Русский эксперимент - Зиновьев Александр Александрович - Страница 62

Ф: Моя жена, я думаю, нашла правильный путь к окончанию жизни: Земля! И в самом деле, земли у нас полно. Почему бы, спрашивается, не жить на ней, никому не мешая, ни на что не претендуя?! Так нет!..

П: А как ты себе представляешь эту жизнь в единении с землей? Натуральное хозяйство? Это — первобытное состояние. Грязь, болезни, голод, незащищенность от врагов и все такое прочее. Не надо идеализировать прошлое и крестьянский труд. Взгляни на себя! Даже вот эта несчастная пуговица предполагает прогресс цивилизации. Твоя жена может позволить себе копаться на участке, поскольку она — доктор наук, у нее база здесь, в Москве, за спиной культура, огромная история. Для нее это не есть образ жизни и принадлежность к определенному классу. Все эти толстовские идейки были сметены реальной жизнью. И сейчас их навязывают людям, чтобы отвлечь их от гражданской борьбы. Три года назад я был в Бразилии, в Сан-Пауло. В нем живет 19 миллионов человек. Из них более 15 миллионов живет в таких условиях, что страшно подумать. Ни света, ни канализации. Жилища из всяких отбросов. Норы. Ящики. Коробки. Банды из малолетних детей наводят ужас. Специальные отряды полиции уничтожают их как диких зверей. Никакого медицинского обслуживания. Почти никакого образования. А ведь огромная, богатая природными ресурсами страна! Почему бы не жить этим людям на земле?! А как жили у нас до революции на земле?!

Ф: Сейчас трубят, будто прекрасно.

П: Подлецы трубят, а дураки верят.

Ф: Значит, то, чего мы достигли в советский период, было немыслимым чудом. А теперь мы катимся к кошмарам Третьего Мира.

П: Что-то в этом роде.

Ф: Ужасно сознавать это и чувствовать бессилие перед неизбежностью.

П: А у меня к этому присоединяется еще одно обстоятельство.

Ф: Какое?

Наука разрушения

П: Самым мучительным для меня после 1985 года стало осознание того, что мы, русские, не сумели по достоинству оценить то, что имели, не сумели отстоять то, что нам удалось чудом создать благодаря случайному стечению обстоятельств. Мы предали наше дело, наших предшественников, самих себя, наших будущих потомков, всех наших друзей на планете, всех тех, кто с надеждой смотрел на нас. И я ощущаю себя соучастником этого исторического предательства.

Ф: Но ведь тебя осудили фактически ни за что! И на Запад выкинули помимо твоей воли!

П: Верно. Но тут есть еще один фактор, более глубокий: совесть. Ты же знаешь, я на Западе не сидел сложа руки. Я же действовал, писал книги, выступал публично, давал всякого рода консультации.

Ф: Ну и что?! Жить-то надо было на что-то! И все, что ты писал, было верно!

П: Когда я оказался на Западе, я был поражен тем, какие примитивные, тенденциозные и извращенные представления о советском обществе имели западные люди самых различных слоев и уровней культуры. Я тогда был одержим манией познания коммунизма и правдивого описания его, не считаясь с ситуацией в мире и, честно говоря, имея довольно жалкое представление о ней. Я с энтузиазмом ринулся просвещать западных людей. В моем описании феноменов советского общества было много такого, что выглядело как критика этого общества, причем, по оценке ряда западных авторитетных экспертов, как самая острая и беспощадная. Само советское общество было фактически таким, что правда о нем с необходимостью принимала форму враждебной ему критики. И я был допущен в круги, занимавшиеся самыми важными проблемами Холодной войны. И меня они использовали. Не в качестве штатного сотрудника, а как участника конференций, докладчика, консультанта, автора заказанных статей, просто как собеседника во всякого рода встречах.

Ф: Печально сознавать это. Но это не преступление.

П: Не преступление, но непростительная русская простота, которая переросла в преступление.

Ф: Почему это произошло?

