Острова и капитаны - Крапивин Владислав Петрович - Страница 18

Оглаживая бороду, Шемелин ответил:

— Мне, ваше сиятельство, прощения не надобно. Я свою службу знаю и потому соблюдаю ее неукоснительно. А ежели вам выдавать, что требуете, по первой просьбе, так вскоре в трюмах ни единой бутылки не отыщется.

Толстой проговорил вроде бы добродушно:

— Иными словами, утверждаете вы, господин Шемелин, что я пьяница. Ведомо ли вам, сударь, как отвечают за такие слова, сказанные благородному человеку?

Лейтенант Ромберг весело сказал:

— Я заметил, граф, что в эти дни вы который раз уже заводите разговор о поединках. Помилосердствуйте. Так еще до кап-Горна не останется на корабле живой души, и превратимся мы в корабль призраков, подобно знаменитому «Летучему Голландцу»…

Шемелин же невозмутимо возразил Толстому:

— Вы, ваше сиятельство, граф, а я купец, мужицкая кровь. Вам со мной на дуэлях драться не пристойно.

— Так я и по-простому могу! — бойко воскликнул Толстой. Была это все еще шутка, но глаза его уже загорелись нехорошим светом. — На кулаках тоже приходилось.

— И сие не советую, — серьезно отозвался Шемелин. —

Я родом из Тобольска, а у нас в Сибири мужички в кости покрепче ваших костромских…

— Так ли? — сощурился Толстой.

Крузенштерн взглядом остановил графа и встал:

— Господа. В сей радостный день, когда наши корабли пронесли российский флаг над равноденственной чертою, вспомним с благодарностью наше отечество и всех, кто способствовал столь славному началу нашей экспедиции… Сержант, пора.

Алексей Раевский ведал корабельной артиллерией. Один из сыновей славной фамилии, он не был еще офицером, но ожидал производства по возвращении из плавания, а то и по приходе на Камчатку. В офицерском кругу он был принят за своего. Сейчас Раевский поднялся и, не выпуская бокала, встал в дверях, упершись плечом в косяк. Отсюда видел он и сидевших в кают-компании, и матросов, которые под командой бомбардиров Жегалина и Карпова приготовили уже орудия к стрельбе.

За столом все встали. Крузенштерн поднял бокал и кивнул Раевскому. Тот махнул платком. Орудия разом рявкнули, откатились и выбросили тугой белый дым. Матросы накатили их и взялись за баники. Через минуту грянул новый залп. И еще! И еще…

Одиннадцать ударов русского салюта впервые разнеслись над водами Южного полушария…»

МЕДНЫЙ СТУК ЧАСОВ

— Ну вот… — сказал Курганов. — Коряво, конечно, написано, надо еще работать… Верно ведь?

Несколько раз он во время чтения заходился долгим сухим кашлем. «Бронхит проклятый обострился. Я уж и курить бросил, а толку никакого», — говорил Курганов, вытирал глаза, осторожно дышал с полминуты, словно проверял легкие, и читал дальше…

И теперь он смотрел на Толика с вопросом.

— Арсений Викторович, — сказал Толик честно и даже немного жалобно. — Я не знаю, что говорить, но мне очень понравилось. И нисколько не коряво, а, наоборот, замечательно…

— Ну спасибо. Добрый ты человек, Толик. — Курганов переглотнул, подавляя подступивший опять кашель.

Толик подумал: «Что же еще сказать, чтобы он поверил?» И… вскочил!

— Ой!.. — Он кинулся к плитке. — Вода-то выкипела!

… Скоро новая порция воды забулькала в кастрюле. Стол был застелен чистыми газетами. Курганов поставил на него тарелку с горкой разноцветной карамели (в бумажках и без), коробку печенья, открыл консервы «Лосось». Потом появились тарелки с солеными огурчиками и капустой. Из-под стола вытащил Курганов трехлитровую банку с прозрачно-красной жидкостью. В ней плавали раздавленные ягоды.

— Это я клюквенный напиток соорудил. За неимением шампанского… которое ты, впрочем, все равно не пьешь, верно?

— Я один раз, когда гости были, попробовал из чьей-то рюмки… — Толик дурашливо поморщился. — Мама увидела, ох и показала мне шампанское… Даже по шее попало.

— Горький жизненный опыт всегда постигается собственной шеей… Подбрось-ка, Толик, в камин дровишек, а то прозеваем огонь, как прозевали воду…

— Новый год не прозевать бы. Наверно, уже скоро двенадцать.

