Острова и капитаны - Крапивин Владислав Петрович - Страница 27

Что «после школы»? Должен был отсидеть уроки, а потом идти к Арсению Викторовичу? Ну почему никто не хочет понять: надо было успеть, пока хронометр не остановился!

— Ну а потом-то! — Мама возмущенно и беспомощно всплеснула руками. — Когда ты увидел, что он все равно остановился, почему нельзя было пойти на уроки?

— Но когда это случилось, я думал, что ли, об уроках? — в сердцах сказал Толик.

— Вот! — Мама устремила в него палец и повернулась к Вере Николаевне. — С этого и начинается, верно? Сначала человек не думает об уроках и хватает двойки, потом болтается по городу, попадает в дурацкие истории. А там, глядишь, и в милицию. И до колонии недалеко…

— Тпру… — вдруг сказала Вера Николаевна. Словно лошадь останавливала. Во время перепалки мамы с Толиком она сидела на стуле, куталась в шаль и молчала — грузная, с большим морщинистым лицом и крупными руками в синих жилках. И вот: — Тпру… — Так она обычно в классе утихомиривала расшумевшихся своих питомцев. — Давайте-ка, Людмила Трофимовна, передохнем… Чего-то не туда мы поехали, за пять минут человека до колонии довели… А ты перестань реветь, мужик ведь…

Мама удивленно притихла. Толик быстро вытер глаза.

— Давайте-ка разматывать обратно, — решила Вера Николаевна. — Значит, что? Часовщик этот… Ну, с ним ясно, есть такие шибко бдительные… Теперь уроки… Ну, бывает иногда в жизни и такое. Если неожиданное срочное дело, куда денешься-то? Это, как военные люди говорят, «непредвиденные и чрезвычайные обстоятельства». Муж у меня так говорил… А обстоятельства-то, я смотрю, получились из-за двойки…

— Не болтал бы на уроке — не было бы двойки, — без прежней уверенности сказала мама.

— Вот и я говорю… Да только где лекарство, чтоб они не болтали-то? — Она усмехнулась. — Может, правда связкой моркови по шее?.. Анатолий, запиши задания на завтра, а то настоящих двоек нахватаешь… Любитель приключений…

Толик суетливо выдернул из сумки дневник и ручку. Схватил с подоконника непроливашку.

— Пиши, — сказала Вера Николаевна. — Или лучше дай сюда, я сама. Знаю, как ты копаешься со своим почерком…

Она записала номера упражнений и задачек, потом вздохнула и крест-накрест перечеркнула вчерашнюю двойку.

Мама быстро взглянула на Толика. Он вместо радости испытал мучительную неловкость. Отвернулся и смотрел в угол. Вера Николаевна грузно поднялась со стула.

— Людмила Трофимовна, пойдемте на кухню, что ли… Пускай он уроки учит, а нам надо еще насчет родительского собрания поговорить…

Толик остался один. Сел. Вот и все, распутался несчастливый узел. Так и должно было случиться — потому что хронометр идет, как прежде… Одно только скребет душу: стыдно перед Верой Николаевной за недавние слезы. Но и это не так уж страшно. Главное, что хронометр — «динь-так, динь-так…».

Толик погладил медную ручку футляра. Она была теплая. Тонкая изогнутая ручка — будто на старинном сундучке. Видно, правду говорил Арсений Викторович, что в прошлом веке хронометры были такие же… В те удивительные времена, когда еще оставались в океанах неоткрытые острова. Когда еще… как это сказал Курганов? Хорошие такие слова, будто стихи: «Когда Земля еще вся тайнами дышала…» Сразу видно, что он писатель.

Когда Земля еще вся тайнами дышала…

И было много неизведанной земли…

Два наших корабля… вокруг земного шара…

Бесстрашно пошли…

Нет, не так… «Сквозь бури и шторма на поиски пошли». На поиски чего?

Далеких островов вдали вздымались скалы,

И тайною была морская глубина…

Ух ты, как здорово получается! Ну-ка, сначала…

… Вера Николаевна, уходя, не заглянула в комнату, не стала прощаться с Толиком. Видимо, понимала, что ему стыдно за слезы. И Толик был ей благодарен. Но мысли о Вере Николаевне скользнули и пропали. Потому что под уверенно-ласковое тиканье выстраивались в строчки слова.