П: Я смотрел на сочинения советологов и кремлинологов с точки зрения их научной ценности. И с этой точки зрения они действительно выглядели идиотами. Я тогда не различал две принципиально различные науки: науку познания, просвещения и созидания, с одной стороны, и науку оболванивания людей, манипулирования ими и разрушения, с другой. Чтобы убить животное, не надо быть ученым-зоологом. С точки зрения интересов разрушения нашей страны не требовалась наука в первом смысле. Требовалась наука во втором смысле, а советология и кремлинология этим и занимались. Для построения нового общества нужны многие миллионы людей и десятки лет кропотливого труда. А для разрушения его бывает порою достаточно немногих людей и несколько лет, если не месяцев. Ломать — не строить. Для созидания надо учитывать большое число факторов, для разрушения достаточно выбрать лишь несколько, а то и вообще один. Созидание — миллиарды действий, а разрушение может произойти благодаря немногим роковым действиям. Животное можно убить одним выстрелом. Созидание требует напряжения сил, а для разрушения порою бывает достаточно несколько ослабить это напряжение.

Ф: Но почему ты все это принимаешь на свой счет? На Западе оказались десятки тысяч советских людей. Среди них многие работали в системе власти нашей страны, профессионально изучали ее, задолго до эмиграции сотрудничали с западными разведками, а оказавшись там, стали просто работать в антисоветских учреждениях.

П: Не в этом дело. Дело в том, что все это происходило на моих глазах и даже с моим участием, а я был слеп, в течение ряда лет не понимал сути происходящего. Я сам тогда не верил в то, что выяснил и сообщил им как теоретик. Я еще был в плену теории естественно-исторического процесса. В самом деле, огромная страна с населением, близким по численности к тремстам миллионам. Сложнейшая экономика и культура. Мощнейшая система власти и управления. Мощнейший идеологический аппарат и мощнейшая идеологическая обработка масс населения и т.п. Что тут могли поделать какие-то кретины (так я думал) из секретных служб?!

Ф: Но ведь ты был прав!

П: Нет, я ошибался. Я смотрел на все глазами науки созидания, а эти «кретины» — с точки зрения науки разрушения. И потому они оказались ближе к истине. Они, не ведая того, учли то, что в истории человечества в послевоенные годы произошел грандиозный перелом. И одним из элементов этого перелома явилось то, что аспект запланированности и искусственности исторического процесса стал играть решающую роль. Я потом пересмотрел все свои теоретические построения. Оказалось, что именно огромность и сложность социальных феноменов современности превращали исторический процесс из стихийно-естественного в планово-искусственный.

Ф: Неужели то, что с нами произошло, было спланировано там, на Западе?!

П: И да и нет. Тут не так-то просто разобраться. Вот где надо быть настоящим диалектиком! Сразу же после окончания Второй мировой войны началась Холодная война Запада против Советского Союза. Война, каких человечество еще не знало. И по размаху. И по средствам. И по целям. Ну, да ты сам об этом имеешь представление. Теперь многое стало открытым. Это была настоящая война. В ней многое планировалось и предпринималось умышленно. Но это делалось с обеих сторон, так что приходилось считаться с активными действиями противника. Проводилась определенная стратегия, использовались определенные тактические средства. Война шла по многим направлениям. В последнее время в российской прессе стали появляться заявления западных политиков и идеологов, сделанные ими еще в сороковые годы, вскоре после окончания Второй мировой войны. Вот, например, в этой папке у тебя я нашел статью, в которой цитируется заявление Даллеса, сделанное им еще в 1945 году. Послушай, что тогда говорил этот представитель американской демократии!

«Посеяв в Советском Союзе хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти ценности поверить. Мы найдем своих единомышленников и союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного народа на земле, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства мы, например, постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, кино, театры — все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности. В Управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточничеству, беспринципности. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом, предательство, национализм, вражду народов, и прежде всего ненависть к русскому народу — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом. И лишь немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем опошлять и уничтожать основы нравственности. Будем всегда главную ставку делать на молодежь. Станем разлагать, развращать, растлевать ее».