Свора - Молчанов Андрей Алексеевич - Страница 20

– С тобой будем работать долго… Очень долго! Выясним все на генном уровне, усек? И если ты в доле с кидалами… Да по-любому, должок твой теперь – о-го-го! Всю жизнь на меня пахать будешь! Квартиру – продашь! Завтра привезу нотариуса, все оформим! И попробуй учуди чего!

– Но…

– Сюда слушай! Жить будешь у меня. В будке собачьей, на цепи. Это – в лучшем варианте. В худшем – чеченам тебя переправлю в рабство. А в самом худшем – я тебя съем! И будешь удобрением на моем газоне! Э-э-э!!! – внезапно взревел он, призывая свою челядь. – Чего этот хрен тут балдеет?! Может, ему еще номер в «Савое» снимем?! В колодец падлу! На ночь! Пусть привыкает… – Посмотрел на часы, добавил ворчливо в сторону подчиненных: – Буду завтра днем… Все!

Шкандыбаеву в грубой форме было велено покинуть помещение.

Пленника вывели на территорию небольшой автостоянки, указывая дорогу хамскими толчками в спину, завели за вагончик-времянку, обвязали запястья капроновым буксировочным тросом.

Поодаль что-то грохнуло об асфальт, и, ориентируясь на звук, Шкандыбаев увидел сдернутую с пазов чугунную крышку канализационного люка.

– Лезь! – последовала команда.

Страхуемый тросом, врезавшимся в запястья, нелепо суча ногами, Шкандыбаев был опущен извергами на дно глубокого, темного колодца.

– Отвязывай веревку! – донесся из голубого далекого кружочка над головой приглушенный приказ, и, кое-как выдернув ободранные кисти рук из жестких пут, Шкандыбаев приказ исполнил.

Канат дернулся, разметенный его кончик скользнул в вышину, скрылся, а затем в сторону обитателя колодца слетела, ухнув, драная дворницкая доха.

– Грейся, крот! – донеслось напутствие, и вслед за тем тяжко опустилась на надлежащее место чугунная крышка и в тесном пространстве воцарилась зловещая темнота.

На какое-то время, показавшееся Шкандыбаеву вечностью, он впал в омертвелое оцепенение, растворившись в окружившей его холодной черноте.

Из оцепенения его вырвал странный, прошедший по телу мурашками шорох – то ли причудившийся, то ли действительно явный…

«Крысы! – обожгла сознание ужасная догадка. – Сожрут!»

Ухватив за ворот доху, Шкандыбаев совершил ею вращательное движение, отпугивая таким образом вероятных плотоядных, а после изнеможденно опустился на ледяной бетонный пол.

И тут все существо его обуяла неукротимая тяга к свободе и к жизни, которая существовала там, в недостижимой вышине, за чугунным покровом…

И он решился.

Откинул в сторону доху, снял носки и ботинки. Притулился к стене колодца, поерзал, находя соответствие собственным формам в изгибе стены, затем уперся голыми стопами в щербатую кирпичную кладку и какими-то немыслимыми рывками начал перемещать тело по вертикали.

Несколько раз он срывался, падая на плохо амортизирующую доху, однако в искусстве колодцелазания он обретал известные навыки, ибо, судя по болезненности и ослепленности последнего падения, произошло оно с высоты значительной.

в итоге бесконечных попыток подземный альпинист уперся макушкой в заградительный чугунный барьер и замер.

Любое неосторожное движение на сей раз сулило падение с трагическими увечьями.

Шкандыбаев собирал все силы организма для грандиозного подвига: поднятия шеей и, соответственно, затылком массы литого чугуна, общим весом превышающего половину центнера. При этом опорными точками в достижении рекорда являлись предательски дрожащие стопы ног, ободранные ладони, а также сакраментальная точка за номером пять – довольно обширная, однако куда менее чувствительная, нежели оголенные конечности, и обладающая, увы, значительной инерцией скольжения.

Кровавые круги плавали перед глазами Шкандыбаева, но – поддавался проклятый чугун, ерзал в пазах, поднимался на доли миллиметра, а по прошествии очередной вечности настал тот миг, когда беглец просунул пальцы в щель между крышкой и стальной окаемкой ямы.

