Карты, деньги, две стрелы - Баштовая Ксения Николаевна - Страница 38

— Я ведь сама попросила… взять меня с собой…

— Понимаю, — повторила кнесица де Шасвар. И мне почему-то вдруг отчаянно захотелось ее придушить. — Но что ты собираешься делать дальше? Нельзя тянуть вечно, дочка. Счастливый случай вернул нас друг другу и… В конце концов ведь капрал здесь тоже теряет время. Ты не хочешь объяснять, что привело его в Фирбоуэн, но, я уверена, повод более чем серьезный. Опасаться за его здоровье больше нечего, мужчина, справившийся с шестью химероидами в одиночку, не пропадет даже здесь… Отпусти его, Матильда. Он спас жизнь тебе, ты — ему, и что же? Вы до старости будете тяготиться взаимными обязательствами?

Плюнув на уверения госпожи де Шасвар в моем «благородстве», я прилип ухом к двери. Но не услышал ни слова — Матильда молчала. Фенийка, сделав паузу, заговорила вновь, уже мягче, ласковее:

— К чему это приведет, моя дорогая? Подумай о себе да и о нем тоже! У капрала неприятности, которые необходимо срочно разрешить, так? И что же ты, хочешь быть обузой человеку, который столько для тебя сделал?

— Нет, — еле слышный шепот.

— Тогда отпусти его, — повторила женщина. — И вы оба вздохнете спокойно. Здесь не Унгария, и Конрад… В конце концов ты ему уже не принадлежишь. И ты моя дочь. Клан примет тебя. Жизнь можно начать сначала, уж я-то знаю, о чем говорю… Но что же ты молчишь, дорогая?

— Я… я ничего, мама…

Голос Матильды дрогнул или мне только показалось? Хотя… судя по чуть изменившемуся тону супруги великого кнеса, «показалось» не только мне.

— Или дело не в этом, дочка? Не в обязательствах и благодарности?

— Я… вовсе нет!.. Просто… просто…

— Если тебе неловко, я сама могу поговорить с господином Иассиром, — предложила госпожа де Шасвар. — Он, разумеется, поймет. И, уверяю тебя, все разрешится к обоюдному удовольствию. Милях в двадцати отсюда — наш охотничий домик. Я отправила туда весточку еще утром, и скоро за мной пришлют. То есть, я надеюсь, за нами обеими. Капрал наконец пойдет своей дорогой, а мы — своей… Ну же, Матильда, посмотри на меня!

Я заскрежетал зубами. «Обоюдное удовольствие»! У, глыба каменная!.. Да много ты понимаешь? И кто тебе право дал решать за меня?!

— Я ведь тебя не неволю, дорогая, — помолчав, сказала фенийка. — Ты уже взрослая и вольна сама выбирать, куда и с кем тебе идти. Ты никому ничего не должна.

— Не должна, — эхом откликнулась Матильда.

И это «не должна» стало последней каплей. Чего ради я тут стою? И кому здесь нужны мои покаянные признания? Светлые боги, какой же я дурак! Выходит, не мамочка ее от меня отстраняла — Матильда просто не решалась, так же как и я, поговорить начистоту. Ясно как божий день, что пора нашим дорожкам в стороны разойтись… А ей вот неудобно. Спасителю-то оглобли завернуть!.. Тьфу!

— Гр-р? — тихонько поинтересовался забытый иглонос, вопросительно ткнувшись носом в дверь. Та скрипнула.

Голоса внутри затихли. Я шарахнулся от крыльца как ошпаренный. Мало мне услышанного, так не хватало еще, чтобы на пороге с ухом оттопыренным поймали!.. Одна надежда — что на Брыся подумают. Широкий прыжок в спасительные кусты у стены дома, колючие шипы, полоснувшие щеку, — пусть! Хуже уже не будет. Какие-то ошметки гордости у меня еще остались. «Сама поговорю» — ага, сейчас! Вас мне только не хватало, госпожа, с вашими разговорами… Ну его, этот ужин. Сорвусь ведь, боги свидетели, точно сорвусь! Мамаше этой чадолюбивой гадостей наговорю, Матильду расстрою…

А я не хочу ее расстраивать. Правда не хочу.

Безбожное вранье на тему «что-то голова от свежего воздуха разболелась, я спать пораньше лягу» прокатило. От ужина со всеми вытекающими тоже удалось отвертеться, к тому же нахальный Брысь притащил откуда-то круг колбасы, который мы разделили по-братски… ну то есть почти: мне достались огрызки, и те не без возмущенного ворчания. Ничего, переживет. И так уже сало с загривка капает. А я с обеда не ел…

Жаль, запереться не вышло: в отведенной мне хибарке таких роскошеств, как внутренний засов, не имелось вовсе. Пришлось демонстративно укладываться в постель и по мере сил изображать спящего, завистливо прислушиваясь к чавканью из-под кровати. Этот иглонос нигде не пропадет… Приходила кнесица де Шасвар, щупала холодными пальцами мой лоб и что-то бормотала себе под нос по-фенийски. Понять не понял — выговор уж больно быстрый, но еле удержался, чтобы не обругать напоследок. Потом приходила Матильда с котелком супа. Пыталась разбудить, гремела плошками, шмыгала носом, раза два начинала что-то говорить — и оба раза, вздохнув, замолкала… Тоже щупала лоб. Жара не обнаружила, поскрипела стулом и, зачем-то погладив меня по голове, как ребенка, ушла.

