Силуэты на облаках - Сладков Николай Иванович - Страница 25

— Огород?

— Ну да, огород. Ты что, никогда лешева огорода не видел?

— Н-нет…

— А как он дрова на зиму запасает — тоже не видел?

— Не видел…

— А как зимой саночки по снегу возит?

— И саночки…

— Ну, тогда я тебе покажу. А пока помолчим. Рассветает, Сейчас журавли на болото танцевать выйдут. Готовь своё фоторужьё.

Рассветало. Небо справа пожелтело, и все лужи на болоте справа от нас стали жёлтыми. Слева небо было зелёное. Луна висела на еловой лапе, как зелёный фонарь. И все лужи слева были зелёными.

И вот между зелёными и жёлтыми появились чёрные журавли.

Они стали танцевать, выбивая ногами разноцветные брызги.

(Лесовичок загадал загадки, а вы разгадайте: кто землю вскопал, кто осину срубил?)

Бабочки под землёй

В глубь обрыва ушла штольня. Когда-то тут брали для стройки песок. В глубине штольня разветвилась на лазы, проходы и тупики — как рука с растопыренными пальцами.

Мы протиснулись в узкий лаз, осыпая плечами песок.

Хозяевами заброшенной штольни были теперь летучие мыши, мухи да комары.

Летучие мыши лежали и висели в тёмных углублениях стен. Ушаны прятали свои огромные уши в складках кожистых крыльев. А кожаны и ночницы, когда их гладили по шелковистой спине, сердито пищали и скалили зубы.

Мухи зимовали стаями, усыпав ровные стены. Так же зимовали и длинноногие тощие комары. А в тёмных проходах, где бахромой закудрявился иней, спали бабочки-совки.

Когда мы увидели их, мы забыли мышей, комаров и мух!

Бабочки сидели и так и сяк. Крылышки у всех шалашиком, а два усика — как два папоротниковых листка. Но это ещё не всё. На крылышках у них капли воды, большущие — с горошину! — росинки: вспыхивают, дрожат, переливаются.

Чиркнешь спичку — и сразу фейерверк!

Спичкой качнёшь — на стенах брызги огня!

Звёздочки зелёные, алые, синие. Чёрточки, искорки, стрелки!

Песня из двух букв

Ночью в лесу слышен самый слабый звук. Слышно, как упадёт хвоинка. Как скребёт под корою жук. Как пробежит землеройка — зверь ростом с… пчелу!

Но вот звук незнакомый и громкий послышался с вырубки: резкая трелька из двух букв — «з» и «р»: «3-ррррр! 3-рррр!»

Иду осторожно, отгибая от лица колючие ветки. На вырубке светло от луны. Стоит засохшее дерево. В дереве чёрное пятно дупла. Незнакомая песенка-трель льётся из дупла, как ручеёк.

Быстро вспоминаю ночных певцов: козодой, сверчок, кузнечик? Нет, всё не то. Тихо подхожу к дереву и скребу его пальцами. Для жителей дупел тихое царапанье страшнее самых громких ударов. Уж им-то известно, что настоящий враг с барабанным боем по лесу не ходит!

Сейчас же стрекотание умолкает — и из дупла выпархивает… летучая мышь!

Потом я ушёл от дупла, и трели послышались снова. Долго пела летучая мышь. Я слушал её с удовольствием. Лету конец, птицы умолкли давно, и в безмолвии ночи радуешься любому живому голосу. Да и песенка совсем не плоха, хоть и вся-то она из двух букв.

Лесные оборотни

Чудесное в лесу всегда происходит незаметно, без чужого глаза. Вот сегодня: ждал я на зорьке вальдшнепа. Зорька была холодная, тихая, чистая. Высокие ели поднялись на опушке, как чёрные крепостные башни. А в низине, над ручьями и речкой, навис туман. Ивы утонули в нём, будто тёмные подводные камни.

Я долго следил за утонувшими ивами. Всё казалось, что непременно там должно что-то произойти!

Но ничего не происходило; туман с ручьёв медленно стекал к реке.

«Странно, — думал я, — туман не поднимается, как всегда, а стекает…»

Но тут послышался вальдшнеп. Чёрная птица, взмахивая крыльями как летучая мышь, протянула по зелёному, небу. Я вскинул фоторужьё и забыл про туман.

А когда опомнился, — туман уже обернулся в иней! Застелил белым поляну. А как это случилось, — я проглядел. Вальдшнеп глаза отвёл!

