Тень императора - Молитвин Павел Вячеславович - Страница 11

— Нет, все эти злодеяния совершил не скромный врачеватель и улигэрчи, а хитроумный саккаремский подсыл, коему, очень может статься, помогала целая армия соглядатаев и опытных убийц. А затем этот подсыл объявился в Городе Тысячи Храмов накануне вторжения войск императора Кешо в Саккарем. Нетрудно догадаться, что привело его сюда и чем окончится для империи пребывание ничем не примечательного внешне арранта в её столице.

Вспыхнувшая было в груди Эвриха ярость потухла, и он лишь криво усмехнулся, машинально коснувшись пальцами изуродовавшего левую щеку шрама, полученного им в день убийства Зачахара. Украдкой посмотрел, на месте ли традиционный тюрбан, защищавший голову его собеседника от нещадно палящего солнца. Поправил свой собственный, дабы удостовериться, что его мозги ещё не сварились и это все ему не мерещится. Он немало читал о зрительных и слуховых галлюцинациях, но до сих пор Всеблагой Отец Созидатель миловал его от подобных напастей. Морок на Хамдана в этом пустынном краю тоже наслать было некому, и оставалось предположить, что тот и впрямь верит всей той дичи, которую только что нес.

— Ты знаешь, почему Газахлар не отправил меня в дворцовые подземелья, дабы мною занялись тамошние палачи? — вопросил аррант и, не дожидаясь ответа, объяснил: — Да потому, что сделал из услышанного от Шарвана совершенно иные выводы, чем ты. А теперь скажи, где сопровождающая меня армия соглядатаев и убийц? Припомни, изъявлял ли я когда-нибудь желание быть представленным Кешо или хотя бы взглянуть на него? И почему, ради Тахмаанга, Нгуры и Мбо Мбелек, ты называешь все, что я будто бы совершил в ставке Хурманчака, злодеяниями? Почему нападение кое-как сплоченной алчностью и страхом орды кочевников на мирных соседей ты почитаешь поступком естественным и едва ли не благородным? Мне-то в душевной простоте мнилось, что, если бы я действительно послан был сюда Марием Лауром прикончить вашего Кешо и не позволить ему напасть на Саккарем, ты, будучи разумным человеком, должен был бы на меня молиться и превозносить как величайшего благодетеля империи. Ибо только одержимый жаждой власти и наживы или же тот, у кого голова вместо мозгов набита навозом вперемешку с соломой, может готовить войну, радоваться войне и воспевать это ужаснейшее из бедствий.

— Хорошо говоришь! — похвалил не на шутку разошедшегося арранта телохранитель. — А теперь ответь, ты и правда убил придворного мага и уничтожил все запасенное им для покорения Саккарема Огненное Волшебство?

«О, Великий Дух и Боги Небесной Горы! — в отчаянии подумал Эврих. — Как же объяснить, как передать ему словами чувства, испытанные мною, когда „стражи Врат“ уничтожали при помощи этого самого волшебства племя хамбасов, чья вина заключалась лишь в том, что они, не желая идти под руку Хозяина Вечной Степи, собрались откочевать в Верхний мир?»

— Да, я убил Зачахара. И сейчас покажу тебе почему.

Аррант сжал коленями бока Серого, заставляя его прижаться к коню Газахларова телохранителя. Он ещё толком не понимал, чего ради должен заставить Хамдана пережить то же, что довелось ему самому, но времени на раздумья не оставалось. Волна ярости, гнева и боли, поднявшаяся из глубин его существа, требовала выхода, и он вдруг понял, каким этот выход должен быть.

— Дай мне руку! — потребовал Эврих. Поколебавшись, Хамдан протянул руку арранту. Эврих крепко сжал его запястье и распахнул свою память, дабы тот мог услышать и увидеть…

…Как пронзительно визжит Кари и мечутся раненые, растерявшиеся всадники, бестолково размахивая блистающими на солнце мечами. Как кричат обезумевшие, потерявшие седоков кони, налетая на повозки, топча женщин, стариков и детей. Как грохочет рукотворный, смертоносный гром и черный зловонный дым неотвратимо сгущается над обозом, выдавливает слезы из глаз, лезет в глотку, щиплет ноздри…

— Пусти! — Хамдан попытался вырвать руку, и по его перекошенному лицу Эврих понял, что тот слышал и видел то самое, что ему надлежало увидеть и услышать.

