Монастырь - Вагант Игорь - Страница 33

Он даже толком не запомнил, как их зовут – голову занимали совсем другие мысли. После окончания уборки, к великому разочарованию обеих девиц, Эдвин решительно заявил, что очень устал, и завтра ему рано вставать.

Тот мальчишка, Гесим, тоже ночевал в сарае, как и двое крестьян. Он гневно пробурчал что-то, когда Эдвин принялся тормошить его.

– Что, – недовольно спросил он, протирая глаза, – тоже надо мной поржать охота?

Эдвин нетерпеливо потряс головой.

– Вот, – сказал он, сунув в ладонь Гесима медный грохен, – один сейчас, один – потом.

Мальчишка только изумленно приподнял брови, но расспрашивать ни о чем не стал. Эдвин за руку вытащил его из сарая, стараясь не разбудить спящих.

По словам Гесима, сбежав из Лутдаха, он прятался в лесочке, когда невесть откуда появились солдаты. Гесим рассказал им про подземный ход, ведущий в часовню, а потом несколько из них поползли внутрь. Вернулись примерно через час, таща с собой какую-то рыжеволосую девушку. Рассмотреть ее толком Гесим не смог – было слишком темно, только волосы при свете факела и углядел, а звали ее…

– Вроде как Гвен, – сообщил он, немного подумав, – так ее назвал один мужик с колокольчиками в усах.

Гесиму те солдаты дали поесть – он почти сутки прятался в лесу без маковой росинки во рту – а затем отпустили на все четыре стороны.

– Они вроде не местные, – закончил мальчишка, – почти все светловолосые и с хвостами из затылков, на северян похожи. Больше ничего сказать не могу, разве что у их старшего здоровенная такая бляха на груди. Медведь там на задних лапах, с дубиной.

Гесим зевнул.

– Монету давай, – буркнул он, глянув на Эдвина исподлобья, – спать охота.

У Эдвина аж руки тряслись от возбуждения. Гвендилена. Он нашел ее. Она жива и, кажется, здорова. Завтра он отправится в Лутдах, а там, возможно, сумеет найти какие-нибудь следы. Но и то уж хорошо, что Гесим разглядел бляху. На бляхе герб их господина, иного и быть не может, решил Эдвин, а это уже кое-что. Даже не кое-что, а очень много.

Мысли вертелись в голове, как рой назойливых мух, и только под утро Эдвина сморил тяжелый сон.

* * *

Селение Лутдах, судя по словам Гесима, находилось не дальше, чем в пятнадцати милях к востоку от «Северной звезды».

– Через пару сотен шагов будет развилка, – объяснил он Эдвину, – смотри, не пропусти. Там камень лежит, большой, весь во мху. Не дорога, а так, тропинка. Если хорошую дорогу хочешь, то надо обратно на юг до Килхурна топать целую лигу, а там будет поворот налево. Но так намного дальше. Тропа по лесу петляет, но не заблудишься. Главное, держи направление на ту гору. – Он указал на едва видневшуюся в утренней дымке над океаном деревьев высокую скалу с вершиной, словно расколотой надвое. – Потом на большой луг выйдешь, а там мимо Лутдаха не промахнешься. Давай, удачи. Выпей за меня, как подружку свою найдешь.

С этими словами Гесим, на ходу почесывая шевелюру, скрылся в дверях постоялого двора. Из-за угла немедленно выглянула девичья головка с длинными пшеничными волосами. Младшая дочь трактирщика (Теа, вспомнил Эдвин) стояла, покусывая губу.

– А не найдешь, – сказала она тихо, – за мной возвращайся. Вот, возьми.

Девушка протянула небольшую котомку и вдруг, быстро привстав на цыпочках, поцеловала его в щеку. От нее пахло земляникой.

– Отчего не захотел меня вчера? – жарко зашептала она, прижавшись к нему всем телом. – Не пожалел бы… я уж тебя не брошу, как та…

Дверь скрипнула.

– Теа, где ты? – раздался изнутри голос хозяина.

Отпрянув, она стремительно убежала.

Эдвин только покачал головой, удаляясь от гостиницы. Бог их поймет, этих женщин. То насмешливы и холодны, как лед, а то липнут, как растаявшая на солнце смола.

Замшелый камень, о котором говорил Гесим, он нашел сразу; если бы не эта примета, может, и не заметил бы саму тропу. Едва притоптанная дорожка резко уходила в сторону и, петляя меж валунов, заползала в лесную чащу. Взглянув на всякий случай на двупалую вершину, Эдвин решительно свернул на восток.

