Как далеко до завтрашнего дня - Моисеев Никита Николаевич - Страница 46

Вот главное за что ценились люди, а беспокойных людей система отбраковывала и отправляя на переферию общества, подобно тому, как капиталистическая система отбраковывает, отбрасывает за борт неудачливых бизнесменов. И постепенно все этажи экономической и политической власти все больше и больше заполнялись людьми способными обеспечивать комфортноые условия существования своим вышестоящим. Причем сиюминутные, без оценки перспективы. Вот почему у работников любых аппаратов – партийных, ведомственных, неизбежно вырабатывалась психология временщиков, предельно простого удовлетворения сиюминутных потребностей вышестоящих. Что же касается отраслей-монополистов, то у них и не может быть других целей. И давление ВПК постепенно ослабевало – ведь паритет в области вооружения был достигнут. А дальше – с минимум беспокойств, на достигнутом было необходимо удержаться. А для этого не надо выдумать что то такое свехестественное!

Вот мы и стали копировать западные «проверенные» образцы – проще и надежнее. Система постепенно все чаще и чаще отказывалась развивать собственные идеи и не только в области вычислительной техники. Проще и меньше риску «сейчас ошибиться». А о будущем, о том, что такой путь запланированное отставание, что он ведет к деградации интеллектуального потенциала нации, никто особенно и не думал. А о записках «наверх» от тех, кто видел грядущие опасности никому, по существу, и дела никому не было.

Но еще хуже было то, что монополизм в промышленности консервировал старые технологии всюду, в том числе и в оборонной сфере и постепенно превращал вторую державу мира в некое архаическое учреждение, сильное только своими воспоминаниями. И мы, специалисты, связанные в военно-промышленным комплексом, это отлично понимали. И мучительно искали выхода.

Я думаю, что тогда, когда факт нашего отставания в военной сфере был по настоящему осознан в верхних эшелонах власти и началась перестройка. Я бы не хотел особенно хулить ее авторов – много ли людей тогда отдавали отчет в том, что происходило. Только теперь мы стали понимать, что разрушение нашей системы было предопределено. И еще – это была часть общего мирового кризиса. Но об этом как-нибудь в другой раз.

Так или иначе, но уже в 60-х годах начался процесс постепенной деградации нашей промышленности, в том числе, и военной – начало устаревать оборудование, уменьшаться количество новых изделий. Первыми этот спад почувствовали люди занимавшиеся опытными разработками – интерес к оргнинальным новым техническим конструкциям и новым идеям стал заметно угасать.

Итак, в начале 60-х годов был достигнут «военный паритет». Только объяснить, что означает такое замысловатое словосочетание было совсем не просто. Мы этого не умеем делать и сейчас. Я думаю, что и сами военные не очень то отдавали себе отчет в том, какой смысл следует в него вкладывать. Может быть самое точное значение этого термина состоит в обывательском утверждении: каждая из двух сверхдержав могла полностью и в одночасье уничтожить друг друга. А заодно и все живое на планете. Я его воспринимал, как достижение такого уровня вооружений, когда война сверхдержав и их собственное самоубийство становятся синонимами.

Вот когда это случилось, у наших военных и политиков возникло ощущение самодостаточности – теперь можно не беспокоиться.

А как следствие – начали слабеть прямые стимулы совершенствования вооружения. Предложения разных технических новшеств и изобретений, требующие дополнительных волнений и перестроек встречали в ведомственных корридорах все меньше и меньше энтузиазма. Атмосфера в промышленных кругах стала круто меняться и очень мало походить на то, с чем мы вошли в послевоенный мир.

Как следствие этого процесса интерес оборонной промышленности к исследованиям поиского характера тоже стал снижаться. А вместе с ним менее интенсивными становились и обращения к академическим коллективам. Теперь уже не промышленность приходила к нам с просьбами о проведении тех или иных исследовательских работ, а мы – академические теоретики стали пытаться заинтересовать промышленность, дабы она своими влияниями и финансовыми возможностями поддержала наше слабеющее существование. Время, когда промышленность не могла без нас обойтись ушло. И я думаю, что навсегда!

