Операция «Цицерон» - Мойзиш Людвиг Карл - Страница 16

– Когда я последний раз видел Цицерона (это было 5 ноября), я спросил его, почему он ненавидит англичан. Он не ожидал подобного вопроса, и ответ его прозвучал вполне искренне. Он сказал: «Мой отец был застрелен англичанином».

– Но ведь это очень важно, так как представляет Цицерона в совершенно ином свете. А Риббентроп скрыл от меня такую новость!

Он ударил кулаком по столу. Затем, немного успокоившись, снова повернулся ко мне.

– Вы не спросили Цицерона о подробностях смерти его отца?

– Нет. Я был поражен его неожиданным ответом и решил пока не спешить с расспросами. Если Цицерон говорил правду, мое молчание должно было показаться ему выражением сочувствия. Всякое же проявление любопытства в тот момент могло бы заставить его насторожиться.

– Постарайтесь разузнать все подробности о смерти его отца. Не упустите из виду ни одной детали. Что касается меня, то я, конечно, спрошу господина Риббентропа, почему он утаил от меня ваше последнее донесение.

Кальтенбруннер подошел к окну и своими сильными пальцами начал барабанить по стеклу. Самообладание, наконец, целиком вернулось к нему.

– Кстати, вам небезынтересно будет узнать, что перед вашим приездом я разговаривал с одним нашим дипломатом, который хорошо знает сэра Хью Нэтчбулла-Хьюгессена. Перед войной они оба были в Китае. Он охарактеризовал Нэтчбулла как прекрасного дипломата и исключительно обаятельного человека. Он рассказал также, что сэра Нэтчбулла очень ценят в министерстве иностранных дел Великобритании и считают там одним из лучших специалистов по Среднему и Дальнему Востоку. Если англичане послали в Анкару такого опытного дипломата, значит, они отводят Турции важную роль. Вы должны рассказать об этом фон Папену и предупредить его, чтобы он был настороже. Представляю себе, сколько заплатили бы англичане за возможность взглянуть на содержимое сейфа германского посла.

Я не стал объяснять Кальтенбруннеру, что в Анкаре каждый прекрасно понимает, какой важный пост занимает сэр Хью, но поблагодарил его и обещал все это передать фон Папену. Кальтенбруннер снова подошел к своему столу, взял пачку фотографий и вместе с фотопленками передал мне. Я взял их и сразу же начал пересчитывать, боясь, как бы у меня снова не пропал снимок.

Кальтенбруннер посмотрел на меня со злобной усмешкой. Очевидно, ему показалось странным, как я осмелился подумать, что один из моих драгоценных документов мог затеряться – и где? – в этой комнате! Тем не менее он не сказал ни слова, пока я не кончил считать.

– Когда Риббентроп пошлет за вами, скажите ему, что вы уже были у меня. Что касается ваших будущих сообщений об операции «Цицерон», то вы получите мои личные указания по этому поводу, как только вернетесь в Анкару. Кстати, когда вы уезжаете?

– Не имею представления. Очевидно, это будет зависеть от министра иностранных дел – ведь именно он вызвал меня в Берлин.

Уходя от Кальтенбруннера, я попросил его позвонить Риббентропу и узнать, когда он желает видеть меня. Если Кальтенбруннер при этом сам скажет министру иностранных дел, что сначала я посетил его, у меня, вероятно, будет гораздо меньше неприятностей. Он исполнил мою просьбу. Мне было сказано, что Риббентроп ждет меня завтра в семь часов вечера.

Итак, в моем распоряжении оставалось много времени. Портфель с секретными фотодокументами я оставил у Кальтенбруннера, который запер его в своем письменном столе. Я решил, что там снимки будут в большей безопасности, чем у меня в номере.

– Я надеюсь, ваше превосходительство, что у вас нет камердинера, – рискнул я немного пошутить.

Но Кальтенбруннер был лишен чувства юмора. Он нахмурился и, бросив на меня пронизывающий взгляд, холодно проговорил:

– Ваши документы будут здесь в полной безопасности.

Он проводил меня до двери.

– Желаю вам удачи. Вам следует пожелать удачи. Помните: доставляемые вами сведения могут иметь огромное значение для будущего Германии.

