Лабух - Молокин Алексей Валентинович - Страница 50

— Впрочем, вы, ребята, наверное, есть хотите? — Проводник решил, что на сегодня разговоров о свободе и ее последствиях достаточно, и перешел к более конкретным предметам. — Так вон там, за углом, очень приятная кафешка, может быть, зайдем ненадолго?

Никакой кафешки за углом музыканты не видели, как, впрочем, и угла, вообще не видно было ни зги, о чем Лабух честно признался провожатому.

— Ну, что ни одного Зги не видно, так это наша заслуга, отвадили мы Зги от наших тоннелей, а раньше проходу от них не было. А кафешка — вот она!

И в самом деле, свернув за почти невидимый угол, Лабух, да и все остальные, увидели, наконец, слабое розовое свечение над столиками, расположенными в уютных кирпичных нишах. Звучала очень странная и очень тихая музыка — ба, да здесь мы просто глухари какие-то — удивленно подумал он. Вот уж никогда не думал, что доведется почувствовать себя глухарем! Да еще и незрячим.

Кафе оказалось сухим и уютным, кресла удобными, и даже столики не качались, как во многих заведениях Старого Города. Воздух был на удивление чист, только в гортани слегка покалывало, словно они дышали газировкой.

— Над нами поддувало, по-вашему — воздушный колодец, а в нем на стенках растут виброгрибы. Так что к нам от вас никакая дрянь не проникает, — гордо объяснил диггер-подземник.

— А что у нас сегодня на обед? — спросил язвительный Мышонок, — крыса, фаршированная тараканами и мокрицами?

Провожатый сморщился, словно услышал невероятную глупость, да так, наверное, оно и было, однако сдержался и снисходительно ответил: «Крысы и прочая экзотика — это для любителей, а для обычных посетителей — обычная пища. Свои у нас разве что шампиньоны, могу заказать, если не брезгуете! Впрочем, если хотите, можете заказать себе крысу, только ждать придется долго».

— Но здесь же ничего не растет и ничего съедобного, кроме крыс, не водится? — изумился Мышонок, — откуда вот, — он провел пальцем по слабо светящимся строчкам меню, — например, чахохбили из индейки?

— Можно подумать, что у тебя дома расхаживают индейки и растут грецкие орехи, — резонно заметил слепой диггер, — ничего подобного, ты просто идешь и покупаешь то, что тебе нужно, у тех, у кого эти индейки разгуливают по двору. Вот и все. А если у тебя достаточно денег, то тебе это все просто привозят на дом.

— А что, у вас очень много денег? — бестактно спросил Чапа.

— Достаточно! — отрезал провожатый. — И вообще, давайте все-таки познакомимся, меня зовут Сеня.

Сеня оказался довольно приятным молодым человеком, только вот бледным слегка, что было не удивительно при его образе жизни, и аппетит у него был хорошим, и выпивал он, как все нормальные люди, не жадничая, но и не морщась после каждой рюмки, и все-таки было в нем что-то странное.

Он похож на монаха, сообразил, наконец, Лабух. Были когда-то монастыри, и жили в них монахи. Целыми днями они работали и молились. Это так и называлось — «уйти из мира». Хотя те, кто командовал этими монахами, к миру имели самое непосредственное отношение, не помню, правда, какое. Впрочем, не все монахи были мрачными изуверами и фанатиками, большинство из них было далеко не чуждо разнообразным земным радостям. Это в полной мере относилось и к слепому диггеру Сене. Вернее, слишком зрячему, потому что зрение у него было — позавидуешь. Поливая кусок хорошо прожаренного мяса каким-то зеленоватым соусом — местный колорит все-таки присутствовал, — Сеня с увлечением рассказывал: «Зги — они знаете какие быстрые! Их в темноте и заметить-то трудно, не то что попасть ножом. Приходится смотреть вбок, вот так — он смешно скосил выпуклые глаза, — тогда что-то видно. Но дело в том, что они и нападают сбоку, так что, когда приноровишься, все начинает получаться! А вообще, мы ведь не только глазами видим, а всей кожей. Я сам четырех зги завалил. Одного самца, матерый такой самец попался, самку и двух молодых. Самец-то ка-ак с дубиной на меня бросится...

— Стало быть, для бедных зги места под этими сводами не хватило, — констатировал Мышонок. — А ведь они жили здесь и до вас. Кстати, о свободе...

