Подобно войне за веру - Модезитт Лиланд Экстон - Страница 28

– Ну, это просто игрушки. Чем старше я становлюсь… тем больше меня тянет к загадочному. – Лоб Элсина на миг сморщился. – Присядь. У меня в печке горшочек, но еда еще булькает, а Нинки пока нет дома.

– Она все еще преподает в университете?

– Все еще? Твоя мать никогда не оставит преподавание. Ей даже удалось убедить ректора, что поскольку музыка усиливает математические способности, базовая теория музыки должна стать одной из самых востребованных дисциплин.

– Она работала над этим годы назад, – Тристин занял добротный деревянный стул у шахматного столика, оставив второй, с потертой пурпурной подушкой, отцу.

– Сам помнишь, твоя мать не из тех, кто легко расстается с убеждениями. Конечно, оба наши отпрыска так податливы и легко соглашаются со всем, что предложат родители.

Тристин открыл рот и тут же закрыл. Отец все еще мог шутя вывести его из себя. Просто для того, чтобы посмотреть на поведение сына.

– Так-то лучше, – Элсин кивнул. – Бодрящий сок или чай? – Помедлил. – Что-то неладно с ногой?

– Плохо гнется. Ее разодрало во время приступа ревяк, пришлось восстанавливать. Прежняя подвижность не вернулась, но доктора говорят, все прекрасно. Дело времени, и только. Я упражняюсь, и она с каждым днем все лучше.

– Можешь нам об этом рассказать за обедом. Сейчас не стоит трудиться. Твоя мать выспросит все подробности. Так чай или сок? Ты не ответил.

– Чай. С лаймом, если есть.

– Есть. Их теперь навалом, удалось достичь баланса в верхнем садике справа. – Старик направился к дверям, а оттуда к кухне и обширной столовой, выходившей в боковой садик и на восточную сторону Камбрии.

Тристин повернулся на стуле в сторону сада, довольный, что видит небо не через портал или экран, изображение не профильтровано датчиками и сканнерами. Затем его взгляд упал на инкрустированный шахматный столик, уставленный каменными фигурками. Столешница была восьмивековой давности. Как следовало из семейных преданий, смастерил ее их предок на старой Земле. Тристин улыбнулся. Да, древняя, но настолько ли? Расходы на перевозку оказались бы немыслимыми. Если она такая древняя, то ей буквально нет цены. Можно было бы провести генетический анализ деревянных частей конструкции, чтобы уточнить дату, но ни одна лаборатория не станет этим официально заниматься, люди и так завалены работой выше головы.

Каменные шахматные фигурки вырезал дед в последние свои годы.

– Готово, – Элсин протянул сыну тяжелую кружку, затем сел и поставил вторую себе на колено.

– Спасибо, – Тристин втянул ноздрями пар, блаженствуя от ароматов чая и свежего лайма. Разве можно сравнить с выдохшимся при переходе продуктом, который на Маре называют чаем скорее по привычке?

Элсин со вздохом упал на подушку.

– Скажи-ка, и каково на этот раз отклонение при переходе?

– Не такое уж большое. Чуть больше недели. Говорят, у транспортов оно больше. – Тристин пригубил чай, вкус которого оказался столь же хорош, как и аромат. – Очень вкусно. Мне не хватает подобных мелочей.

– И мне не хватало. Не удивительно, что тебе тоже. Что бы ни говорили люди, а у нас есть тяга к земле и ее дарам.

Тристин кивнул, думая о лаймах, чае и саде, и о более чем пяти поколениях, передававших друг другу эти дом и сад. И каждое что-то улучшало, достраивало и высаживало.

– Ты выглядишь, пожалуй, задумчивым. Даже встревоженным.

– Ну… женщина… одна знакомая… сказала, что я идеалист, который не особенно заботится о людях. И сказала, что я точь-в-точь как ревяки. И была не на шутку расстроена.

– Это задело тебя.

– Полагаю, – Тристин передернул плечами. – Некоторым образом… ну… просто спрашиваешь себя…

– Знаешь, почему она тебя расстроила?