А я, отвоевав свой кусок колбасы, с трудом дождался ночи и принялся собирать манатки. Громко сказано, конечно, было бы что собирать. Застегнул мундир, натянул сапоги, перекинул через плечо сумку с Фелановым драным одеялом… Готов. Можно выдвигаться. Предполагаемый маршрут по карте я отследил еще до визита супруги великого кнеса. Оказалось, не так и далеко — дня три потрачу, может быть. Если бы не через лес — и того короче вышло бы, но увы… Не представляю, правда, как я буду ловить этого клятого единорога, не имея ни навыков, ни девственницы. Его же еще и до Мертвого Эгеса как-то дотащить надо. Хм… Я припомнил слова Змея: «Да, единорог. Желательно живой». Ну-ну! Он небось не меньше жеребца хорошего. Нашли наездника.

— Ладно, — пробормотал я, на всякий случай еще раз сверившись с картой и сунув ее в карман, — на месте разберемся.

Я уже толкнул было дверь, как взгляд зацепился за мятый бумажный уголок, торчащий из-под соломенного матраса. Так. Карта у меня, а это что?.. Подарок Фелана? Я вернулся к кровати и вынул неровно сшитую тетрадку. Наверное, Матильда ее сюда засунула. Ну конечно же она! Помнится, мы еще тот занятный стишок ночью читали вдвоем… То есть кнесна читала, а я слушал. Красивый у лаумов язык все-таки! Еще бы понять, что автор конкретного произведения имел в виду? Помню какие-то обрывки — один другого чудней. Какие-то алтари осиротевшие, грехи отцов, маски… Никогда, знаете ли, не понимал поэзии.

Повертев в руках сшив, я оглянулся на открытую дверь хибарки. Деревня спала. Ни огонька, ни звука. И обе госпожи де Шасвар, наверное, уже седьмой сон видят… Пальцы машинально перебирали мятые страницы. На кой ляд мне теперь эти бумажки? Картинки я посмотрел, стишок послушал. Про медальон, который с шеи снять так и не удалось, мы все равно так ничего и не узнали. Оставлю кнесне. Она образованная: и надписи разберет, и развеется заодно. Как ни бесит меня ее матушка, но в одном она права: мне в одну сторону, а Матильде — в другую. Не след дочери кнеса по лесам с компании беглых унтеров шататься. Вот мать под крылышко возьмет, в клан введет, от отца прикроет в случае чего… Интересно, за кого ее хотели выдать замуж? Наверное, за дворянчика какого-нибудь, из штатских… Вечно им все лучшее по первому щелчку пальцев достается!

Повинуясь внезапному порыву, я цапнул из потухшего очага уголек и, перевернув подарок огненного мага обложкой вниз, быстро нацарапал на желтоватой бумаге несколько слов. И без того, считай, как трус последний, ноги делаю… Хоть попрощаться, пускай и так!

Видимо, светлые боги решили чуток подсластить горькую пилюлю: когда я подошел к дому старосты, первое, что бросилось в глаза, — это приоткрытая створка окна. Казалось бы, что тут такого? Ночь теплая, в доме душно… Но когда я на цыпочках подкрался к окошку и осторожно заглянул внутрь, мое лицо само собой разъехалось в улыбке. Возле окна стояла узкая кровать. И спала на ней, подложив ладошку под правую щеку, не супруга великого кнеса, а его дочурка. Я едва не забыл, зачем пришел: Матильда знакомо хмурилась во сне, черные кудряшки рассыпались по льняной наволочке, на белой шейке поблескивает золотая цепочка… Смотрел бы и смотрел, честное слово!

Очнулся я минут, наверное, через пять. И мысленно отвесил себе крепкий подзатыльник — нашел время сопли пузырями пускать! Хотел же потихоньку, без осложнений и поруганной гордости… А эдак я тут до рассвета с умильной рожей проторчу. Вздохнув в последний раз, я тихо потянул на себя оконную створку. Она поддалась без скрипа, как только что смазанная маслом. Похоже, боги действительно сжалились надо мной… Я вынул из-за пазухи тетрадь Фелана и, перевесившись через подоконник, положил ее кнесне на одеяло. Ну вот. Вроде бы все. Теперь можно уходить.