У начала времен (сборник) - Янг Роберт Франклин - Страница 43

Но, несмотря на пустые бессодержательные годы, Эмили оставалась верной своему рабочему столу и поднималась задолго до рассвета, когда рушились поэтические грезы; она все еще верила, что однажды кто–то, пройдя через отделанное фресками фойе, свернет в правое крыло коридора (а не в левое крыло, в зал Автомобилей, или центральное, в зал Электрических Устройств) и, приблизившись к ее столу, спросит: «А нет ли поблизости Ли Ханта? Меня всегда интересовало, почему Дженни поцеловала его, и я подумал, что, может быть, он расскажет мне, если я спрошу его об этом», или «А не свободен ли сейчас Вильям Шекспир? Мне хотелось бы обсудить с ним тоску и грусть Принца Датского». Но годы пролетали, а единственными людьми, которые заходили в правое крыло коридора, не считая самой Эмили, были музейные чиновники, швейцар и ночной сторож. В результате она очень близко познала величие поэтов и сочувствовала им в их остракизме. В некотором смысле, она была с ними в одной лодке…

В то утро, когда рухнули поэтические грезы, Эмили как обычно совершала свой обход, не подозревая о надвигающемся бедствии. Роберт Браунинг изложил свое обычное «Утром в семь; склоны холма как поле жемчужной росы " в ответ на ее приветствие, Вильям Купер отрывисто сказал: «Почти двенадцать лет прошло, как наше небо тучи скрыли!» , а Эдвард Фицджеральд отреагировал (несколько опьянело, как показалось Эмили) с неизменным постоянством: «Прежде чем призрак притворного утра угас, мне показалось, в таверне был глас, который кричал: «Когда внутри весь Храм готов к службе, почему снаружи остался заснувший приверженец веры?». Мимо его пьедестала Эмили прошла относительно быстро. Она всегда относилась иначе, чем дирекция музея, к включению Эдварда Фицджеральда в зал Поэтов. По ее мнению, он не должен был реально претендовать на бессмертие. Действительно, он обогатил пять собственных переводов Хайяма избытком подлинной образности, но это не делало его гениальным поэтом. Не в том смысле, как были поэтами Байрон и Мильтон. И не в том смысле, как был поэтом Теннисон.

При мысли о лорде Альфреде шаги Эмили убыстрились, и две недозревших розы тут же расцвели на ее худых щеках. Она едва смогла дождаться, пока дойдет до его пьедестала и услышит, что он собирается сказать. В отличие от деклараций множества других поэтов, его чтения всегда представлялись как–то иначе, возможно потому, что он был одной из самых новых моделей, хотя Эмили не нравилось думать о своих подопечных, как о моделях.

Наконец–то она подошла к столь дорогой для нее территории и взглянула вверх, на юное лицо (все андроиды, человекоподобные роботы, были скопированы с поэтов, какими они были в двадцатилетнем возрасте).

— Доброе утро, лорд Альфред, — сказала она.

Чувствительные синтетические губы сложились будто в живой улыбке. Едва слышно зашуршала лента. Губы разъединились и прозвучали нежные слова: 

«Когда утренний ветер пройдет в тишине,

И планета любви далеко в вышине

Начинает бледнеть в свете том, что ласкает она

В бледно–желтого неба постели…» 

Эмили невольно поднесла руку к груди, а слова продолжали нестись сквозь глухие заросли ее сознания. Она была до того зачарована, что не могла даже подумать о каких–либо, самых обычных своих шутливых остротах в ответ на выпады поэтической братии, и вместо этого стояла молча, уставившись на фигуру на пьедестале, в состоянии близком к благоговейному страху. Но вскоре она двинулась дальше, бормоча рассеянные приветствия Уитмену, Уайльду, Вордсворту, Йейтсу…

Она была удивлена, увидев мистера Брендона, куратора, ожидавшего ее у стола. Мистер Брендон очень редко навещал зал Поэтов; он занимался исключительно техническими выставками и полностью переложил управление поэтами на своего ассистента. Он принес с собой, как успела заметить Эмили, толстенную книгу, и это было еще одним источником удивления. Мистер Брендон не слыл любителем чтения.

— Доброе утро, мисс Мередит, — произнес он. — У меня есть для вас хорошая новость.

