Поющий бархан - Сладков Николай Иванович - Страница 4

Хмурый и сумрачный лес. Железный.

РОЗОВЫЙ МИРАЖ

Сколько глазам видно — розовая равнина. Яркая, как небо, необъятная, как море. Розовое море в белоснежных берегах! Конечно же, это мираж.

Просто мы обалдели от солнца, просто голова кружится от жары — вот и кажется!

Щурясь от нестерпимого блеска, мы из-под ладоней смотрим на чудо. Равнина пышет в лицо жаром. Цедим воздух сквозь зубы, как обжигающий кипяток.

Дует горячий ветер, но розовое море не морщат волны. Не вспыхивают блики солнца на розовых гребешках. Даже небо не отражается в этом море; наоборот, кажется, что эта розовая гладь отражается в небе. И небо от этого и всё вокруг стало розовым. Всё растворилось, плывёт и колышется в розовом сиянии. И только по белым призрачным берегам, шипя и покачиваясь, несутся смерчи-вихри, похожие на белые привидения..

Что за странный мираж! Всё впереди неверно, загадочно и непонятно. Дали дрожат, плывут и струятся. Кисельное море, молочные берега…

Какие-то сказочные птицы плывут над головой. Похожи на длинные палки с крыльями посредине. Палки белые, крылья красные, как будто палки летят и горят!

Но ведь это уже не кажется, это же настоящие розовые фламинго! Вытянуты вперёд шеи, вытянуты назад длинные ноги, вспыхивают посредине красные крылья. Неужто и всё вокруг настоящее?

С тихим гоготом пролетают розовые птицы над головами и сразу же растворяются в розовом мареве. Голоса их ещё слышны, а самих уже невидно над розовым озером. Вот где — на их родине! — начинаешь понимать, почему фламинго такого яркого цвета: цвет-то их яркий тут еле заметен!

Я шагаю с белого берега в розовую воду, но нога упирается во что-то твёрдое и хрустящее! Сапог продавил розовую корочку как наст, как тонкий ледок. А из пролома на светлую гладь выплеснулась чёрная жижа…

Нет. впереди не мираж. Впереди равнина, покрытая коркой соли. Видно, совсем недавно было тут солёное озеро. Вода ещё и сейчас сохранилась, но где-то там, за горизонтом; туда и тянут фламинго. А мелководье иссушила жара: вместо воды легла на дно корка соли. А под коркой, как подо льдом, чёрный вонючий ил.

Я ломаю нежную розовую корку, и чёрная жижа под ней чавкает, булькает и сопит. Ноги вязнут всё глубже и глубже…

Обманчив, как мираж, этот манящий розовый свет. Чёрная трясина подстерегает неосторожного путника.

Скорее на берег, присыпанный сухой белой солью. От нестерпимого блеска ломит глаза. Губы солёные и шершавые. Со всех сторон несётся гогот птиц-невидимок. С шипением, покачивая белыми лебедиными шеями, ползают по берегам смерчи-вихри. И соляная позёмка струится у ног.

КОВЫЛЬНАЯ СТЕПЬ

Пучок ковыля похож на страусиное перо и на пушистый султанчик лоснящегося капрона. Летом все эти метёлки, султанчики, перья поднимутся, загустеют, посеребрят землю от горизонта до горизонта — заволнуется ковыльная степь, как неспокойное море ртути.

Покатятся по морю горбатые волны с перламутровыми переливами, с яркими взблесками на гребешках и с голубиными тенями во впадинах. Задробится на волнах жемчужная рябь, заструится и потечёт горячая степь куда-то за горизонт…

Ковыли клонятся, стелются, мечутся. Бьются, шарахаются, дрожат. Ковыли шипят, шелестят и шепчутся. А ветер, как беркут, падает на распахнутых крыльях, засвистывая раздольно и лихо. И влажнеют глаза от нетронутости и первозданности, и сердце мрёт от свободы и необъятности.

В струях ветра — высоко, высоко! — величаво кружат степные орлы. А над самыми ковылями, словно чайки над волнами, проплывают седые степные луни.

От степи глаз не отвести. Тёмные степные холмы и увалы представляются грозными морскими валами в белой пене бьющихся ковылей. Вспархивают на гребнях и взлобках жаворонки, просвечивают на солнце их крылышки, и кажутся они не птицами, а брызгами воды и пены.