Кончили тянуть вальдшнепы. Показалось солнце. И все лесные обитатели так ему обрадовались, будто давно-давно не видели. И я засмотрелся на солнце: интересно смотреть, как зарождается новый день.

Но тут я вспомнил про иней; глядь, а его на поляне уже и нет! Белый иней обернулся в синюю дымку; дрожит и струится она над пушистыми золотыми ивами. Опять проглядел!

И проглядел, как народился в лесу день.

Вот всегда так в лесу: что-нибудь да отведёт тебе глаза! И самое чудесное и удивительное произойдёт незаметно, без чужого глаза.

Ночные охотники

Сидел я в лесной избушке при свете лампы. В окно постучали. Я поднял глаза. На чёрном стекле, с той стороны, билась большая ночная бабочка! Она прилетела из ночного леса на огонёк и билась в стекло так отчаянно, будто за ней гнались. Я хотел открыть окно и впустить бабочку, но вспомнил про комаров и передумал.

Только я опять взялся за дело — по стеклу зацарапали. Кот! Глазищи дикие, усы торчком, а лапой на стекле бабочку ловит. Прижал бабочку мягкой пятернёй, нос свой розовый под лапу сунул и зашевелил усами — съел. Охотничек…

— Брысь! — крикнул я. Кот не ушёл. Он, видно, знал, что на свет прилетят ещё бабочки. Я вышел на крыльцо. Свет из окна похож на луч прожектора. И в этом луче, как пылинки на солнце, толкутся ночные насекомые: мотыльки, бабочки, комары. Там, где свет из окна совсем слабый, носились быстрые тени. Мелькнёт что-то, потом слышится хруст, и сверху, сверкая, летят бабочкины крылышки. Хруст — и падают жёсткие надкрылья жуков. Летучие мыши разбойничают!

Долго я следил за ночной охотой. Увидел я ещё, как метнулся кто-то из темноты на пролетающую летучую мышь, скогтил её и пропал. Не узнать бы кто, да невидимка голос подал: «Ку-вит, ку-вит!»

Сыч! Ну и ловкач! А я раньше и не знал, что сычи летучих мышей ловят. Да и всё тут было ново: коты на бабочек охотятся, птицы на мышей…

Из чёрного ночного леса доносятся незнакомые голоса, — значит, и там есть охотники. Да, может, такие, что… Лучше, пожалуй, в сторожку уйти!

Филипп и Федя

Я прислонился к ёлке и стал слушать певчего дрозда. Дрозд пел на самой верхней еловой свечке. Выше его было только небо. А в небе — звезда.

Дрозд высвистывал. Свистнет и помедлит. Будто прислушивается: так ли свистнул? Ещё свистнет и опять помедлит: так ли отозвалось эхо? И вдруг трель — будто стёклышки посыпались с ёлки! Слышно даже, как язычком прищёлкивает. Рад, наверное, что и свистнуть сумел и эхо отозвалось как надо. Каждый свист — слово. Так прямо свистом и выговаривает:.

— Филипп, Филипп, Филипп! Приди, приди! Чай пить, чай пить, чай пить! С сахаром, с сахаром!

«Кто же этот Филипп?» — думаю я себе.

А дрозд:

— Приди кум! Приди кум! Выпьем, выпьем!

Идут на вершину соседней ёлки взлетел дрозд-сосед. И засвистел:

— Федя, Федя, Федя! Не хочу, не хочу, не хочу!

Так вот он кто — кум Филипп!

— С сахаром, с сахаром, с сахаром! — уговаривает Федя.

А кум Филипп своё:

— Не хочу, не хочу, не хочу!

Так и препирались, пока и в небе и в лесу стало черным-черно. Тогда смолкли. Какой уж тут чай — спать пора!

Загадочный зверь

Кошка ловит мышей, чайка ест рыбу, мухоловка — мух. Скажи, что ты ешь, и я скажу, кто ты. И слышу я голосок:

— Угадай, кто я? Я ем жуков и муравьев! Я подумал и твёрдо сказал:

— Дятел!

— Вот и не угадал! Ещё я ем ос и шмелей!

— Ага! Ты птица осоед!

— Не осоед! Ещё я ем гусениц и личинок.

— Гусениц и личинок любят дрозды.

— А я не дрозд! Ещё я грызу сброшенные лосями рога.

— Тогда ты, наверно, лесная мышь.