Человек, который вышел из моря - Монфрейд Анри де - Страница 6

К несчастью, в этой сказке упоминалась мимоходом моя тайная остановка в Суэце. Когда Али Омар сообщил мне о новой мистификации, я высказал ему свое неудовольствие, но он возразил на это, что джибутийскую таможню таможня Суэца интересует лишь как повод для шуток на тему о том, как она дает себя облапошить.

Он говорил правду, однако забывали при этом о Ломбарди, да и я тоже, надо признаться, о нем не думал. Этот зловещий тип вскоре понял, каким образом можно взять надо мной реванш: в самом деле, достаточно было своевременно предупредить египетскую таможню, чтобы она подняла по тревоге патрульные катера, и я оказался бы в мышеловке, войдя в Суэцкий залив.

Провидение словно нарочно посылало ему «Воклюз», на котором должна была уплыть мадемуазель Вольф. Пароход доберется до Суэца самое большее через пять суток, тогда как моему паруснику понадобится в лучшем случае двенадцать – пятнадцать дней. Пробравшись на судно тайком либо нанявшись кочегаром, Жозеф Эйбу мог успеть известить египетские власти о моих планах.

Подумав, Ломбарда решил посадить его на пароход нелегально, чтобы, во-первых, не привлекать внимания к этой поездке, ни чем не оправданной, и, во-вторых, позволить ему сойти на берег инкогнито, поскольку кочегарам-туземцам могли отказать в увольнении. И тогда вся операция пошла бы насмарку, не явись он в полицию.

Типичная внешность раба, которая делала Эйбу похожим на так называемых барбаринских суданцев, весьма многочисленных в Египте, давала ему возможность смешаться с туземным населением, не вызывая никаких подозрений. Оказавшись на борту парохода среди арабских и суданских кочегаров, при пособничестве серинжа, которого всегда можно было подкупить, он растворился бы в их толпе, став недоступным для контроля.

Если бы до меня дошел слух об этом заговоре, я бы отложил отплытие, ибо сразу же после того, как по тревоге в море вышли бы патрульные катера, Суэцкий залив и северная часть Красного моря стали бы объектом пристального наблюдения и лодки Ставро, посланные мне навстречу, наверняка были бы задержаны. Экипажи, попав в руки к египетским полицейским, умеющим развязать языки средствами, мало чем отличающимися от методов допроса с пристрастием, сознались бы в том, что они ждали партию гашиша. И «Альтаир» был бы арестован, даже если бы в момент досмотра компрометирующего груза на его борту не оказалось.

VI

Я спешно завершил последние приготовления, торопясь выйти в открытое море и освободиться от обязательств, которые, несмотря на все мое пренебрежение к общественному мнению, вынужден был брать на себя в городе из уважения к немногим своим друзьям.

Я и не догадывался о том, что эта поспешность привела бы меня к гибели, если бы обстоятельства не задержали корабль в пути.

Поэтому я с легким сердцем поднял парус за три дня до прибытия «Воклюза», запоздавшего по причине аварии.

Разумеется, мне пришлось сделать остановку в Обоке, чтобы взять партию гашиша. Я прибыл туда уже поздно утром, после того как все слабеющий ветер заставил нас более двух часов лавировать перед входом на рейд.

Чтобы наверстать опоздание, я рассчитывал сняться с якоря на рассвете следующего дня, как только береговой ветер позволит мне обогнуть Рас-Бир.

Я велел постелить мне на террасе из-за жары, особенно тягостной в тот вечер, и быстро уснул, убаюканный вялым ритмом моря, скованного штилем, которое оставляло фосфоресцирующие языки прибоя на пляже у подножия дома.

Около полуночи меня внезапно разбудил знойный хамсин, северо-восточный ветер, неожиданно приносящийся из пустынь яростным ураганом. Я поспешно вернулся в дом, чтобы закрыть все окна и двери, опасаясь, что крышу сорвет сквозняком.

Песок с треском хлестал по деревянным перегородкам второго этажа, в то время как ветер свистел и завывал в щелях. Я сразу же вспомнил об «Альтаире», который оставил на двух легких якорях; но на его борту были четыре матроса: наверняка они бросили еще один большой якорь.

Тем не менее я выбежал на пляж и увидел, что Мола и Кадижета, которые должны были находиться на судне, волокут к воде хури. Они сошли на берег, уповая на хорошую погоду, и ураганный ветер застал их на окраине деревни, в небольшом оазисе, где были их стада и их жены. Отчитывать их было некогда; я впрыгнул вместе с ними в лодку, и нас понес ветер.

