Клуб Колумбов - Бианки Виталий Валентинович - Страница 2

— Может, Андрей хотел назвать её — Новая Зеландия? — ехидно вставила художница Сигрид.

— Нет, просто — Необыкновенная Загадка, — вступилась Рэмочка.

— А ну вас! — отмахнулся Андрей. — «Эн Зе» значит: «Новая Земля» или «Неизвестная Земля».

— Что ж, толково! — сказал руководитель. — Чуть только переделаем, — переставим буквы и назовём её «Зэ Эн» — «Земля Неведомая». Согласны?

— Идёт! — отозвались колумбы в один голос. И тут же постановили; со всех сторон обследовать Землю Неведомую, разузнать, какие тайны и загадки она в себе таит. Для этого первым делом составить подробные списки туземцев, то есть всего, что там растёт и водится: деревьев, зверей и птиц. Именно по этим туземцам имелись в кружке специалисты. Соответственно специальностям образовались три экспедиции:

Орнитологическая — птицеведческая; в состав её вошли: Рэмочка, Андрей, охотник Николай и Милочка.

Териологическая — звероведческая — в составе Лялечки и охотника Владимира.

Дендрологическая — древоведческая — в составе Павлика и Доры. И, наконец,

поэзохудологическая — или просто художественная, состоящая из художницы Сигрид и поэта Славьмира, или Славки-Рыжеголовки. Поэт обещал написать за лето целую книжку стихов под названием «Земля Неведомая», а художница взялась её иллюстрировать.

Охотники Николай и Владимир внесли предложение:

— Поскольку подавляющее большинство нас птичников и зверятников, всем нам придётся заранее кое-чему обучиться, чтобы не распугать в лесу всех птиц и зверей. Прежде всего надо нам обучиться фокстроту.

— Ну, вот ещё! — запротестовала Рэмочка, и девочки хором её поддержали. — Американским танцам, всяким там буги-вуги мы не желаем обучаться!

— Да нет же! — поспешил разъяснить Владимир. — Не о том речь! «Фокс тротт» в переводе значит: «лисий шаг». Тихо, бесшумно надо научиться ходить по лесу, высоко поднимать ногу и смотреть, куда её ставишь, и не делать никаких резких движений, и застывать неподвижно на месте, как лис. Иначе все лесные туземцы попрячутся, ни птиц не увидишь, ни зверей. А второе — придётся научиться разговаривать на птичьем языке: ведь нельзя же нам в лесу кричать и аукаться. Мы предлагаем нашу систему птичьих переговоров, — ту, которой мы с Николаем пользуемся в лесу на охоте. Вот она.

И Владимир принялся свистать — то коротко, то протяжно — и тут же объяснил, какой из птиц принадлежит тот или иной голос.

— Вот мы идём по лесу, — говорил ом, — на некотором расстоянии друг от друга. Прочёсываем, так сказать, лес цепью. Чтобы не удалиться друг от друга, всё время пересвистываемся с соседями справа и слева свистом: «Ци-ви! Ци-ви!» Дескать: «Иду! Иду!..»

Вдруг один из нас что-то заметил впереди. Надо дать знать другим, остановить цепь, задержать, чтобы не спугнули, дали бы рассмотреть, кто прячется впереди. Тут даётся сигнал — Стоп! — голосом поползня, отрывистым низким свистом: «Твуть!»

Тут вам надо узнать, — почему «Твуть»? Почему остановка? Спрашиваете голосом чечевички — свистом, в котором так и слышится вопрос: «Ти-ви-ти-виу? Ти-ви-ти-виу?»

Ответь: если это зверь, — тихим низким свистом, вроде: «Ууть! Уть-уть-ууть!..»

Если птицы, — высоким свистом: «Вить-ить-ить-ить!..»

Если человек, — протяжно, с переливом — снизу: «Фуу…» вверх — «Лит!» — голосом большого кроншнепа: «Фуу-лит! Фуу-лит!»

И последний сигнал, — если надо, чтобы сосед подошёл: «Иди сюда!» — флейтовым свистом иволги: «Фиу-лиу! Фиу-лиу!»