Я бы не сказал, что был в отличном настроении, выходя, наконец, из мрачного здания имперской разведки.

На следующее утро мне сообщили по телефону, что портфель мне принесут в гостиницу без четверти семь вечера.

В назначенное время я дожидался посыльного с документами в зале отеля «Кайзерхоф». Однако принес их не посыльный, а два очень солидных господина.

– Нас прислал генерал войск СС Кальтенбруннер. Мы должны проводить вас к министру иностранных дел и присутствовать при вашем свидании с ним.

Ровно без одной минуты семь я в сопровождении двух ищеек Кальтенбруннера входил в министерство иностранных дел на Вильгельмштрассе. В небольшом кабинете нас ожидали заместитель министра иностранных дел фон Штеенграхт и господин фон Альтенбург.

– Вы принесли с собой документы Цицерона? – спросил господин фон Штеенграхт.

– Они здесь, – ответил я, указывая на свой объемистый портфель.

– Разрешите мне, пожалуйста, взглянуть на них.

Сто двенадцать совершенно секретных английских документов перешли к новому хозяину. Просматривая снимки один за другим, Штеенграхт затем передавал их Альтенбургу. При этом оба они качали головами, говоря вполголоса, как в свое время фон Папен:

– Невероятно… невозможно!..

Затем они объявили мне, что, по мнению министра иностранных дел, Цицерона нам подсунули англичане.

– На первый взгляд, – сказал фон Штеенграхт, снова перебирая фотографии, – документы кажутся подлинными. Взгляните-ка на этот!

Он протянул мне снимок документа с подробными сведениями о конференции в Касабланке. Документ принадлежал к числу тех, которые были доставлены Цицероном в последний раз.

– Подлинность этого сообщения, – продолжал фон Штеенграхт, – мы можем подтвердить, так как у нас есть полные сведения о конференции. Откровенно говоря, я не могу поверить, чтобы англичане дали нам в руки такие важные материалы просто как приманку. Этот документ кажется мне самым настоящим. Он не дает оснований сомневаться, что ваш камердинер действительно имеет доступ к сейфу своего посла. Но лишь небу известно, как это ему удаётся. Должно быть, это удивительный человек.

– Конечно, он не обычный камердинер, – сказал я, – и незаурядный человек. Он знает, чего хочет, полон решимости и, судя по тому, что я уже знаю о нем, кажется исключительно умным и осторожным.

– Итак, вы верите в него? – спросил фон Альтенбург. – Я хочу сказать, вы полностью исключаете возможность того, что его подсунули нам англичане?

– Да! Но я не могу этого доказать. Во всяком случае, теперь.

Фон Штеенграхт медленно положил снимки обратно в папку.

– Вы больше ничего не можете сказать нам?

Я отрицательно покачал головой. Фон Штеенграхт и фон Альтенбург встали.

Первый, бросив быстрый взгляд в сторону моих спутников, сказал:

– Министр иностранных дел очень сожалеет, что не сможет принять вас сегодня. Документы и фотопленки останутся здесь. Вы должны быть готовы явиться к министру по первому его требованию. Я полагаю, мы сможем застать вас в отеле «Кайзерхоф» в любое время?

Беседа была закончена. Теперь стало совершенно ясно, почему меня не принял сам Риббентроп.

По затемненной Вильгельмштрассе я вместе с моими двумя спутниками вернулся в расположенный неподалеку отель «Кайзерхоф». Там я остался, наконец, наедине со своими мыслями.

Два дня спустя я получил приказание срочно явиться на Беренштрассе, 16, к советнику Ликусу. Там находилось одно из зданий министерства иностранных дел.

Когда я пришел туда, мне объявили, что меня немедленно хочет видеть министр. По пути с Беренштрассе до министерства Ликус дал мне несколько советов. Риббентроп, сказал он, в плохом настроении и очень недоволен поведением Кальтенбруннера. Что касается секретных документов, то министр иностранных дел уже просмотрел их. Он всё ещё убежден, что это ловушка.

– За последнее время, – продолжал Ликус, – министр стал относиться ко всему с ещё большим подозрением, и это доставляет нам массу неприятностей. Мне кажется, было бы разумно по возможности не противоречить ему.