Лабух - Молокин Алексей Валентинович - Страница 39

Лабух-ченчер вошел в распахнутый раструб корпуса броневика и занялся установленной внутри конструкцией. Собственно, ради этого сооружения он и спорил с сержантом, в одиночку волок броневик от самого шоссе до позиций, кроил и выгибал броневые листы, выменивал у товарищей на трофейное пиво ненужные им, но полагающиеся по уставу десантные ножи. Теперь музыкальный инструмент, достойный ченчера, был почти готов. Стройные ряды десантных ножей, трофейных штыков и парадных сабель, воткнутых в толстые бревна, охватывали диапазон почти в пять октав. Каждая железка была снабжена небольшим резонатором, изготовленным из трофейной пластиковой упаковки от боеприпасов к разрядникам или, там, где тон понижался, из половинки снарядного ящика. Корпусом ченчер-органа служил трофейный оке броневик.

Инструмент оставалось только настроить, к чему Лабух-ченчер и приступил.

Осторожно постукивая жесткой ладонью по черенкам ножей, он понемногу загонял их в бревно, добиваясь нужного звучания. Некоторые лезвия приходилось, наоборот, выдергивать и втыкать в бревно в другом месте, чтобы понизить звук. Бревна с воткнутыми в них железками располагались рядами, меж: которыми имелись проходы, достаточные для того, чтобы ченчер мог дотянуться до двух бревен-октав сразу. Игра на этом музыкальном инструменте требовала нечеловеческой подвижности, но как раз с этим у ченчера не было никаких проблем. Он уже успел настроить две октавы и, не удержавшись, попробовал сыграть простенькую мелодию. Странные, хрипло вибрирующие звуки старинной канцоны, сочиненной древним ченчером Ричардом — Львиное Сердце, поплыли над лесом и дорогой. Сыграв несколько тактов, Лабух-ченчер прислушался и подстроил несколько штык-ножей. Потом попробовал еще. Теперь звучание инструмента его удовлетворило, и он принялся настраивать басы. Это занятие так увлекло его, что он чуть было не пропустил беззвучную команду сержанта.

— Боевая тревога, — с досадой подумал ченчер-Лабух, осторожно, стараясь не задеть настроенных октав, выбираясь из броневика. — Вот ведь не вовремя!.

Враги двигались редкой цепью, охватывая пост ченчеров полукружьем. На этот раз не было никакой бронетехники, не было излучателей, нарушители, казалось, были даже не вооружены. Но они шли в наступление, эти мягкие, легко уязвимые человеческие существа, и шли уверенно, словно сами предлагали ченчерам убить себя и знали наперед, что из этого ничего не получится. Десяток ченчеров, изогнувшись в боевой стойке, похожие на смертельно опасные буквы «S», рванулись к нарушителям. Добежавшие первыми, в их числе и сержант Пауэлл, внезапно вспыхнули и рассыпались роями темных искр. А наступающие продолжали идти так оке неторопливо, не обращая внимания на темные пылевые кляксы, оставшиеся от ченчеров. Охранники, оказавшись без командира, растерялись, но дисциплина, а более дисциплины — ярость, внедренная в их гены, неумолимо гнала их вперед. Кроме того, они давно уже отвыкли, что кто-либо может противостоять их атаке. Вторая волна ченчеров стремительно приближалась к нарушителям. У тех в руках появились небольшие, похожие на автомобильные огнетушители, баллоны, из которых вылетели белесые струи не то пены, не то краски. Во всяком случае, перед бегущими ченчерами пролегла расплывчатая полоса. Почва в этом месте курилась и бурлила, как похлебка в солдатском котле.

Ченчеры добежали до полосы и уже протягивали хищные лапы, чтобы разорвать хлипкую плоть пришельцев, но внезапно, ступив на бурлящую почву, начали тонуть в ней, погружаясь сначала по пояс, а потом все глубже и глубже — до конца. Некоторым удалось-таки перескочить через невесть откуда появившуюся топь. Несколько нарушителей мгновенно разлетелись кровавыми ошметками, но остальные перестроились в компактную группу, вокруг которой вспыхнула радужная полусфера. Ченчеры, коснувшиеся полусферы, были мгновенно разрезаны, конечности их еще шевелились, когда полусфера пропала. Между тем полоса топи расползалась по направлению к лагерю ченчеров. Люди ступали по ней так же уверенно, как по растрескавшемуся бетону старого шоссе. Ченчеры беспорядочно отступали к лагерю.