— Вот и вся наука, — закончил свой урок Владимир.

— Нет, постой! — сказал Николай. — Я считаю, что оклик по имени в лесу иногда бывает необходим. А у нас у всех слишком длинные имена. Надо все их сократить до одного слога. Одна гласная для слуха зверей и птиц звучит как предупреждение: «Внимание!» — не больше. И они настораживаются, но не убегают, не улетают: ждут повторения звука. Значит, все наши имена надо сократить до одного слога. Так и будем называть друг друга, чтобы не ошибиться, когда доведётся перекликаться в лесу.

Предложение было принято. Первым делом сократили всем имена. Андрей превратился в Анда, Николай — в Колка, Владимир — в Вовка, Славьмир — в Лава, а Павлуша — в Паф! И это всех рассмешило, потому что труднодум Павлуша никогда ничего не выпаливал: всё долго обдумывал, потом говорил медленно, душу тянул из собеседника.

А когда дело дошло до девочек, Вовк вдруг закричал:

— Братцы крольчихи! Чур, я первый открыл Америку! Вы все девочки — сейчас превратитесь в ноты: Дора — в до, Рэмочка — в ре, Милочка — в ми.

— Я — в ля, — подхватила Лялечка.

— А я — в си, — согласилась художница Сигрид.

— Ну, а уже нашему руководителю дадим всё-таки два слога, — предложил Анд: — по имени и отчеству. Из почтения. Пусть будет Таль-Тин, — согласны?

Затем началось обучение лисьему шагу и птичьему языку.

Клуб превратился в маленькую школу.

Месяц третий

Настал счастливый день, и Клуб Колумбов в полном составе под предводительством самых старших — Анда и Ре — погрузился в вагон.

Каждый снимал с себя туго набитый рюкзак, а у Колка и Вовка было ещё по ружью в руках. Но этим и ограничивался весь их багаж.

Поезд шёл всю ночь, а утром, едва успели колумбы умыться и спеть шуточный гимн Клуба:

как поезд уже подошёл к станции Хвойная, где колумбы и высадились.

Справились по карте, расспросили у местных жителей, где дорога на Лысово, и весело зашагали по ней.

Путь был дальний: добрых двадцать пять километров. Первые пятнадцать километров прошли ходко, с песнями. Утро было свежее, дорога шла хвойным лесом. Дважды деревья расступались, и путники переходили по гатям — настилам из брёвен — через маленькие мёртвые озерки, давно затянутые лугом, — вельи по-здешнему. Только раз в пути встретили они небольшой отряд колхозниц с палками на плечах. На станции был канун праздника, и женщины шли туда босиком, с подоткнутыми нарядными юбками и баретками-туфлями — на палках.

Потом начались поля, крошечная речушка и на ней — деревня. Тут сделали первый привал и напились чудесного, густого, как сливки, молока. После этого идти стало труднее, но никто не жаловался, хотя полуденное солнышко начало припекать среди открытых полей.

Во второй деревне, тянувшейся по обеим сторонам дороги целый километр, пришлось сделать второй привал, потому что толстый Паф решительно уселся на лавочку у колодца с надписью на доске:

— Я… не лошадь! — обиженно заявил толстяк. — Я… этого… не обязан пешком сто вёрст… Не пойду, пока не напьюсь из этого колодца и… того… не отдохну.

— Смотри ты, братец Иванушка, — колко сострил Колк, — как бы тебе от этой водицы в козла не превратиться или, при твоей толщине, ещё, пожалуй, в другое какое животное.

Но добрая Ля опустила журавель и зачерпнула Пафу немного воды из колодца. Толстяк напился, посидел немного — и колумбы тронулись дальше.

За этой деревней опять начинался лес, но уж не сосновый бор, а смешанный дремучий лес, где древние, седые ели мешались с серебристыми стволами осин и высокими белотелыми берёзами. Весёлые разговоры как-то сами собой замерли. Здесь — на подступах к «Земле Неведомой» — встретил их Таль-Тин. И скоро утомлённые путники дошли до деревни Лысово и расположились в двух свободных избах: одна — для девочек, другая — для мальчиков.