Человек, который вышел из моря - Монфрейд Анри де - Страница 21

Вечером после приезда мой верный Одени, выполнявший обязанности сторожа дома и фактотума во время моих остановок в Обоке, сообщил, что Рагех хочет увидеться со мной.

Тогда я вспомнил, что поручил этому человеку добыть для меня сведения о той белой женщине, которая утонула возле архипелага Ханиш. Признаюсь, я считал теперь это поручение неуместным и, будучи убежден, что Рагех пришел ни с чем, встретил его, заранее улыбаясь тем извинениям, которые сейчас от него услышу. После обычных приветствий и непременных вопросов о том, как поживает все мое семейство, он вручил мне что-то, завернутое в носовой платок, сказав при этом:

– Я обнаружил это в Асэбе.

Развернув платок, я увидел арабский браслет из чеканного серебра, замечательную и очень старую вещь. Я подумал, что он собирается предложить ее мне, но, угадав мою мысль, Рагех улыбнулся с загадочным видом, присел на корточки и, понизив голос – этим он давал понять, что речь идет о вещах серьезных, – произнес:

– Это странная история, в которой следует видеть всемогущественную руку Аллаха… вознесем Ему молитву и да будет Он благословен… Я услышал ее в кофейне из уст Ахмеда Абдулькадера, накуды, возвратившегося с острова Камаран, где он продал финики и ширу5, доставленные из Базоры. Очевидно, ему было на роду написано, что он не попадет в этом году в Джидду; отправляться туда было слишком поздно, уже подул северный ветер, а, как тебе известно, крупные багалы в две тысячи мешков не могут плыть против муссона. Тогда этот мудрый человек, умеющий подчиниться своей судьбе, остался на Камаране. Богу было угодно, чтобы он услышал эту историю, и она достигла моих ушей…

– Все это так, но что это за история?

– Вот что я узнал от него: два охотника на акул, зараники, хотели продать браслет, что находится перед твоими глазами, но сынишка одного из них, который был с ними на судне и толок дурра, рассказал, что они сняли украшение с руки мертвеца при таких странных обстоятельствах, что правоверному, конечно, не следовало бы до него дотрагиваться… Но все зараники арами, для них нет ничего святого. Так вот, произошло следующее: пристав к пляжу Джебель-Зукара, они обнаружили огромную акулу с головой в виде молота, наполовину лежащую на песке. Рыба была дохлой, и обрывки сетей, зацепившиеся за ее плавники и хвост, свидетельствовали о том, что она задохнулась.

– Что ты имеешь в виду?

– Попав в сети, акула задыхается быстрее всех остальных рыб. Большинство их, которых я достаю утром, мертвы или совсем бессильны. Эта рыбина, на редкость крупных размеров, порвала веревки сети, но, поскольку ее плавники оказались зажатыми, акула не могла пошевелиться, а это необходимо для ее жизни, ибо рыбы могут дышать, лишь имея достаточный простор… И тогда прибоем ее вынесло на берег. Увидев акулу, зараники решили, что на острове есть другие рыбаки, потому что в море была закинута сеть; но они не стали мучить себя угрызениями совести, тем более что на пляже не было видно никаких следов. Итак, они принялись срезать плавники, которые высоко ценятся у китайских торговцев, после чего вспороли брюхо, так как обычно в нем находят других рыб – последних, проглоченных акулой перед смертью… На этот раз рыб внутри не оказалось, но они обнаружили нечто похожее на человеческую руку, на которой был серебряный браслет. Поначалу находка их напугала, возможно, они усмотрели в ней дурное предзнаменование. Люди без веры всегда страшатся джиннов и духов, их пророк – колдун. Однако старый зараник высмеял своего более молодого товарища и, бросая вызов злому духу, забрал браслет. Все же он не посмел оставить эти человеческие останки без погребения. Перед лицом смерти и ее тайны люди обычно вспоминают о себе, и моряк думает о том, что, может быть, и его труп однажды выбросит на берег волнами… И оба зараника отдали последние почести жалким останкам в надежде, что и они сами удостоятся такого же отношения в подобной ситуации. Поскольку украшение принадлежало женщине, в середине могилы был установлен камень. Зараники подумали, что этот благочестивый поступок позволяет им взять браслет с собой как бы в награду за свой труд… Они уподобились коту из басни, который съел жаркое, но оставил противень, потому что это вопрос совести… Вот о чем поведал ребенок, и эта история распространилась по всей округе, словно масло на поверхности моря; никто не желал покупать этот злополучный браслет… Я же, зная о твоих поисках, не сомневался в том, что именно Аллах (да будет Он благословен!) подсказал мне верный путь. На обратном пути в Обок я проездом остановился в Дубабе, где живут зараники, и случай свел меня с этими двумя рыбаками. Думая, что я ничего не знаю, поскольку приехал из чужих мест, они предложили мне браслет, который отказывались носить даже их жены. Я сразу же узнал одно из украшений, проданных мной в прошлом году еврею из Джибути. И я купил его у них за двадцать рупий, не показав и виду, что мне о чем-то известно… Ты еще не вернулся, когда я приехал назад, и, может быть, мне следовало бы тебя подождать, но, терзаемый любопытством, я пошел к тому еврею, чтобы узнать, кому он продал браслет. Когда я показал ему украшение, он вспомнил, что его купила белая женщина, иностранка, которую привел к нему человек с лицом раба. Когда я попросил его уточнить, кто это, он замялся и в итоге сказал, что не знает этого человека. Я решил не настаивать, чтобы он не заподозрил чего-либо иного, кроме обычного любопытства.