— Скажите, Сеня, — Лабух поспешил перевести разговор на другую тему, — а почему вы нам помогаете? У вас ведь никаких проблем с глухарями нет. Они наверху, а вы внизу. Вы еще и торгуете с ними, как я понимаю. Так что вам до наших разборок?

— Понимаете, — ответил Сеня, — пришел тут к нам один из ваших, Густав его звали. Можно сказать, на головы нам свалился. Сказал, что ему залечь надо на недельку, пока наверху буча не уляжется. Какая там неделя, он и час-то еле-еле выдержал. Мы уж его и поселили в самой светлой пещере, а он ходит из угла в угол, стены пальцем ковыряет. Потом говорит, не могу, мол, в ваших крысиных норах, тошно мне здесь... Мы его отговаривали, отговаривали, так нет, час всего промаялся, а потом полез наверх. Пойду, говорит, свой джип выручать. Темно, говорит, у вас. Не происходит ничего, да и уж больно тихо. Сенсорный голод, говорит. На фиг мне такая тихая свобода сдалась. Уж лучше, говорит, я наверху с музпехами схлестнусь, по крайней мере чувствуешь, что живешь! Так и ушел.

— Есть такое выражение, — Мышонок оторвался от кружки с пивом: — «бороться за место под солнцем». Вот люди и борются. А за место в темноте и бороться не надо. В темноте каждому приготовлено местечко. Только вот успеем мы еще в земельке-то...

— Может быть, с вашей точки зрения, вы и правы. — Сеня помолчал немного. — Только вы очень мало знаете о нижнем Городе и о нас. Вы и нашей музыки не слышали да, наверное, и услышать не можете. В подземельях есть своя прелесть, свое величие. А как звучит, например, «Концерт для тихого барабана и костяной флейты?» Хотите послушать? Сегодня вечером в концертном гроте премьера.

— Я бы послушал, — Чапа посмотрел на Лабуха. — Мне вообще здесь нравится, только переносица почему-то все время чешется. Жаль, конечно, но сегодня не получится послушать ваши тихие барабаны. Дела у нас, понимаешь, Сеня, дела. Вот разберемся с глухарями, я к вам обязательно спущусь, да не на денек, а на месяц или два. Хорошо у вас, да и про тихие барабаны я кое-что слышал. Хочется самому попробовать поиграть.

— Будем только рады. Только ведь тихие барабаны каждый должен сам для себя вырастить. А это не у всех получается. Хотя если переносица чешется, значит, вы прозреваете. И слышать по-нашему можете научиться. — Сеня покосился на остальных, но те молчали, потом встал и сказал:

— Ну что, двинулись? Только не шумите, пожалуйста, не мешайте мне слушать Верхний город. Платить не надо, это у вас наверху все за деньги, а у нас за жизнь не платят.

Глаза понемногу привыкали к сумраку Города Слепых Диггеров. Теперь стало понятно, что это именно город, а не просто запутанный лабиринт подземных ходов. Подземный мир освещался какими-то нежно светящимися блямбами на стенах и потолках — может быть, это был особый мох, а может, специальные светильники, созданные самими же слепыми диггерами — кто знает. И еще: это был очень тихий город. Точнее, собственные голоса этого города звучали гораздо тише тех звуков, что доносились сверху и по которым ориентировался их провожатый.

«Прямо-таки „Явь“, „Правь“ и „Навь“, — подумал Лабух. — Только вот непонятно: Старый Город для меня — Явь, а для глухарей — Навь. А Правь, получается, находится здесь, под землей, где никто никого не трогает и считает уход от Большого Мира истинной свободой! А ведь неправильно получается. Должно быть так: Явь — это просто город, весь, без деления на новый и старый, Навь — Нижний город, а Правь? Правь — это та страна, через которую прокладывают дороги барды, куда запросто, как в гости к любимой бабушке, возносится наш дед Федя, вот что такое, получается, Правь. Ай да дед Федя! Выходит, он бегает из Яви в Правь когда захочет, словно в киоск за пивом?»

Между тем они, кажется, пришли. Сеня остановился, уверенно протянул руку к кажущейся монолитной бетонной стене, что-то повернул или дернул — в полумраке было не разобрать. Беззвучно открылось синевато светящееся прямоугольное отверстие.