Проклятый город - Молитвин Павел Вячеславович - Страница 101

— Слушаю вас, — сказала Джуди голосом секретаря-референта.

— Джуди, — просипел я, обливаясь холодным потом, — слушай меня внимательно и выполняй все беспрекословно. От этого зависит моя жизнь. Ты не останешься в убытке. Мое слово твердое, ты знаешь.

— Слушаю, — пролепетала она.

— Займи сколько получится долларов у своего шефа и гони «Оку» к памятнику Ленину, который стоит около метро «Московская». Но только скорее, ради бога! Аллюр три креста!

— Хорошо, Ваня, — сказала Джуди и повесила трубку.

Я наскоро оделся, выдвинул из-под кровати обувную коробку со всяким барахлом: старым будильником, компьютерной мышью, дыроколом, коллекцией визиток, сломанным диктофоном — и вытащил со дна уменьшенный до размеров кубика Рубика умножитель, завернутый в обрывок старой газеты. Сюда Сашины ребята наверняка заглядывали, но они не знали, что надо искать, и не доперли, что самую ценную вещь я спрячу среди всякой ерунды.

Сдвинув кровать, я поднял половицу, извлек из-под нее пачку долларов, выгреб из ящика письменного стола рубли — правительство отучило нас класть деньги в сберкассы или нести в банки, и сейчас я был ему за это в высшей степени благодарен. Прихватил записную книжку, рассовал добро по карманам спортивной куртки и на мгновение задумался, не взять ли с собой ноутбук. Решив, что вряд ли у меня когда-нибудь возникнет охота писать, нацепил темные очки и поспешно выскочил из квартиры.

Сашины костоломы могли караулить меня либо на лестнице, либо в одной из стоящих на улице машин, но тут уж я ничего не мог изменить, оставалось положиться на удачу. И на этот раз она мне сопутствовала.

Беспрепятственно выйдя из подъезда, я сел за руль моего старенького «Вольво», и едва успел отъехать от дома метров на двадцать, как в хвост мне пристроилась темно-вишневая «Ода», за рулем которой сидел мордоворот в кожаной куртке.

Синяя «Ока» развернулась и встроилась в поток машин, ехавших по Московскому проспекту в сторону аэропорта. Несколько минут я смотрел по сторонам, а потом прикрыл глаза, чувствуя себя вконец измотанным.

Я ушел от мордоворота госпожи Иванцевой на станции «Площадь Восстания». Выскочил из «Вольво» и рванул в метро, благо жетон у меня был приготовлен заранее. Мордоворот устремился за мной, но то ли у придурка жетона не оказалось, то ли дошло до него, что избивать граждан в метро не принято, а затеряться в толпе — легче легкого, но он отстал. И все же мне до сих пор не верилось, что преследователи остались с носом, а я подобно колобку, «и от бабушки ушел, и от дедушки ушел».

— Ну, может, объяснишь, что все это значит и куда мы едем? — спросила Джуди, не поворачивая головы.

— Держи курс на Гатчину. По дороге я тебе все объясню, дай оклематься и дух перевести, — пообещал я.

Ехать с Джуди безопасно, но скучно. Ведет машину она так же аккуратно и осторожно, как живет и любит. Впрочем, она все делает с оглядкой и опаской, будто кто-то за ней постоянно наблюдает и оценивает ее поступки. Мы знакомы, кажется, уже лет пять, и вот что удивительно: я совершенно не помню, как мы познакомились. Живем в соседних домах, так что, скорее всего, на улице или в булочной, но при каких обстоятельствах — вспомнить не могу. Несколько раз хотел спросить, помнит ли она, да так и не собрался — а ну как обидится?

У Джуди невыразительное миловидное лицо, такое же пресное, без изюминки, как она сама, и порой мне бывает с ней невыразимо скучно. Но у нее, кроме матери, нет близких людей. У меня, как это ни странно, — тоже. И потому мы продолжаем встречаться. При этом она называет меня «пижоном», «снобом», «бахвалом», «бабником» и прочими нехорошими словами. Я пропускаю их мимо ушей, хотя мог бы ответить, что она тоже не совершенство — с мужем не ужилась, зато время от времени спит со своим шефом, которого считает отъявленным негодяем. Джуди сама призналась в этом, будучи как-то вусмерть пьяной — пить она не умеет, и порой ей удается надраться до полного самозабвения.