В таком развитии событий была еще одна немаловажная причина. И она тоже была связана с монополизмом отраслей. Отраслевые конструкторские и технологические институты стали заводить свои собственные теоретические отделы и сумели в этом преуспеть: к началу 60-х готов теоретические группы в отраслевых НИИ и КБ представляли уже значительную силу.

Особенно остро все это сказалось, опять же на состоянии дел с вычислительной техникой. Военная промышленность пошла по линии создания и использования специализированных электронных машин. А универсальные компьютеры, которые нужны были, прежде всего, исследователям, перестали быть в центре внимания производителей. Оригинальные отечественные разработки, которые нам позволили на заре истории развития вычислительной техники провести все расчеты необходимые для создания ядерного оружия и запуска человека в космос, постепенно сходили на нет! Их стали замещать машины, так называемой, единой серии – неудачные копии устаревших образцов фирмы IBM. А талантливые конструкторы наших собственных компьютеров стали спиваться. И не в переносном, а прямом смысле! Что еще остается делать талантливому художнику, если ему поручают копировать чужие картины?

Еще хуже обстояло дело с процессом внедрения электронной техники в управленческую, торговую и хозяйственную деятельность, что было особенно выгодным, с точки зрения эффективности производства. Конечно, кое что делалось, но скорее под давлением общественности, чем в силу производственной необхордимости. И заторможенность технического прогресса была также легко объяснима той отраслевой монополизацией и разбиением всей нашей жизни на уделы, которые сверху до низу пронизывали все наше существование.

Коль нет конкурента, коль ты единственный производитель, то и незачем что то усовершенствовать, стараться – и так съедят, ведь больше есть нечего! Да и к тому же принцип «не беспокоить». Тем более внедрением новой управленческой технологии, основанной на компьютерной обработке информации, которая влечет особое беспокойство. Ведь эта самая компьютеризация всегда связана с необходимостью учиться, переучиваться на старости лет. И, что самое страшное для любого чиновника, такая смена технологии неизбежно связана с перестройкой управленческой структуры. То есть с заменой одних людей другими. А это всегда болезненно для любых организацонных структур. И если такую перестройку можно избежать, то любой чиновник готов заплатить за это немалую цену.

Вот так, постепенно, все и начало изменяться к худшему. И мы у себя в Вычислительном Центре и на Физтехе очень скоро почувствовали эти изменения. Приходилось искать новые области для работы. По другому работать самим и по другому учить студентов. Ракетно-космическая тематика и в Академии Наук начала себя исчерпывать. Такое, может быть было и естественным, поскольку наши работы стали потихоньку превращаться из поисковых в рутинную инженерную практику. И совсем не был неправ наш тогдашний Президент Академии М.В. Келдыш, когда он говорил о необходимости использовать весь тот математический аппарат, те навыки и знания, которые мы приобрели, работая по тематике ВПК, в гражданской сфере – если бы они там были нужны!. Он призывал нас к новым поискам. Келдыш, может быть лучше чем кто либо, чувствовал «начало конца». Послевоенный взлет стал выдыхаться. Система переходила в стационарное состояние, которое мы позднее назовем состоянием застоя. Но это было ее естественное состояние – неисправимое без коренного изменения самих основ Системы и, прежде всего, отраслевого монополизма. Вот этого мы тогда не понимали и стремились многое исправить, апеллируя к разуму, к науке. Результаты известны.

Меня, все эти изменения касались самым непостредственным образом. Я получил государственную премию за теорию движения тела с жидкостью – другими словами за разработку теоретических основ динамики жидкостной ракеты. За асимптотические методы расчета траекторий космических аппаратов, позволяющие обеспечивать устойчивость счета при минимальной ошибке, я был избран членом международной Академии Астронавтики – одним словом, вся моя деятельность и все мои успехи были связаны с ракетной техникой. А в этой области, перспективы масштабных академических исследований становились все более и более проблематичными.