Поющий бархан - Сладков Николай Иванович - Страница 13

Ночи стояли душные, жаркие. За горами метались зарницы.

Вершина горы из белой стала бурой — сошёл последний снег. Из бурой стала зелёной — покрылась травой. И наконец — золотой: это на самую вершину поднялись первые лютики. А скоро среди зелени и лютиков зажглись красные фонарики — на вершину вскарабкались маки!

Вслед за цветами и травой потянулись в горы и отары белых овец. Они, как курчавые весенние облака, ползли по горным склонам.

А внизу в долине всё сгорело. Долина стала мёртвой.

Но мы смотрели на горы и радовались: там, наверху, сочные травы, красные цветы — большие будут курдюки у овец, душистое будет овечье молоко.

КАМЕННЫЙ УРАГАН

Между высоченных скал-башен по крутым широким лощинам стекают вниз каменные реки — курумы. Издали они похожи на подтёки сырости на горной стене. А вблизи это мёртвое царство нагромождённых камней. Булыжная мостовая, вставшая на дыбы.

Тишина и покой. Изредка ящерка прошуршит. Лениво просвистит синий каменный дрозд. Осторожно пройдёт где-то вверху горный козёл. Его — серого на сером! — не разглядишь: просто посыплются сверху сдвинутые копытами звонкие плиточки щебня.

Посвистит ветер в тёмных провалах между камней, пошаркает о глыбу пучок жёстких, как проволока, засохших стеблей. И снова ни звука.

Камни в морщинах, трещинах, лунках. Это приметы работы жары и мороза, ветра и ливня. Но есть и посвежее следы: на многих глыбах свежие сколы и выщерблины, светлые царапины-борозды. Камни двигались! Не такое уж это, выходит, мёртвое и неподвижное царство, каким оно хочет казаться.

Так и есть! Вслушайтесь — камни шепчутся! Всё время вокруг что-то постукивает, поскрипывает, покряхтывает и вздыхает. Камни шевелятся! Наклоняются, ссовываются, сползают и падают. Курум — каменная река — всё время течёт. Исподволь, медленно, чуть заметно, но непрерывно.

Ну да: над облаками ведь летом дни жаркие, а ночи холодные. Глыбы то расширяются, увеличиваются от нагрева, то сжимаются, уменьшаются от мороза. Днём и ночью то сами толкают и сдвигают соседей, то соседи спихивают и опрокидывают их. Скрежещут, сдвигаясь, огромные глыбы, шуршит текучий песок. Поскрипывает плитняк, цокает гравий, глухо стучат, переваливаясь, обломки.

Тревожно и неуютно от этого непрестанного шевеления и шёпота каменных глыб. Словно камни сговариваются и к чему-то готовятся. Так перед сильной грозой приглушённо рокочет в отдалении гром…

Ураган обрушивается всегда неожиданно. Каменный ураган!

Дрогнет земля, выплеснется из ущелья волна ветра. Гул и пыль поплывут и заклубятся над склоном. Глыбы камней, прыгая и сшибаясь, обрушатся вниз, как обезумевшее стадо горных козлов. Грохочущий каменный водопад!

С нарастающим рёвом катятся, кувыркаясь, большущие глыбищи — «чемоданы». Грохнув с разгона в боковую скалу, они взрываются и разлетаются в брызги. Плоские плиты то катятся колесом на ребре, перескакивая, как бегуны, через все препятствия, то ковыляют, переваливаясь и роя землю. Или скользят плашмя, бороздя и уродуя склон.

Дерево — в щепы, кусты — в лохмотья, бугор — в клочья!

Ущелье гудит, и клубы жёлтой пыли скрывают склоны. Но и в пыли, как сквозь густой жёлтый туман, видны грозные тени прыгающих глыб и камней.

От непрерывного грохотания глыб и тонкого — до визга! — свиста летящих мелких камней всё невольно замирает внутри и голова вжимается в плечи.

Ураган отбушевал так же внезапно, как и начался. Но, как после всякого урагана, горы долго не могли успокоиться, Замирало в соседних ущельях эхо грохота, клубилась над осыпью лёгкая летучая пыль. Однако то камень, то целая глыба вдруг оживали снова, катились или сползал и, пиная и расталкивая соседей. Пласты снега почернели от пыли. Одежда стала седой, и на зубах скрипел песок…

А как здорово камнепад видится ночью! Особенно издалека, лучше всего с противоположного склона.