Лабух-ченчер пятился вместе со всеми, пока не оказался прижатым к своему броневику. Теперь, когда враги были совсем близко, можно было различить слабое зеленоватое сияние, окутывающее каждую фигуру. Несколько человек шли прямо на Лабуха-ченчера. В руках у них были короткие толстые предметы, из которых выплескивались стремительные щупальца. От прикосновения такого щупальца ченчеры-солдаты замирали и валились на землю. Лабух-ченчер отступил дальше, вглубь бронекорпуса, нечаянно задев несколько басовых ножей, отчего над полем боя прокатился низкий хриплый стон. Пришельцы попятились, но быстро пришли в себя и двинулись дальше, наступая на Лабуха. Больше отступать было некуда.

И тогда Лабух-ченчер принялся выдергивать ножи из бревен и бросать их в ненавистные человеческие фигуры. Ножи пробивали защитную пленку и глубоко вонзались в мягкие тела. Каждый выдернутый из бревна нож издавал громкий хрипловатый звук, потом следовал свист и хлюпающий удар, возвещавший о попадании. Все эти звуки усиливались резонатором корпуса, и над старой дорогой гремела странная и жуткая музыка.

«Эх, жалко, что я так и не успел настроить орган!» — подумал Лабух и проснулся.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Глава 15. Красивая жизнь

В дверь стучали. Не так, как обычно стучат местные алкаши-соседи в надежде подзанять немного деньжат на опохмелку, деликатно и подобострастно. Стучали требовательно и настойчиво, как-то издевательски-весело. Можно даже сказать, гривуазно стучали. Мышонок и Чапа в одном исподнем с боевыми инструментами наготове настороженно замерли справа и слева от дверного проема. Но ведь и музпехи тоже так не стучат. Музпехи вообще не стучат, они просто вламываются в жилье звукаря стремительно и нагло, не давая тому опомниться, вышибают дверь и хлещут разрядами вдоль и поперек. Тем более что дверь в Лабуховой квартирке довольно хлипкая, декоративная, можно сказать, дверь. Такую дверь музпех в боевом костюме проходит насквозь не задерживаясь.

— К нам пришли, — прокомментировал Мышонок. — Кто ходит в гости по утрам? Тара-ра-рам, тара-ра-рам?

Он уже сообразил, что это не музпехи, однако боевой бас все-таки держал наготове. Кто его знает, может быть каким-нибудь обдолбанным подворотникам взгрустнулось, а может, еще чего.

Чапа, будучи человеком рассудительным, подошел к окну, задрал голову и принялся что-то с интересом рассматривать. Лабух подумал, и присоединился к нему. Ну, конечно же, там были ноги. И, надо отметить, совершенно классные ноги. Очень даже знакомые Лабуху ноги. Можно сказать некогда именно эти ноги небрежно наступили на бедное Лабухово сердце, так что на память остались отпечатки каблучков, а потом отбросили это самое сердце, словно докучливого, не в меру привязчивого кота, и грациозно зашагали своей дорогой.

«Черта с два, — Лабух обиделся за себя, — мое сердце не кошак, и ни к чьим ногам, даже самым распрекрасным, ластиться не будет. И вообще: кошаки по природе своей корыстны, и если увиваются около кого-нибудь, стало быть им чего-то надо. Скорее всего пожрать. Хотя, вон, Черная Шер сочетает-таки умеренную корысть с искренней привязанностью, но, во-первых, она кошка, то есть, существо нежное... И вообще, какого это я черта. Почему-то я катастрофически дурею, когда Дайанка возникает в моей экологической нише. Наверное, мой организм из врожденной галантности автоматически снижает собственный интеллектуальный уровень... Однако чего это ее принесло в такую рань? С Лоуренсом поссорилась, или еще что?»

Потом он вспомнил, что Лоуренс командовал разгоном коммуны, и задохнулся от злости.

«Этот Лоуренс, он, видите ли, неправильный глухарь... Все верно, настолько неправильный, что лично участвует в облавах, хотя большинство высокопоставленных глухарей преспокойно занимается своими делами и со звукарями предпочитает без особой надобности не пересекаться. Кроме музпехов и тех, кто ими командует. У тех надобность имеется. Значит, тот, кто вплотную занимается делами звукарей, должен сам быть хоть немного звукарем и еще — музпехом. Короче говоря, „неправильным глухарем“. Вот оно что. Вот почему у Лоуренса и спецпропуск, и музпехи в консьержах. Вот почему он ошивается на звукаревских тусовках. Хотя, с другой стороны, звукарем он и не прикидывается. А как можно прикинуться звукарем? Никак. А вот провокатор или шпион, безусловно, должен уметь хотя бы понимать язык противника, иначе грош ему цена. Значит, среди слышащих встречаются и такие. Остается надеяться, что их немного. В конце концов, большинство глухарей — это честные глухари. А Великий Глухарь и его ближайшее окружение, по слухам, и вовсе природные глухари, им никакая обработка не требуется.