Путь Эвриха - Молитвин Павел Вячеславович - Страница 24

— Благодарю тебя, но сейчас мне кусок в горло не полезет. Какой странный у вас дом… — Она не договорила, боясь обидеть хозяйку и все же не в силах скрыть охватившее ее недоумение. Жилище Тамгана не было похоже ни на юрту, ни на шатер кочевников, ни на сегванскую избу и производило тягостное впечатление, поражало каким-то застарелым неуютом. Вскоре, однако, у ее сводного брата не будет, очень может статься, и такого, наполовину вкопанного в землю логовища, единственная цель которого — уберечь его обитателей от зимней стужи, — напомнила себе Кари, и в голову ей пришла другая, не на шутку встревожившая девушку мысль. Возникший три года назад поселок кокуров, с его хлипким частоколом и разбросанными как придется землянками и срубами, так же мало приспособлен для обороны, как это обиталище — для жилья. О Боги Покровители, да ведь это настоящая ловушка для тех, кто вздумает дожидаться здесь нападения хамбасов и сегванов! И хуже всего, что бежать ее родичам отсюда некуда!..

— Тогда выпей архи. Она поможет тебе расслабиться и пробудит аппетит, — Тайтэки подала неподвижно стоящей гостье маленькую чашечку, плеснула в нее мутной жидкости из высокой запыленной бутыли.

Девушка поднесла чашу к губам, зажмурилась и, стараясь не дышать, залпом выпила молочную водку, вкус которой почти полностью забыла за время, проведенное в Соколином гнезде. Огненная влага обожгла горло, раскаленным металлом побежала в желудок, заставив его судорожно сжаться.

Тайтэки поспешно сунула Кари завернутые в тонкую лепешку зеленые перья мангира, и спустя несколько мгновений девушка почувствовала, как закопченные стены дома медленно поплыли перед глазами. Натруженное тело налилось тяжестью, и она безвольно опустилась на плетенную из тростника циновку.

— Спа-си-бо… — Язык ворочался с трудом, и Кари неожиданно поняла, что больше всего ей хочется смежить неподъемные веки и забыться сном, в котором не будет ни сегванов, ни кокуров, ни хамбасов И все же, прежде чем погрузиться в сон, она нашла в себе силы спросить: — Почему?.. Почему ты не винишь меня в том, что Канахар готовится напасть на ваше, г селение? Почему все считают меня виноватой, а ты — нет?..

Видя, как отчаянно борется со сном ее хрупкая. гостья, Тайтэки не стала отвечать. Вместо этого она обняла Кари и, поддерживая, как занедужившего ребенка, повела к ложу, где уже безмятежно посапывали ее полуторагодовалый сын и Алиар.

Встреча со служанкой, которая была всего на три года старше ее и попала в шатер Нибунэ восьми лет от роду, доставила ей ни с чем не сравнимую радость, на время затмившую даже ужасное известие, принесенное бывшей супругой Канахара. Возясь с Тантаем, сразу же потянувшимся к ней, Алиар в нескольких словах рассказала Тайтэки все, что ей было известно о Хаккари, которую в Соколином гнезде никто никогда не звал полным именем. Алиар искренне любила свою новую госпожу и, наверно, была пристрастна к ней, но одного брошенного на Кари взгляда оказалось достаточно, чтобы Тайтэки поняла: удивительно подвижная, похожая на сорванца девчонка не умеет лгать, любовь и неприязнь вспыхивают в ее сердце мгновенно и, несмотря на три года замужества, женщиной она себя так и не ощутила. И конечно же, обладай она влиянием на кунса, Кари непременно использовала бы его, дабы отвратить мысли Канахара от союза с хам-басами и набега на родное племя.

Тайтэки накинула овчинное одеяло на свернувшуюся клубком девушку и с горечью подумала, что судьба Кари чем-то напоминает ее собственную. Считаясь женой нанга кокуров, она, что бы там ни думали о ней соплеменники Тамгана, оставалась его пленницей, рабыней, которая должна обихаживать и ублажать своего господина, ни во что не ставящего— ее чувства и желания.