В непроглядной темноте вдруг начинают вспыхивать и искриться огни, словно зажгли там гигантскую свечу бенгальского огня! Значит, запрыгали вниз по осыпи камни, высекая яркие звёзды. Звёздный Млечный Путь с неба на землю!

И уж потом, когда склон отыскрит и погаснет, долетит издали дробный гул сорвавшихся камней. И пахнёт в лицо сухой пылью.

А бывает, каменные ураганы начинают гореть и грохотать так близко, что земля дрожит и дёргается под ногами. И снова всё внутри замирает, и голова вжимается в плечи.

ГРОЗА В ГОРАХ

Гроза грохотала у самых ног. Сколько раз я видел это в горах, а всё никак не привыкну, что и гром, и молнии не высоко над головой, как им положено, а глубоко внизу, под ногами…

Странно смотреть на тучи сверху.

Тучи чёрные, дымные залили ущелья доверху и сердито клубятся в них и ворочаются, тяжело накатываясь на склоны. И вдруг начинают мерцать изнутри, как мерцает густой городской туман от зелёных вспышек троллейбуса! Только мощно, грозно, таинственно и жутковато. Это в подножных тучах мечутся подножные молнии. И сейчас же рождается гул. Гул и рокот заполняют ущелье, вздрагивает земля — словно водопады каменных глыб обрушиваются в темноту. Это грохочет подножный гром.

Где-то там, глубоко-глубоко внизу, сейчас хлещет дождь. Подножный дождь…

А у нас над головой чистое синее небо?

Тучи набухли грозой. То вздуваясь, то опадая— словно дыша! — они упорно ползут по склонам вверх.

Гигантский клубящийся осьминог вползает на склоны, вытягивая вперёд по промоинам и лощинам змеящиеся жадные щупальца. И вот уже всё вокруг начинает темнеть и тонет в сырой и промозглой тягучей мгле.

Грозовая туча нахлынула на нас и утопила. Всё стало седым от бисера капель.

Я провожу ладонью по ворсу куртки и стряхиваю с неё целую пригоршню холодной росы. Роса на бровях и ресницах. Лицо стянула ледяная гусиная кожа. Мокрая щека ощущает плывущий туман, как будто бы по лицу тянется мокрая паутина.

Темно и сыро, словно в промозглом склепе. Впереди тяжёлый сгусток расплывчатой темноты, он. как мохнатый медведь. вразвалку движется по тропе нам навстречу. Вот коснулся «медведь» взъерошенным боком угловатой чёрной скалы, и белый взблеск яростного огня полоснул по глазам. Грохот вдавил перепонки в ушах. Кони с визгом вскинулись на дыбы, захрипели, замотали гривами, выкатывая белки глаз. Сладкий ужас защекотал в груди. Мы попадали с сёдел и, вцепившись в поводья, поволоклись, сдерживая обалдевших коней. Разбитая молнией скала развалилась на глыбы, и глыбы, прыгая и грохоча, обрушились вниз.

И вот снова тишина и темнота. Обалдело сидим мы на мокрых камнях, кони нервно топчутся и сопят. Мы в самой утробе грозы.

Что это? — глухо говорит кто-то.

На остриях прислонённых к камням ледорубов светятся голубые огни! Какие-то неживые, нездешние — словно голубые лезвия стальных копий. Волосы у нас поднимаются дыбом — нет, не от страха! — а просто так. ни с того ни с сего. И вот от этого становится по-настоящему страшно.

Я пытаюсь пригладить их, но торчащие волосы стрекочут, словно кузнечики! Сейчас же вновь выпрямляются из-под ладони. к по ним мечутся искры! И в пальцы покалывает, как иглой. И над головой возникает сияние. Я вытягиваю руку вверх, и пальцы начинают светиться, словно я держу в руке голубой факел.

Мы насквозь пропитаны молнией. Вот-вот взорвёмся, осветив холодным светом мутный туман. И сладко и страшно. И дух захватывает от красоты неиспытанного и неизведанного.

ПРИВИДЕНИЯ

Ночью разбудил гром. Так над палаткой рвануло, словно разодрало её пополам! Так полыхнуло, что глазам стало больно даже сквозь закрытые веки. И сразу обрушился водопад ливня, будто вытряхнули на палатку мешок гороха.