«Два русских корабля вокруг земного шара…»

Толик вспомнил, как однажды держал земной шар в руках. Вера Николаевна попросила принести из учительской в класс глобус. Толик одной рукой сжимал подставку, а другой обнимал все материки и океаны. Шар был теплый, и казалось, что он слегка пульсирует. Словно отзывается на толчки Толькиного сердца…

Вошла мама. Постояла рядом.

— Хватит уж дуться, прогульщик…

Толик сказал, положив на стол локти, а на локти голову:

— Ма-а… Я хочу глобус.

— Да? Очень хорошо.

— Правда? — Толик подскочил на стуле.

— Конечно. А то захотел бы ты, например, паровоз… или луну с неба. Или, скажем, египетскую пирамиду…

— При чем здесь пирамида? — сразу обиделся Толик.

— А глобус? Где его взять-то?

— Может, на толкучке… Там всякие вещи попадаются.

— Ну… если когда увижу, спрошу, сколько стоит… А что вдруг у тебя за фантазия? Ни с того ни с сего…

— Я давно хотел. Просто как-то забывал сказать… Это ведь не игрушка, а для пользы. Учебное пособие.

Мама села за стол напротив Толика.

— Какой ты вдруг прилежный стал… Я напишу Варе, в Среднекамске есть, кажется, магазин учебных пособий. Только не знаю, продают ли там что-то простым покупателям. Скорее всего, он для школ.

— Пусть она попросит как следует!

— А можно с Дмитрием Ивановичем поговорить. У него в Москве есть знакомые. Там, наверно, легче купить…

— Ага, поговори… — Толик опять лег щекой на локоть. — Ма-а… А ты с ним, значит, помирилась, да?

— Анатолий! Сколько раз говорила: не суйся не в свои дела!.. А то будет не глобус, а выволочка.

— Глобус лучше, — мечтательно сказал Толик. И прикрыл глаза. И увидел почти что наяву шар с коричнево-зелеными материками, с голубыми океанами. С четкой синей линией экватора… — Мама, а почему экватор называют равноденственной чертой?

— Ох, не знаю… не помню.

— А еще большая, — поддел Толик.

— Ну и что? Это ты сейчас географию учишь, а не я.

— Мы про такое еще не проходили… Это как-то с солнцем связано… Мама, а ты знаешь, что у Арсения Викторовича день рождения в равноденствие?

— «День-день-день», — сказала мама. — Я смотрю, ты совсем не собираешься садиться за уроки.

— Собираюсь… А как ты думаешь, его выпишут к двадцать первому марта?

— Я надеюсь. Полтора месяца впереди.

— Я ему подарок сделаю…

На следующий день после школы Толик забежал к маме в редакцию и там у маминой знакомой Веры Максимовны попросил лист плотной желтоватой бумаги (из нее делали конверты).

Дома Толик в книжке Нозикова расчертил мелкими клетками портрет Крузенштерна. Лист он разметил крупными квадратами и перенес портрет по клеткам на бумагу. Похоже получилось! Толику даже показалось, что на большом портрете Иван Федорович стал как-то симпатичнее, мужественнее.

Разумеется, это были только основные контуры. Надо нанести тени, тронуть лицо разными карандашами. Конечно, не размалевывать, а лишь чуть-чуть добавить цвета…

Интересно, какие были у Крузенштерна глаза? Наверно, голубые, как у Толика. Он ведь тоже был белобрысый. То есть белокурый…

Толик не торопился. Несколько вечеров сидел над бумагой. Конечно, хотелось кончить поскорее, но он боялся испортить портрет. Надо было рисовать очень осторожно. Лицо человеческое — штука капризная: чуть не так проведешь черту, и все сходство куда-то пропадает… Толик сопел над листом, водил по нему то карандашом, то резинкой, и казалось ему иногда, что зря все это он затеял. Арсений Викторович сам вон как рисует! Посмотрит на Толькино «произведение искусства», вежливо похвалит, а про себя подумает: «Ну и уродину он нарисовал!»

Наверно, и правда ничего не получается. Ничуть не похоже на то, что в книжке…