Человек, который вышел из моря - Монфрейд Анри де - Страница 2

Как-то на молу меня повстречал Ломбарди (как он сказал, случайно), когда я только что приплыл из Обока. Он осыпал меня комплиментами и стал настойчиво приглашать к себе. При этом он говорил так таинственно, что, заинтригованный, я, невзирая на инстинктивную неприязнь, отправился к нему.

Как только мы остались одни, Ломбарди взял в разговоре со мной покровительственный тон: по его словам, он хочет открыть мне глаза на Репичи, человека опасного в силу своего коварства и двоедушия. Обладая богатым опытом работы в сфере финансов (ведь как-никак он казначей), Ломбарди разгадал его подлые интриги и понял, что мне не по плечу вступать в схватку с этим хитроумным калабрийцем. Предоставление ему пятисот тысяч франков, заявил он, лишь начало, первый зубчик в системе шестеренок, жертвой которой я скоро стану. Потом мне придется одолжить еще одну сумму, чтобы спасти свой кредит, и это будет продолжаться и дальше, вплоть до полного истощения моих средств. Что касается залоговой гарантии, то она не более чем фикция, поскольку правительство обладает преимущественным правом на получение концессии обратно в том случае, если концессионер не выполняет подрядных условий. И Ломбарди подытожил:

– Лично я, мой дорогой друг (он принадлежал к той категории людей, которые всегда начинают свою речь словами «лично я»), имею опыт в делах, более того, у меня в руках губернатор, и он сделает все так, как я пожелаю… Вы деятельны, умны, я уверен в вашей порядочности, но вы ничего не понимаете в финансовых вопросах. Почему бы нам не объединиться? Каждый из нас мог бы вложить в дело половину своего капитала… А?

– Но тогда в чем будет заключаться наше сотрудничество? Вы всего лишь просите меня уступить вам половину помещения капитала.

Ломбарди улыбается, а улыбка подобных людей непременно вызывает тревогу: в ней есть что-то зловещее.

– Не стройте из себя простака, нам лучше играть в открытую игру. С таким человеком, как вы, вряд ли уместно усложнять реальность так называемыми угрызениями совести и сентиментами. Вы человек дела, который не дрогнет, а если понадобится, то употребит все средства, необходимые для достижения цели. А цель – завладеть предприятием Репичи.

– Позвольте! Но кто вам сказал, что я горю желанием завладеть фирмой Репичи? Меня интересует только помещение капитала.

– Нет, вы разоритесь, если предприятием по-прежнему будет руководить Репичи. В данном случае принудить его отойти от дел означает оказать ему услугу. К тому же у меня есть сын, способный руководить вместо него, слушая мои советы, и таким образом ваши деньги будут в полнейшей безопасности.

– Не сомневаюсь в этом, уважаемый господин Ломбарди, но Репичи отнюдь не расположен к тому, чтобы бросить то, что он создавал чуть ли не всю свою жизнь.

– Разумеется! Поэтому речь идет о том, чтобы дать ему полезный совет. Я же сказал «принудить его». Сегодня долг Репичи составляет почти миллион, поэтому достаточно какому-нибудь крупному кредитору потребовать от него немедленной уплаты, чтобы его примеру последовали все остальные ростовщики, что сразу же поставит Репичи на грань разорения. А при залоговой стоимости в пять тысяч франков, если за дело взяться так, как я это себе мыслю, иначе говоря, добившись скорой выплаты, сделать это несложно, если на словах пообещать возобновить кредиты, – предприятие окажется у нас в руках.

– Короче говоря, вы просите меня стать пособником в разорении Репичи?

– Да ведь он и так уже разорился. Не хочется ли и вам оказаться в том же положении?

– Что ж, мне не привыкать. Как бы то ни было, я предпочитаю подвергать себя опасности разорения, чем идти на такую сделку.

– Ах, ах! Понимаю, мой дорогой друг, понимаю! Мои поздравления! Вы, стало быть, хотите провернуть это дельце в одиночку. Но послушайтесь моего совета: не пытайтесь браться за игру, которая вам не по силам…

– Я не играю ни в какие игры, сударь. Я намерен оказать поддержку Репичи и спасти его от акул, резвящихся у него в кильватере. Благодарю вас за то, что вы приняли меня за рыбу-лоцмана, и спасибо за оказанное мне доверие. Я знаю, что с авантюристом и контрабандистом моей породы не стесняются, тут можно сбросить маску, что вы и сделали, и плюнуть на щепетильность.