Опьяненная словами любви и умелыми ласками нанга, Тайтэки поначалу и впрямь уверовала, что Тамган затеял набег на хамбасов с единственной целью заполучить ее на свое ложе. В глазах многих женщин любовь оправдывает едва ли не любое злодеяние, и, страшась утратить остатки самоуважения, она до последней возможности старалась не замечать истинных причин, побудивших Тамгана напасть на своих соседей. Однако день проходил за днем, и нанга кокуров стала тяготить роль сгорающего от любви юнца, а с наступлением холодов он и вовсе перестал обращать внимание на свою прекрасную пленницу — обустройство зимовья требовало от него отдачи всех сил. Тамган строил загоны для скота, запасал сено, ездил за дровами, копал землянки, выменивал у сегванов зерно, сутками пропадал на облавных охотах, без которых племя едва ли сохранило бы свои стада до весны, и вваливался обычно в наспех сколоченный, кое-как утепленный шкурами сарай глубоко за полночь. Усталый, озлобленный, замерзший и оголодавший, он не был расположен ублажать свою жену, предпочитая пользоваться ею как принадлежащей ему вещью. Некоторое время Тайтэки находила этому какие-то объяснения и оправдания, теша себя надеждой, что с приходом весны все переменится. Наивная дурочка то ластилась к своему господину, то упрекала его в недостатке внимания, пока однажды, когда снег уже сошел и в степи зацвели маки, не заявила, что не намерена больше терпеть грубости Тамгана и не позволит ему прикасаться к себе, пока тот не начнет вести себя как любящий и заботливый муж. И тогда… Тогда он достал плеть и жестоко избил ее. Ее, красавицу, дочь нанга, привыкшую ко всеобщему обожанию и преклонению! А избив, заставил, рыдающую и окровавленную, ласкать его самым постыдным и противоестественным образом…

Ой-е! В тот памятный вечер Тамган, не затрудняя себя долгими речами, дал ей понять, что, невзирая на свадебный обряд, она была, есть и будет его рабыней, его вещью, с которой он волен обращаться, как ему заблагорассудится.

Рождение Тантая мало что изменило в их отношениях. Нанг кокуров хотел иметь наследника и получил его, но ему по-прежнему не было никакого дела до Тайтэки. Приставив к ней старуху Мерлиб, которой надлежало следить за тем, чтобы его жена и дети ни в чем не испытывали нужды, он, случалось, неделями не появлялся дома, а возвращаясь, едва удостаивал Тайтэки двумя-тремя фразами. Иногда он брал ее — грубо, безжалостно, ничуть не заботясь о том, чтобы доставить ей наслаждение, и Тайтэки, хорошо запомнив полученный урок, проклиная его в душе, не смела отказать ему. При этом самое ужасное заключалось в том, что ей некому было пожаловаться, некому поплакаться — женщины поселка явно завидовали чужачке, а Мерлиб не раз обвиняла ее в неблагодарности…

Тайтэки вздохнула и, восстанавливая и памяти рассказ Алиар о замужестве Кари, решила, что судьбы их в самом деле схожи. А потом ее посетила поистине ужасная мысль: если хамбасы, объединившись с сегванами, захватят селение, то ей, так же как и этой худенькой, невзрачной девчонке, уготована такая страшная казнь, какой и мертвые не позавидуют. Фукукан не простит своей бывшей жене невольную измену, а Канахар не оставит без наказания предавшую его беглянку!

— Ой-е! Попали мы, как зерна проса меж каменных плит! — пробормотала молодая женщина, судорожно прижимая к груди стиснутые руки. Картины жестокой расправы, одна страшнее другой, начали возникать перед ее мысленным взором, заставляя содрогаться и до крови кусать губы. Какое бы решение ни навязал Там-ган совету старейшин, оно вряд ли поможет кокурам отстоять селение. Хамбасам, чтобы пережить зимние холода, нужны их дома, их запасы сена и зерна, табуны и стада. Они не ограничатся грабежом и не позволят кокурам бежать в степь, потому что и Фукукану и Канахару необходимы рабы для обработки земли, а это значит…

Означать это могло только одно: сражение будет беспощадным. Тех, кто уцелеет, ждет рабство, а ее и Кари — изощренная, долгая и безмерно мучительная казнь. Ибо нанг и куне пожелают не только отомстить, но и запугать оставшихся в живых.

Тайтэки зажмурилась и изо всех сил топнула ногой. Пусть с поселком кокуров произойдет то, что уготовили ему Боги Покровители, но она не хочет умирать! И не намерена покорно дожидаться прихода тех, кто обратит ее детей в рабов! Стало быть, надобно немедленно бежать. Бежать, пока сегваны с хамбасами еще не окружили селение…