— Нет, погоди… — прошипел он, стискивая пальцы и чувствуя, как из-под зажмуренных век текут слезы, как дым от разорвавшихся Зачахаровых «куколок» разрывает кашлем грудь…

…Повозка с изодранным тентом развернулась, и из неё выпрыгнула пожилая степнячка с крохотным, закутанным в овчину ребенком. Метнулась направо, едва не попав под копыта лихих всадников, которые с молодецкими воплями: «Кодай! Кодай Хурманчи!» — рубили всех оказавшихся на их пути; повернула налево и запнулась о колесо одной из множества подожженных повозок, пущенных «стражами Врат» по склону горы на обреченный обоз. Упала, выронив из рук заходящийся писком сверток. Привстала, потянулась за ним и тут же была втоптана в землю копытами коня, волочившего за собой хамбаса, у которого полностью отсутствовала верхняя часть черепа. Сверкнули оскаленные в мертвой улыбке зубы, чиркнула по земле рука, все ещё сжимавшая бесполезный против воинов, вооруженных Огненным Волшебством, меч. И вновь совсем рядом грянул рукотворный гром. Полыхнула алая вспышка, вздымая в небо окровавленные ошметки людских тел и обломки повозок…

— Надобно ли быть саккаремским подсылом, чтобы после всего этого не возненавидеть создателя Огненного Волшебства? — прокашлял Эврих, вытирая полой пропыленного плаща мокрое от пота и слез лицо. Сердце его гулко ухало, в ушах звенело, а окружающий мир виделся обесцвеченным, тускло-серым, начисто лишенным красок.

— Ты… Ты не просто лекарь. Ты великий колдун! — Голос у Хамдана был хриплым, испуганным и тоже каким-то странным, словно доносился до арранта откуда-то издалека.

— Веришь ли ты все ещё в то, что я служу Марию Лауру и убил Зачахара по его наущению?

— Нет. Ты сделал это по своей воле, ибо не мог поступить иначе. И я бы не хотел оказаться в твоей шкуре ни на день, ни на миг! Как можешь ты помнить и носить в себе все это? Я участвовал во многих битвах, но даже от собственных ран никогда не мучился так, как ты страдаешь от чужих…

— Хорошо. Я рад, что мы вновь стали добрыми товарищами, — промолвил Эврих, не чувствуя ничего, кроме усталости и безразличия ко всему на свете. Он прекрасно понимал, что рассказ капитана «Верволики» очень скоро дойдет до Амаши, и уж того-то никакими доводами не удастся убедить в том, что ему никогда не приходилось бывать в Саккареме и незачем было поступать на службу к тамошнему шаду. — А теперь не расскажешь ли ты мне о дующем каждое утро над Голубым озером ветре? И о дочери Газахлара, объявившейся в Городе Тысячи Храмов после девяти лет жизни на чужбине?..

Глава вторая. Торжище

Зародившееся у Эвриха подозрение, что Газахлар хочет попасть в Озерную крепость к определенному сроку, крепло день ото дня, и он почти не удивился, увидев сотни шатров, разбитых на берегу Голубого озера, подле селения, окруженного невысокими стенами из дерева и необожженного кирпича. Хитроумный оксар, разумеется, знал о Великом Торжище, на которое ежегодно съезжаются перед началом сезона дождей едва ли не все племена, кочующие в окрестностях Голубого озера. На седмицу между ними устанавливается перемирие, необходимое для совершения торговых сделок, заключения брачных союзов и улаживания тех вопросов, которые они почему-либо не смогли решить с помощью оружия. А претензий друг к другу у сакхов, ранталуков и равранталуков, айогов, мемфи и всех прочих было хоть отбавляй, чем Газахлар, судя по всему, рассчитывал воспользоваться для воплощения в жизнь своих далеко идущих планов.

Стяжательские замыслы владельца «Мраморного логова» не слишком интересовали Эвриха, зато возможность ознакомиться с жизнью и обычаями едва ли не дюжины кочевых племен привела его в восторг. Это была редкостная удача, и, пробродив весь первый вечер между шатрами айогов, мемфи, ихорачей и кочевых ранталуков, он завел множество полезнейших знакомств и узнал массу интереснейших вещей, которые следовало включить в «Дополнения». Присаживаясь к чужим кострам, аррант услышал много любопытного, но ещё больше сведений надеялся почерпнуть, обойдя Торжище при свете дня, наблюдая за тем, чем обмениваются, что продают и покупают скотоводы и люди из окрестных селений, занимающиеся рыболовством, земледелием и охотой.