– Дерзости вам, кажется, не занимать.

– Нет, мсье, лучше скажите – наглости, ибо люди, подобные вам, не заслуживают иного отношения.

– Да, я думал, что вы умнее, мой мальчик. Я здорово обманулся, и не только в этом смысле, но и во многих других, и если маска упала, то именно с вашего лица; я знаю теперь, чего вы стоите со всей вашей щепетильностью. Я часто вставал на вашу защиту, когда речь заходила о ваших печальных подвигах, и до сих пор не позволял администрации, которая, впрочем, не спускает с вас глаз, обращаться с вами так, как вы того заслуживаете. Тем хуже для вас! Ступайте на виселицу…

Затем, когда я уже выходил из двери, он с ухмылкой, в которой я почувствовал страшную угрозу для себя, добавил:

– …и это, быть может, не пустые слова.

Второпях спускаясь по деревянной лестнице казначейства, я услышал, как он разразился хохотом, извергая корсиканские угрозы.

Когда я рассказал Мэриллу о результатах нашей встречи, он не стал скрывать своих опасений: с Ломбарди надо быть настороже, ибо он имеет влияние на губернатора Шапон-Бессака, которому беззаветно предан… Мстительная и горячая натура превращает Ломбарди в опасного соперника. Он обладает тайным могуществом, и я рискую набить себе шишки и т. д.

Вот так жулики, защищенные собственной низостью, которая страшит слабохарактерных людей, опасающихся потерять свой уютный покой, прокладывают себе дорогу в высокие правительственные сферы. «Только никаких историй», – говорят в Министерстве иностранных дел, в посольствах и консульствах, и, сообразуясь с этим принципом, Франция скоро перестанет быть… Францией.

Однако шло время, но ничто не подтверждало опасений, высказанных Мэриллом. Ломбарди, кажется, позабыл о моей выходке. Партии в бридж продолжались, и Репичи, хотя он и был уведомлен о намерениях своего «друга», не пропускал ни одного вечера. Он только пожал плечами, после того как я рассказал ему о предложении, сделанном мне казначеем-ростовщиком.

– Я давно знаю обо всем этом, – сказал Репичи, – Ломбарди жулик, но вы допустили ошибку, предприняв атаку в лоб. С такими людьми надо соблюдать осторожность, на надувательство надо отвечать надувательством и еще раз надувательством. Я презираю его, я знаю, что он способен на все, даже на убийство, разумеется, если при этом его персона останется в тени, но я остерегаюсь выдавать ему свои мысли… Такой, каков он есть, со всей его хитростью, понимаете… он может быть полезен…

Репичи был истинным итальянцем.

II

В повести «Шаррас» я рассказал о том, как мне удалось запутать следы и чудом уберечь шесть тонн гашиша сперва от нацелившихся на него с вожделением сеидов негуса, а затем и от добродетельной бдительности, проявляемой британским правительством, безжалостным по отношению к частным лицам, занимающимся торговлей наркотиками, на которую оно обладает монополией в Индии и других странах. После жестокой неудачи в Антверпене я был уверен в том, что англичане будут помалкивать, опасаясь попасть в смешное положение. Поэтому я мог преспокойно уложить драгоценный продукт в тайники, то есть в жестяные бидоны емкостью двадцать литров, где помещалось как раз по двадцать пакетов зелья весом в одну оку1 каждый (примерно 1250 граммов). Каждый бидон, тщательно запаянный, весил, таким образом, более двадцати килограммов и, следовательно, мог отправиться на дно в том случае, если бы какая-то внезапная угроза вынудила меня сбросить груз за борт. Эта операция, осуществляемая преимущественно на малых глубинах, позволяет без особого труда выловить «вещественные доказательства» после устранения опасности.

Итак, у меня в запасе был надежно припрятанный под моим домом в Обоке склад гашиша, который надлежало перевезти за несколько плаваний с достаточно большими интервалами между ними.