Белые громады кучевых облаков над степью висят неподвижно и тяжело, как снежные горы. И под каждым таким облаком на земле пятно густой тени — словно под каждым облаком лежит тёмное степное озеро.

А то вдруг покажется серебристая степь голой снежной равниной, и будто позёмка по ней метёт, завивает и стелется. А когда в просветы облаков хлынут вниз голубые водопады солнечных лучей и тут и там ложатся на степь сияющие солнечные овалы.

Ранним утром, на восходе, ковыли словно лунная рябь на воде: степь трепещет, дробится и взблескивает. В полдень она как неоглядное стадо курчавых овец; и будто бы овцы жмутся друг к другу, дробно топочут и нескончаемо текут и текут к краю земли. И белые шелковистые спины их переливаются и толкутся, как неспокойные округлые волны.

Но чудо чудное — ковыли на закате! Клонятся переливчатые пушистые метёлки навстречу закатному солнцу, как розовые языки холодного призрачного огня. На каждом взлобке, на каждом бугре плещет летучий огонь — бесшумный, яростный и блестящий. И пока не утонет за землёй солнце, по всей степи будут метаться и сверкать эти льдистые вспышки, бегучие блики да отсветы, становясь всё призрачней и багровей. А когда солнце расплющится на горизонте — вся ковыльная степь станет красной.

Потом над степью всплывёт луна — как пузырь из воды! — и стога ковыльного сена засветятся оловянным панцирем инея и гололёда…

Хороша ковыльная степь и ночью и днём.

КРАСНЫЕ ДАЛИ

Вокруг покраснели дали! Появились яркие красные полосы у самых гор — непонятные и неожиданные. Будто красная заря из-за гор пролилась к их подножию. Будто кто-то толстым красным карандашом отчеркнул синие горы от жёлтых песков.

Нет, конечно же, не заря. И не россыпи алых камней. И не далёкий степной пожар. Может, радуга по горизонту: жёлтое, красное, синее? Или зыбкий мираж, обманывающий и манящий?

Глухо топочут копыта коней, плюхая в пухлую пыль. Всё уже полоса жёлтых песков, всё гуще синева дальних гор. всё шире, всё ярче, всё ближе, всё необузданней красная полоса. Ближе и ближе радуга из песка, синих гор и… красных маков!

Маки, живые маки! Их видимо-невидимо. Они обступают со всех сторон, как разливы красной реки. Они трепещут и взблескивают, словно рябь на воде. Они качаются на ветру, как пламя невиданного пожара. От них рябит в глазах и кружится голова.

По сторонам вздымаются красные от маков холмы — волны багряного моря. Волны накатываются в посвистах ветра, на гребнях вскипают брызги огненных лепестков огня. Вот-вот волны нас захлестнут, опрокинут, и мы утонем в буйном неистовстве красного цвета!

Земля под ногами горит от цветов. Полыхают красные дали. Степные луни, словно чайки, скользят над красными волнами, Серые их крылья просвечивают розоватым. Красные жуки на маках жуют красные лепестки. Вороные кони сгибают потные шеи, и в чёрных выпуклых их глазах мечутся огненные зигзаги.

Порозовели белые облака. Даже синее небо подёрнулось розовой дымкой. Стоим растерянные и восхищённые. Цветы и цветы — без конца и без края! Неистовое буйство красного цвета. Кипучая лава цветов.

РОЗОВОЕ БОЛОТО

Само слово «болото» уже не радует. Что-то чавкающее, мокрое, грязное. Ни присесть, ни прилечь. Хлюпь и зыбь под ногами. Жара и одуряющий запах. Рои назойливой и липкой мошкары над головой.

Но бывают болота другие — неправдоподобной, удивительной красоты. Вот такие, о каком я сейчас расскажу.

Ночью я с трудом продирался по раскисшей чмокающей тропе сквозь кусты и тростник. Хлябь становилась всё жиже и глубже. Чёрной нефтью заблестела открытая вода. Дальше ночью идти было нельзя. Я прислонился спиной к коряжистой иве, шатром окунувшей плакучие ветви в чёрную воду, и задремал. Можно и стоя спать, если только чуть-чуть приспособиться.