Та гора была первой в череде пиков, самые дальние из которых каменным забором стояли на горизонте. Нолтлэндские горы тянулись отсюда до самого моря Арит, настолько высокие, что некоторые вершины, покрытые шапками снега, терялись в облаках. И где-то среди них стоял Гленкиддирах – древнее сердце королевства Корнваллис, в минуты гнева выплевывавший в небо столбы огня. Там находилось обиталище Эогабала, Отца Всего Сущего, и матери Боанн, а в кипящих лавой недрах, глубоко под землей, исходил ядовитой злобой Вил – ужасное чудовище, последний из оставшихся в живых первых исбри, низвергнутый в кроваво-черную пучину после Великой Битвы.

Гленкиддирах считался неприступным. Но не потому, что его склоны были круты и бесплодны, а потому, что Вил, по твердому убеждению крестьян, забирал к себе всякого, кто осмеливался без спроса ступить на священную землю.

Как-то в Сидмонском монастыре Эдвин решился спросить об этом у ризничего Эльфина. Тот, неопределенно пожав плечами, сказал:

– Обычный вулкан, мой мальчик. В южной части Корнваллиса такой один, но, говорят, их много на севере, и люди там пропадают, скорее всего, не из-за темных сил, а по вине горцев. Тамошний народ не любит пришлых, и строго охраняет свою независимость.

Эдвин, однако, не вполне верил монаху. В течение всей дороги юноша о многом расспрашивал местных жителей, и теперь думал, что если бы дело заключалось только в горных племенах, это вряд ли остановило бы королевскую армию или еще более многочисленных солдат Ордена Вопрошающих – ведь Черные горы находились всего-то в нескольких днях пути от Лонхенбурга.

«Так отчего же, – спрашивал он самого себя, – эти люди, уверяющие всех кругом, что никогда не существовало других богов, кроме Аира и его братьев, не сметут непокорных горцев с лица земли? Если это обычные горы и просто вулкан?» Сам ответить на этот вопрос он не мог, а крестьяне в деревнях вдоль Северного тракта не особенно охотно вступали в разговоры на эту тему. Понятно, почему, решил Эдвин, вспоминая давние события в Талейне. Не зря же рассказывали, что в королевских землях даже жгут людей за приверженность старой вере, и уж кто-кто, а Эдвин вполне доверял рассказу Гесима о том, что жители Лутдаха могли пострадать от рук Ордена.

Слава богам, Гленкиддирах далеко, а Лутдах, по всей видимости, одна из последних деревень так глубоко в Нолтлэндских горах.

Даже деревья шумят здесь как-то по-другому, думал Эдвин, кляня сам себя за излишнюю мнительность.

Едва заметная тропка вела его все глубже в лес, петляя между корявыми дубами и грабами; заросли крушины, орешника и боярышника были настолько густы, что Эдвин иногда терял дорогу из вида. Его окружал девственный лес – совсем не такой, какой он ожидал бы увидеть всего в трех-четырех милях от самой оживленной дороги королевства. Несколько раз Эдвин замечал свежие кабаньи или лисьи следы, а из густой зелени деревьев доносились неумолчные крики соек вперемежку с трескотней клестов и дроздов.

В середине дня Эдвин остановился на привал, удобно устроившись на поваленном дереве. Или Гесим ошибся относительно расстояния до Лутдаха, или лесная тропинка слишком петляла, огибая гигантские валуны и редкие болотца, но пока он не видел даже намека на то, что этот лес когда-нибудь кончится.

В котомке, которую ему вручила Теа, оказались бекон, кусок пирога с голубиными яйцами и небольшая кожаная флага с вином. Эдвин помянул девушку добрым словом: наверное, она обратила бы на себя его внимание, если бы не изумрудные глаза Гвендилены, подумалось ему. Теа была чуть пониже ее ростом, не такая хрупкая на вид, и с чертами лица попроще, однако ж тоже очень хороша – с копной светлых волос, пушистыми ресницами, белозубой улыбкой и ямочками на щеках.

Тут Эдвин припомнил еще одну девушку. Или не девушку – ту непонятную крушинку, о которой рассказывала ему старая Керадина. И вздрогнул, внезапно осознав, что именно в этом лесу кажется ему странным. И вчера, и сегодня поутру погода стояла жаркая и абсолютно безветренная, а здесь – Эдвин медленно огляделся вокруг – деревья шептали и шелестели, качая ветвями от дуновений несуществующего ветерка.