все еще находился под влиянием чувственных фантазий, в которых присутствовали его разгоряченное и возбужденное тело, губы Джиллиан и мужские желания. Шум крови, пульсирующей в его венах, просто оглушил его. Он пытался сосредоточиться на ее словах, к счастью, она немного повысила голос — как раз достаточно для того, чтобы он смог расслышать:

— Ты лгал! Ты говорил, что никогда не вспоминал обо мне.

Гримм призвал на помощь все свое остроумие, чтобы найти достойный ответ. Джиллиан казалась очень недовольной тем, что он сохранял спокойствие духа.

— О чем ты щебечешь, маленькая птичка? — спросил он самым безразличным тоном, на какой только был способен.

— Оккам, — с торжеством повторила она.

— Это моя лошадь, — медленно произнес он, — а тебе-то что до этого?

Джиллиан застыла в нерешительности. Всего лишь на мгновение в ее глазах показалась тень смущения, как будто она сомневалась, действительно ли он не помнит день, когда она провозгласила закон «лезвия Оккама», а он затем поставил о нем в известность всех в Кейтнессе. Как мог он не помнить восторг ребенка? Как мог он забыть замешательство, в которое повергла сведущих в политике и охоте лэрдов женщина с головой, а точнее, девчонка в нежном возрасте одиннадцати лет? О, он помнит: он очень сильно гордился ею. Ему хотелось стереть самодовольные ухмылки с ханжеских лиц лэрдов, советовавших родителям Джиллиан сжечь ее книги, — иначе она лишится из-за них своей восхитительной женственности и никогда не выйдет замуж. Он помнил все. И назвал свою лошадь в ее честь.

Закон «лезвия Оккама» гласил: «Наипростейшая теория, в рамки которой укладываются существующие факты, обычно соответствует реальности». «Разберись в этом, Джиллиан, — почему же я отношусь к тебе так ужасно?». Он нахмурился. Этот закон объясняет все его неразумное поведение по отношению к Джиллиан. Дело в том, что он безнадежно влюблен в нее, и не будь он таким осторожным, она бы давно все поняла. Ему приходилось быть холодным, возможно, даже жестоким, так как Джиллиан была умной женщиной, и сколь бы убедительно он ни лгал, она все равно видела сквозь ложь правду. Он глубоко вздохнул и напряг всю свою волю.

— Так о чем ты говоришь? — спросил Гримм, саркастически приподняв бровь. Сарказм и насмешка этого невероятного взгляда превращали могущественных мужей в полных идиотов.

Но только не его Джиллиан, и это доставляло ему столько же удовольствия, сколько и беспокойства. Она уверенно стояла на ногах, она даже подошла еще ближе, не обращая внимания на любопытные взгляды и навостренные уши зевак. Настолько близко, что он ощутил на шее ее дыхание, и ему захотелось запечатлеть поцелуй на ее губах, выпить все ее дыхание, а затем снова вдохнуть в нее жизнь. Г)на долго и внимательно смотрела в его глаза, потом на ее губах появилась радостная улыбка.

— Ты помнишь, — зачарованно прошептала Джиллиан. — Интересно, в чем еще ты мне солгал, — проговорила она, и у Гримма закрались подозрения, что она собирается применить по отношению к его идиотскому поведению изобретенный ею же метод научного анализа. Итак, она все узнает, и он окажется разоблаченным влюбленным болваном.

Гримм взял ее запястье и сжимал его, пока не понял, что может легко поломать его. Он намеренно сделал так, что его глаза засияли чертовским, дьявольским огнем, которого так не выносят люди. Даже Джиллиан слегка отступила назад, и он понял, что она уловила в его взгляде проблеск берсеркского огня. Было бы замечательно, если бы она начала бояться его. Она должна бояться его! Господи, да он сам себя боится! Несмотря на то, что Джиллиан стала взрослой и зрелой, ему все равно нечего ей предложить — у него нет ни клана, ни семьи, ни дома.

— Когда я покинул Кейтнесс, я поклялся, что больше никогда не вернусь сюда. Вот что я помню, Джиллиан, — он выпустил ее руку из своей. — И я бы не вернулся по доброй воле, если бы не клятва, данная мной много лет назад. И если я и назвал своего коня именем, знакомым тебе, насколько же надо быть самонадеянной, чтобы считать, что это имеет какое-то отношение к тебе.

— О! Так, значит, я самонадеянная…

— Знаешь ли ты, детка, зачем на самом деле твой отец пригласил нас сюда? — холодно перебил ее Гримм.

Рот Джиллиан мгновенно закрылся. Выходит, он единственный собирался открыть ей глаза на правду!

— Неужели ты это знаешь? Я помню, что у тебя была ужасная привычка шпионить, но надеялся, что ты изменилась.

Очертания скул Джиллиан резко проступили под прозрачной кожей, ее позвоночник напрягся, и она расправила плечи, демонстрируя ему все соблазнительные изгибы своего тела — того, что в ней и впрямь разительно изменилось. Она прикусила губу, чтобы скрыть самодовольную улыбку, когда заметила, как Гримм поспешно отвел глаза.

Он холодно взглянул на нее.

— Твой отец призвал нас троих сюда, чтобы обеспечить тебя мужем, детка. Вероятно, тебя настолько трудно переубедить, что он решил собрать лучших воинов Шотландии, чтобы противостоять твоему сопротивлению.

Мгновение он рассматривал ее уверенную позу и надменный взгляд, а затем усмехнулся.

— Я был прав — ты действительно подслушиваешь. Ты совершенно не удивилась признанию, которое я только что сделал. Так почему бы тебе не измениться и не стать хорошей девочкой, если тебе уж все равно все известно; иди, отыщи Куина и убеди его жениться на тебе, чтобы я мог спокойно жить. — Рот Гримма словно окаменел, и каждое слово стоило ему невероятных усилий.

— Так вот чего ты хочешь от меня? — растерянно спросила Джиллиан.

Гримм на мгновение задержал на ней взгляд.

— Да, — сказал он в конце концов. — Именно этого я и хочу. — Он прикоснулся к своим волосам, потом схватил Оккама за поводья и повел его прочь.