Ну что ж, у каждого свои достоинства и свои недостатки. К достоинствам Джуди относится то, что она всегда готова прыгнуть ко мне в постель. А это уже немало, хотя ведет она себя там, как тот лежачий камень, под который коньяк не течет. Надежна она, правда, тоже как камень. Может быть, мне следует звать ее Симона или Петрина?

— Ты что, спишь? — спросила Джуди, и я попытался вспомнить, почему стал называть ее на манер обезьянки, виденной мною в каком-то телефильме. И, ясное дело, не смог. Все, связанное с Джуди, вымывает у меня из памяти — прямо наваждение какое-то!

— Нет, не сплю. Помнишь сказку про скатерть-самобранку?

— Помню, и не одну.

— Ага! Тогда дело пойдет легче. — Мы миновали памятник Победы, солнце скрылось в высоких облаках, делавших небо похожим на дешевые обои для потолка. — Помнишь ли ты, что в Древней Греции и Риме был весьма популярен символ рога изобилия, называвшегося также рогом Амалфеи?

— Как сейчас помню! Иду по Акрополю или по Форуму…

— Молодец. Смешно, — похвалил я, чувствуя, что улыбка у меня выходит кривая. Мне бы сейчас соснуть минут триста, а не лекцию про умножители читать, однако же нет, покой нам только снится. — Итак, Амалфея была козой, вскормившей своим молоком Зевса, спрятанного его матерью — Реей — на Крите, в пещере горы Ида. От отца — всемогущего Кроноса, имевшего скверную привычку пожирать своих детей.

— Ужас какой! О времена, о нравы!

— Кроносу было предсказано, что один из детей свергнет его и будет править миром, — заступился я за папеньку Зевса, сознавая, что начал очень уж издалека. И, утешая себя тем, что иногда окольный путь оказывается самым коротким, продолжал: — Сломаный рог этой самой козы Зевс превратил в рог изобилия, а саму Амалфею, за верную службу, вознес на небо и превратил в одну из звезд в созвездии Возничего. Впоследствии рог изобилия стал символом богини мира Эйрене и бога богатства Плутоса. В Древнем Риме рог изобилия был очень важным божественным атрибутом. Бона Деа — добрая богиня-мать, имя которой было табуировано, изображалась с рогом изобилия и змеями. Гении, высокочтимые римлянами божества — прообразы христианских ангелов-хранителей, — изображались ими в виде юношей с чашами и рогами изобилия в руках. Культ Приапа — фаллического божества, олицетворявшего плодородие, — после походов Александра Македонского распространился по всему Восточному Средиземноморью и достиг расцвета в Древнем Риме. Среди атрибутов этого доброго божка, покровителя селян, рыбаков, матросов, проституток и евнухов, едва ли не главным был рог изобилия. Кстати, на фресках и терракотовых статуэтках Приап изображался в виде старичка, одной рукой поддерживавшего корзину с овощами и фруктами, а другой — огромный фаллос. На родине, в Греции, полагали, что у него два члена, поскольку он одновременно был сыном двух отцов: Диониса и Адониса.

— Не слабо! — признала Джуди. — Это имеет отношение к нашей поездке? Сбежать с работы мне было не так-то просто.

— Имеет, — заверил я Джуди. — Мне надо разогнаться. Набрать обороты. А тебе прочувствовать масштабность того, о чем я поведу речь дальше.

— Валяй, я вся внимание. Бог с двумя членами несравнимо лучше, чем дракон с тремя головами. Функциональнее. Хотя тоже, конечно, перебор.

— Ну ладно, чтобы закончить с римским рогом изобилия, по-латыни Cornu Copiae — чуешь, как звучит! — упомяну Фортуну, которая изображалась иногда на шаре, иногда на колесе, но непременно с повязкой на глазах и рогом изобилия в руке. Помимо греков и римлян рог изобилия, являвшийся воплощением счастья и процветания, почитали и другие народы. Литовцы, например, называли его skalsa, а праздник Скальса в древней Литве приурочивали к первому урожаю. Скандинавы…

— Ох и зануда! — прервала меня Джуди. — Вытащи мне из бардачка сигарету и прикури.

— Я некурящий!

— Покуриваешь иногда, я знаю. А в анкетах пишешь: «без вредных привычек» — дуришь руководство. При мне можешь курить, я не заложу.