И Эмили тут же подумала о Перси Биши Шелли. Существующая модель имела плохую ленту, и она несколько раз напоминала об этом мистеру Брендону, предлагая ему написать в фирму Андроид Инкорпорейшн и потребовать замены. Возможно, что он наконец–то сделал это, а может, даже получил ответ.

— Да, мистер Брендон? — с нетерпеньем проговорила она.

— Как вы знаете, мисс Мередит, зал Поэтов был всегда чем–то, приносящим всем нам лишь одно разочарование. По моему собственному мнению, с самого начала это была бесперспективная идея, но будучи не более чем простым куратором, я ничего не мог решить по существу. Совет директоров хотел иметь комнату, полную роботов–поэтов. Теперь с радостью сообщаю, что наконец–то члены совета взялись за ум. Даже они теперь поняли, что поэты, если рассуждать с позиции интересов публики, давно умерли, и что зал Поэтов…

— О, но я уверена, что интерес публики к поэтам вскоре вновь пробудится, — прервала его Эмили, пытаясь подпереть рушащееся небо.

— Зал Поэтов, — невозмутимо повторил мистер Брендон, — является крупным и абсолютно ненужным расходом в музейном бюджете и впустую занятым местом, которое так необходимо нашей расширяющейся выставке в зале Автомобилей. И мне еще радостнее сообщить, что наконец–то совет принял решение: начиная с завтрашнего утра зал Поэтов будет закрыт, чтобы комната была переделана под экспозицию «Век Хрома», как часть общей автомобильной выставки. Это, безусловно, наиболее важный период и…

— Но поэты, — вновь прервала его Эмили. — Что же будет с ними? — Теперь небо вокруг нее рушилось, и, перемешанные с осколками голубизны, там были и порванные в клочья фрагменты величественных слов, и обломки когда–то горделивых фраз.

— Ну разумеется, мы поместим их в хранилище. — При этом губы мистера Брендона позволили себе короткую благожелательную улыбку. — Затем, если интерес публики пробудится, все, что нам нужно будет сделать, это распаковать их и…

— Но ведь они задохнутся! Они умрут!

Мистер Брендон сурово взглянул на нее.

— Не кажется ли вам, что вы немного смешны, мисс Мередит? Как это андроид может задохнуться? Как это андроид может умереть?

Эмили почувствовала, что ее лицо покраснело, но она продолжала настаивать.

— Будут задушены их слова, если они не смогут произносить их. Умрет их поэзия, если никто не будет слушать ее.

Мистер Брендон был раздражен. На его землистых щеках появился слабый розоватый оттенок, а карие глаза его потемнели.

— Вы весьма нереально судите об этом, мисс Мередит. Я очень разочарован в вас. Я думал, что вы будете рады переменить обстановку, присматривая за прогрессивной выставкой, вместо мавзолея, заполненного мертвыми поэтами.

— Вы рассчитываете, что я стану присматривать за экспозицией «Век Хрома»?

Мистер Брендон ошибочно принял ее опасение за страх. Мгновенно его голос потеплел.

— Ну разумеется, — сказал он. — Ведь не думаете же вы, что я собираюсь взять кого–то другого управлять вашими владениями, верно? — Его голос даже слегка дрогнул, как будто сама мысль о таком предположении была невыносима для него. В каком–то смысле это означало: кто–то другой потребует больше денег. — Вы можете приступить к своим новым обязанностям прямо с завтрашнего утра, мисс Мередит. Мы уже наняли грузчиков, чтобы ночью переместить автомобили, а с утра здесь будет бригада декораторов, чтобы придать залу современный вид. Если получится, мы подготовим все, чтобы открыться для посетителей послезавтра… Вам знаком «Век Хрома», мисс Мередит?

— Нет, — цепенея, произнесла Эмили. — Я не знакома с ним.

— Я так и думал, что нет, поэтому и принес вам вот это. — Мистер Брендон протянул ей большую книгу, которую принес с собой. — «Анализ хромированного декора в искусстве двадцатого века». Прочтите это с большим вниманием, мисс Мередит. Это одна из самых важных книг нашего столетия.

Остатки неба обвалились вниз, и Эмили беспомощно стояла среди голубых развалин. Вскоре она осознала, что тяжелый предмет в ее руках — это «Анализ хромированного декора в искусстве двадцатого века» и что мистер Брендон уже ушел…