— Что ты! — Курганов ловко выдернул часы на цепочке. — Без трех одиннадцать. Все еще успеем. И пельмени сварятся…

Толик с сомнением посмотрел на крупные часы с треснувшим стеклом.

— А они точно идут? — Он считал, что Новый год полагается встречать из секунды в секунду.

— Эти-то? Они нужны мне только для поправки. На двенадцать секунд у них точности хватит…

Толик непонимающе молчал. Курганов объяснил с важной хитрецой:

— Новый год мы встретим с астрономической точностью. Не хуже, чем кругосветные путешественники на корабле.

Он снял с полки стоявший среди покосившихся книг ящичек орехового цвета, с медными ручками и кнопками. Мягко поставил на край стола. Лампа бросила горячий блик на стеклянную крышку. Толик вытянул шею.

Курганов открыл шкатулку — верхняя часть ее плавно откинулась назад на латунных полосках.

Медное тиканье (которое Толик уже не замечал, потому что привык) с новой громкостью заполнило комнату.

Часы были похожи на будильник — размером, римскими цифрами, желтыми стрелками. Но будильники всегда стоят, а этот лежал в ящичке. Точнее, был подвешен горизонтально внутри медного кольца с зубчатыми колесиками. Ободок вокруг стекла тоже был медный и в мелких зубчиках.

«Динь-так, динь-так, динь-так…»

— А я-то все думал: где это тикает? — сказал Толик.

— Корабельный хронометр, — сказал Курганов.

— Я догадался… — Толик шевельнул рукой — хотел погладить коробку и не посмел.

— Да возьми, возьми, — разрешил Арсений Викторович. — Можешь подержать… Вот так, за ручки… Покачай тихонько…

Видишь, несмотря на качку, он остался горизонтальным. Кардановый подвес. Это очень важно для точного хода…

Ящичек был тяжелый, откинутая крышка перекосила его в руках у Толика, но часы и в самом деле остались висеть ровно. Горизонтально. Бодрое их «динь-так» словно говорило: «Смотри, ничего страшного». Толик слегка покачал шкатулку и протянул Арсению Викторовичу. Тот плавно опустил ее на стол.

— Главное, оберегать хронометр от резких толчков. И заводить надо в одно время. Я в восемь утра завожу…

Ключик с головкой в виде медного диска торчал в гнезде, в углу шкатулки.

— Жалко, что утром… — сказал Толик.

— Почему? Посмотреть хочется?

— Ага.

— Ну, смотри… — Курганов плавно перевернул хронометр в кольце. Стал виден медный корпус с круглым, как у консервной банки, донышком. Курганов ткнул ключиком в неглубокую ямку, надавил в сторону. Донышко повернулось на оси, ключ ушел в гнездо.

— Крути, — разрешил Курганов. — Немного только, один оборот… Нет-нет, в другую сторону, против часовой.

Ключ повернулся легко, с бархатным шорохом. Так приятно было поворачивать его. Жаль, что нельзя больше…

— А точность не сбилась, оттого что не вовремя завели?

— Ничего страшного… Тем более все равно сейчас я буду делать поправку. Новогодняя ночь — самое время для этого… Он у меня за два месяца на двенадцать секунд убежал…

— Всего-то? — изумился Толик.

— Это же хронометр, не ходики…

Курганов выложил на стол карманные часы. Пошевелил над хронометром пальцами и строго сказал:

— А теперь приступим.

Он свинтил и отложил стекло. Втиснул в ящичек, под корпус, ладонь, снова перевернул в кольце хронометр, и… механизм скользнул из медного котелка в руку.

Курганов достал его, повернул к свету, держа в растопыренных пальцах. Незащищенное сердце хронометра доверчиво тикало, шевелило колесиками, искрилось желтыми звездочками. Толик не дыша придвинулся ближе. На широком валике он разглядел тончайшую стальную цепочку. Она была похожа на цепь от крошечного велосипедика. А выше всех валиков и шестеренок моталось туда-сюда на оси с чуткой синеватой пружинкой медное кольцо.

— Горизонтальный балансир, — слегка торжественно объяснил Курганов. — Изобретение умнейших мастеров восемнадцатого века. Именно он дает часам такую точность… Видишь грузики на кольце? Среди них есть два с прорезями. Это регуляторы хода. Чтобы изменить ход на секунду в час, надо повернуть их на девяносто градусов. А чтобы на секунду в сутки — это совсем ювелирная работа. Вообще-то ею специальные мастера занимаются, но где их здесь возьмешь?