Вот уже наружу вылезли руки, крышка сползла в сторону, морозный воздух наполнил бодрящей прохладцей легкие Шкандыбаева… совершив последнее немыслимое усилие, он выпростался наружу и упал на спину, глядя в черное беззвездное небо.

Было пять часов утра по московскому времени.

А в шесть часов утра в приемную РУБОПа под матерный крик возмущенного левака, нагло оставленного без мзды, постучался диковатого вида человек в мятом лиловом костюме, с такого же цвета лиловыми ступнями босых ног, с синяком под глазом и запекшейся коростой кровавых ссадин на затылке.

Дежурные милиционеры, пытавшиеся выяснить цель визита странного человека, вразумительных объяснений от него не добились. Качая травмированным облысевшим черепом, человек твердил как заклинание фамилию Пакуро и покинуть РУБОП, дабы поехать домой и привести себя в порядок, категорически и с ужасом отказывался, взирая на милицейскую форму с таким же трепетом и надеждой, как на облачение ангелов-спасителей.

Милиционерам пришлось выдать раннему визитеру кирзовые казенные башмаки сорок седьмого размера, платяную щетку и препроводить его в туалет для омовения множественно покорябанной головы, извлечения из затылочной части цементных вкраплений, дезинфекции собачьего укуса (при преодолении забора автостоянки беглеца тяпнула сторожевая собака) и вообще для отправления естественных потребностей, позывов к которым Шкандыбаев отчего-то совершенно не испытывал.

Милицейские будни

Звонок Рудина из отделения милиции, куда доставили троих участников потасовки, заставил Пакуро поспешить к задержанным, кляня инициативного нетерпеливого рыботорговца, уверявшего, что все замечательно, лже-Гринько согласен выплатить долг, а потому приезжайте быстрее, дабы незамедлительно отправиться к хранилищу денежных средств аферистов.

Во всем абсурде такого подхода к развитию дальнейших событий существовал в словах Рудина и некоторый элемент здравого смысла, заключенный в «приезжайте быстрее». Отделение милиции – учреждение загадочное, с решениями парадоксальными, и потому гнал майор служебную машину с мигалкой по встречной полосе, огибая заторы, далекий от уверенности застать за решеткой пойманного жулика. И слышалось ему объяснение дежурного чина: граждане помирились и без каких-либо взаимных претензий спокойно разошлись…

Тогда – начинай зондировать вакуум по новому заходу! Ах, непоседа Рудин! Ведь предупреждали, ведь просили…

К огромному облегчению Пакуро, всю пламенную троицу он застал на месте, но о перипетиях предшествующих задержанию событий вначале расспросил заплаканных от злобного газа милиционеров, не обращая при этом внимания на настойчивые предложения радостного Рудина немедленно отправляться за обещанными деньгами.

Затем, узрев лже-Гринько среди толпившейся в «обезьяннике» разномастной публики, Пакуро оторопел.

Мошенник, чей лик отличала бледность и сосредоточенность, говорил по мобильному телефону.

– Телефон! – взвился Пакуро. – Отобрать!

И хотя телефон отобрали незамедлительно, майор, проклинавший разгильдяйство районных блюстителей порядка, обреченно понял: сообщники предупреждены, элемента внезапности в расследовании уже не будет, а следы с этой минуты начнут тщательно заметаться.

– Все на мази, он отдаст!.. – возбужденно бубнил за спиной рыботорговец. – Едем, чего там…

Отмахнувшись от настырного соискателя дензнаков, Пакуро вышел на улицу перекурить в ожидании уже выехавшего к нему Бориса.

У стоявшей рядом со стеной правоохранительного заведения передвижной автоцистерны деловито копались оснащенные всевозможными пластмассовыми бачками мелкие милицейские чины.

– С курением осторожнее, – предупредил Пакуро низкорослый сержант, вооруженный канистрой и шлангом. – Спирт…

– Откуда? – лениво спросил Пакуро.

– УЭП конфисковал. Левак… Канистра есть? – внезапно спросил охранник правопорядка.

– Ну… есть какая-то…

– Неси! В бачок омывателя зальешь, мороз по прогнозу. Вообще вещь ценная. В деревне – валюта!

– Понятно…