«Альтаир», повернувшись к ветру боком, дрейфовал на якорях, приближаясь к рифу.

Два матроса, оставшиеся на борту, попытались бросить большой якорь, но в панике плохо закрепили шток, и он соскользнул, из-за чего якорь лег плашмя на дно и волочился за судном.

Риф был в полукабельтове от «Альтаира», я понял, что судно погибнет. Однако мне удалось подняться на борт, и я попытался предпринять отчаянный маневр, так как времени разогреть мотор у меня не было.

Оба якоря, только и тормозившие дрейф, имели еще по три смычки цепи на борту; я велел закрепить их на корме и освободил от крепления на носу, ударами топора срубив битенг крамбола, чтобы ослабить глухой узел и дать судну встать кормой к ветру. За какие-то мгновения оно подошло совсем близко к рифу, но цепи натянулись, и корабль, вовремя развернувшись на якорях, сел форштевнем на мадрепоровый нарост. Этого препятствия оказалось достаточно для того, чтобы облегчить якоря, которые хорошо углубились в грунт. Теперь можно было выбрать большой якорь и как следует закрепить шток. Каким-то чудом я сумел втащить его в хури, не опрокинув лодку. Когда ее отнесло на полкабельтова по ветру, у меня наконец появилась точка опоры.

Береговой ветер и отсутствие зыби позволили завершить этот опасный маневр, хотя судно рисковало боком наскочить на риф. Пострадал только форштевень, тогда как если бы «Альтаир» остался в прежнем положении, были бы повреждены руль, винт и корабль наверняка получил бы пробоину в подводной части кормы.

Ураган утих под утро, и при содействии рыбаков из Обока, а также пользуясь приливом, мы сняли «Альтаир» с отмели. Вечером, когда наступил отлив и судно село на песок, я обнаружил, что причиненный ему ущерб незначителен, надо было лишь заменить часть форштевня, однако эта работа требовала много времени. Конечно, я метал громы и молнии на невезение и даже задавался вопросом, не является ли эта поломка, из-за которой мое отплытие задерживается на двое суток, неким предостережением свыше.

Сколько раз мне приходилось иметь дело с цепью помех, мешавших претворению моих планов в жизнь. Мы часто проклинаем досадное стечение обстоятельств, из-за которых опаздываем на поезд или на свидание, не задумываясь о том, что могло бы с нами случиться, если бы все шло так, как мы задумали.

Разумеется, я не поддался полнейшему фатализму. Всегда ведь кажется, что знаешь больше, чем известно судьбе, и потому я торопился починить судно. Вечером следующего дня, когда я сидел у себя на террасе, погруженный в раздумья, я увидел направлявшийся в открытое море, весь в огнях, пароход: это был «Воклюз», взявший курс на Суэц. Я просто подумал о том, что он приплывет туда раньше меня, не подозревая, какая жестокая ирония заключена в этом безобидном наблюдении.

Следующей ночью мы наконец покинули рейд Обока. Сидевшая на фонаре ночная птица тяжело взлетела, когда «Альтаир» огибал небольшой огонек у входа на рейд. Она покружилась немного возле нашего грота, а затем исчезла справа по борту. Тогда рулевой, который следил за ней взглядом, читая «Фатиху» закончил молитву со вздохом облегчения, и я уловил одно слово – «таиб» (хорошо).

– Почему ты сказал «таиб»? – спросил я у него.

– Таиб, потому что она исчезла справа от нас. Если бы птица обогнула корабль слева по борту, тогда лучше бы нам остаться в Обоке… Но все уже предопределено на небесах, да свершится воля Аллаха!

И он опять затянул свою песню в такт первым волнам, встретившим судно в открытом море.

По мере приближения к Баб-эль-Мандебскому проливу северо-восточный ветер крепчал, и мне пришлось лавировать под парусом и с включенным мотором, но из-за юго-западного течения мы теряли то, что удавалось приобрести на каждом галсе. Чтобы сберечь запасы мазута, я удалился в укрытие под вулканический конус Рас-Сиана, очень ненадежной якорной стоянки, где корабль подвергается бортовой качке. Но у меня не было выбора, и я еще раз проклял ветер, море и вообще парусное судоходство. Решительно все складывалось так, чтобы задержать меня. Однако вскоре я вынужден был помянуть добрым словом аварию на мадрепоровом рифе: к вечеру поднялся хамсин, и в считанные секунды на море начался шторм. Слушать, как яростно свистит в рангоуте при убранных парусах, и смотреть, как разбиваются волны о базальтовые глыбы, нас защищающие, было гораздо лучше, чем бороться со стихией в этом зловещем проливе.