– Эти ее слова насчет людей… Когда я ехал на электричке от трубостанции, один перегон со мной в вагоне сидели две девочки. Одна из них поглядела на мою форму, затем сошла с поезда и разрыдалась. И я стал думать, кого она потеряла. Вспомнил Квентара. Однажды мне пришлось добираться на скутере до его станции, потому что мою разнесли вдребезги. Квентар заявил, что у него одна цель: как бы ему перебить побольше ревяк. Словно они не люди. Но они не дали себя перебить, через несколько дней Квентар погиб. Я же всегда исходил из того, что ревяки тоже люди, только фанатизм превращает их в нелюдей. В этом и разница между нами – в отношении к противнику. Мне довелось допрашивать разных ревяк, многие солдаты вели себя, как машины. Да почти все, кроме одного офицера. Он сказал нечто вроде того, что пока верует, ничто, мной сказанное, его не переубедит. Даже не потрясет, потому что он сознательно выбирал веру. – Тристин замолчал, понимая, что говорит слишком сумбурно.

– Ты думаешь, что вера – это нечто, навязываемое людям и превращающая их в слепцов? – спросил Элсин.

– Я просто об этом не думал. И был поражен, когда Эзилдья заявила, что я сам фанатик и слепец. Она сказала, что если я ставлю какой угодно долг выше человеческих чувств, то ничем не лучше ревяк. И упомянула мою несуществующую ревячью наследственность. Если я внешне на них похож, значит, я из них. Выходит, что я не человек, если не выставляю свои чувства напоказ. Но означает ли, что я машина, если считаю, что идеалы важны?

Элсин рассмеялся.

– Нет. Это означает, что ты молод и человечен. Молодость жестока, а показать другим, что ты чувствуешь боль или растерян, – сделаться уязвимым. Молодые терпеть не могут оказаться уязвимыми. Это роскошь юного возраста.

– Спасибо… Думаю…

– Не станем на этом задерживаться. Во-первых, ты не поверишь мне, что бы я ни сказал. А во-вторых, сам со временем увидишь. Остерегайся женщин, которые хотят, чтобы ты распахивал перед ними душу, и будь равно осторожен с такими, которые в испуге бегут от твоих чувств.

– Тебя послушать, так мне всех следует избегать. – Тристин отпил из кружки. – Попытаюсь усвоить твой мудрый совет.

– Брось. Я не слушал своих родителей, пока не стал старше. Нет, это не совсем верно. Я вслушивался в слова и мог оценить их мудрость, но эта мудрость не казалась по-настоящему применимой в жизни. Подозреваю, это справедливо для каждого поколения, но никто из нас не живет достаточно долго, чтобы это подтвердить. Практически никто не доживает до правнуков.

Тристин кивнул. Казалось, слова отца ускользали прочь, несмотря на всю их нехитрую правдивость.

– В твоем послании говорилось, что тебе предложили учиться на военного пилота, и ты подумываешь согласиться, – Элсин отпил из своей кружки. – Если будешь много странствовать в глубоком космосе, возможно, проживешь достаточно долго, чтобы постичь закономерности течения жизни.

– Эффект перехода все уменьшается, – Тристин поджал губы и переместился на стуле, с чего-то вдруг вспомнив разговор с Эзилдьей. Она как-то упомянула, что ее мать работала с фархканами и потеряла год. – У меня создалось впечатление, что фархканы оказывают какую-то помощь нашим инженерам по переходу.

– Время от времени они нам кое-что подсказывают. Можешь спросить у матери. Я не знаю подробностей.

– Что ты знаешь о фархканах?

– Они опасны.

– Почему?

– Тристин, ты на Службе. Я тоже там был. Ты знаешь все, что знал я, плюс то, что за эти годы изменилось. Почему же ты спрашиваешь меня? Полагаешь, я знаю что-то такое, чего не знаешь ты сам?

– А почему бы и нет? Чем черт не шутит, – хихикнул сын.

– Отлично, – Элсин вздохнул. – Им удаются переходы практически без задержек во времени. Вдобавок, никто не решается вторгаться в их системы. Мы ничего не говорим, ревяки ничего не говорят и фархканы ничего не говорят о проблемах переходов. По официальным данным мы потеряли один корабль, но это неправда. Эксперименты обошлись слишком дорого. Потери таковы, что мы оставили попытки. А ревяки нет. И долго еще не оставят. И не убежден, что оставят вообще когда-нибудь.

– А фархканы?

– О них слишком мало известно. Биотехнологии фархканов, вероятно, более продвинуты, чем наши, а корабли совершенней. – Элсин ухмыльнулся и поглядел на сына. – У тебя такой вид, как будто ты что-то знаешь. Но я не стану спрашивать.