– А по-твоему, кем мог быть этот человек с лицом раба?

– Вне всяких сомнений, тем же, кто и сопровождал даму постоянно, то есть вероотступником Жозефом Эйбу. Еврей знал, что он пользуется покровительством губернатора, и потому побоялся лезть не в свои дела.

Я рассмотрел браслет – неопровержимое доказательство совершенного преступления, и меня поразила, почти напугала цепь так называемых случайностей, в результате которых он попал ко мне на стол.

Я попросил Рагеха оставить браслет, преисполненный решимости разоблачить негодяя. После того как он ушел, я наведался в бывшую резиденцию, чтобы повидаться с помощником управляющего Азенором, который недавно заменил сержанта и исполнял обязанности начальника данакильского округа. Хотя он был креолом мартиникского происхождения, на мой взгляд, в нем не было ничего, что обычно вызывает неприязнь к метисам. Его очень любили туземцы, а они редко питают расположение к не вполне белым людям.

В глазах негров даже незначительная примесь черной крови в человеке является признаком его неполноценности, и они презирают метиса и ненавидят его еще сильнее, когда он стремится утвердить себя за счет хвастовства. Я всегда испытывал симпатию к Азенору благодаря его простоте и непоказной храбрости, которую он проявлял не раз. Азенор в свою очередь понимал смысл моей свободной жизни, и я даже думаю, что он чуть-чуть мне завидовал, настолько были ему в тягость пошлость и скудоумие колониальных чиновников. Он с большой радостью согласился занять эту должность в Обоке, который слывет Лиможем Французского Берега Сомали, хотя она и обрекала его на одиночество. Находясь еще под впечатлением истории, услышанной от Рагеха, я подробно рассказал ему об этом и о той роли, которую сыграл в нем Жозеф Эйбу.

Азенор выслушал меня молча, и я удивился тому, сколь глубоко взволновала его эта история, к которой он не имел никакого отношения. Выражение его лица, обычно детское и насмешливое, сменилось на серьезное и озабоченное, словно он страдал от мучительного противоречия, от разыгравшегося в его душе ужасного конфликта между совестью и долгом.

Зная, что он является доктором права, я изложил ему обстоятельство судебного заседания, приведя предвзятые аргументы временно исполняющего обязанности судьи, чья недобросовестность, похоже, поощрялась мстительностью и личными мотивами казначея, выдвинутого по случаю на роль прокурора Республики. Пока я говорил, он облокотился о стол, руками обхватив свою голову, явно испытывая сильное волнение. При имени Ломбарди Азенор вдруг вскочил с места, и я увидел, что он побелел. Проведя рукой по лбу и как бы пытаясь прогнать нестерпимо мучительную мысль, он сказал: