Карты, деньги, две стрелы - Баштовая Ксения Николаевна - Страница 32

Я осторожно отодвинулась от все еще не открывшего глаза капрала, прижала к ладони к горящим то ли от стыда, то ли еще от чего-то щекам и поспешно, пока милез еще не проснулся, шмыгнула к двери.

На пороге споткнулась о задремавшего Брыся. Зверь лениво покосился на меня, но так и не соизволил встать — лишь слегка подвинулся, открывая проход. И снова заснул.

Мужчины…

Уже выскочив в коридор, я столкнулась с местным знахарем.

— Как он? — На висках пожилого агуанина серебрилась седина, но карие глаза смотрели молодо.

Ох, я же никому не сказала, что капрал пришел в чувство!

— Ему лучше. Он очнулся. Правда, это было ночью, сейчас он снова спит… но, кажется, все будет в порядке.

— Очнулся? — Лекарь шагнул в комнату.

Как он умудрился не наткнуться на развалившегося Брыся, для меня осталось загадкой.

Я осторожно направилась вслед за лекарем:

— Ну да. А потом заснул. Думаю, ему стало лучше.

Я ожидала, что специалист подтвердит мои радостные слова, но тот склонился над кроватью, озадаченно прищелкивая языком. Попробовал ладонью лоб капрала; порывшись в мешочке, висящем на поясе, вытащил щепотку какого-то порошка, сдул с ладони, прислушался к чему-то, улавливаемому лишь им, и огорченно вздохнул:

— Плохо дело.

— Что вы имеете в виду? — охнула я.

Иглонос, проснувшийся от моего выкрика, подскочил и озадаченно закрутил головой, пытаясь понять, что происходит.

— Не кричите, госпожа, — опустил глаза знахарь. — Помирает он.

— Как — помирает? Вы что? Он не может умереть! Я с ним только что разговаривала, всего несколько часов назад? Он просто спит!

— А почему тогда до сих пор не проснулся? — горько усмехнулся знахарь, вытирая ладони о темный передник. — Вы ведь громко говорите.

А ведь и правда.

Я рванулась к кровати:

— Капрал! Капрал, вы слышите меня? — Ладонь коснулась плеча милеза, и я испуганно отдернула руку, почувствовав под пальцами холод льда. Подняла перепуганный взгляд на агуанина: — Что происходит? Ему ведь было лучше! Я разговаривала с ним!

Тот только печально улыбнулся:

— Наверное, вам почудилось, госпожа. Он умирает.

— Он не может умереть!

Меня ласково погладили по плечу, забыв о всяческих сословных представлениях:

— Он умирает, госпожа. Яд химероидов слишком силен. Вы сами почувствовали ледяное прикосновение смерти. И вряд ли он дотянет до завтра. Простите, госпожа. Все в руках Великого Керноса, я больше ничем не могу помочь.

И лекарь вышел из комнаты, ссутулив плечи.

А я уже даже плакать не могла.

Если ночью я хоть как-то боролась за жизнь капрала — пусть знахарь говорит, что разговор с ним мне почудился, — то сейчас я чувствовала себя просто опустошенной. Села на край кровати, тихонько прикоснулась кончиками пальцев ко лбу капрала и вновь вздрогнула, чувствуя холод, идущий от его кожи. Казалось, что внутри, под ней, — сгусток льда, зародившийся где-то в глубине и медленно, неумолимо затягивающий все тело в ледяной каркас, поглощающий биение пульса, который с каждым мгновением становился все тише, все неразличимее.

Брысь ткнулся горячим носом мне в локоть. От неожиданности я вздрогнула и оглянулась: иглонос сидел рядом, склонив голову набок и высунув шершавый язык.

Это ведь капрал дал ему имя.

— Он умирает, Брысь! — хлюпнула носом я, чувствуя, как вновь подкатывают слезы.

Зверь умильно захлопал глазами-плошками (будто это сейчас могло чем-то помочь!) и склонил голову на другую сторону.

А если Айден действительно умрет? И я ничего-ничего не смогу сделать? Это ведь неправильно! Так не должно быть! И я ведь совсем недавно с ним разговаривала! Из тетрадки, что нам Фелан дал, что-то читала…

Тетрадка! Может, в ней что-нибудь есть? Маг ведь зачем-то вручил ее нам.

Осторожно приподняв тяжелую голову капрала, я принялась рыться под подушкой, выискивая подарок огненного мага. Уже почти нащупала и ойкнула, почувствовав, как пальцы что-то обожгло. Испуганно отдернула руку, не увидела на ладони ни малейшего намека на ожог и вновь полезла под подушку.

На этот раз мне показалось, что я окунула руку прямо в кипяток. Внезапная боль была настолько сильна, что я чуть не закричала в полный голос. Но пальцы уже нащупали знакомую шероховатую обложку. Я вытащила тетрадь и с удивлением поняла, что жар исходил от нее, но сейчас постепенно спадал, оставляя после себя лишь приятное тепло.

Что вообще здесь творится?

На первой странице тетради был уже знакомый стих. Так, это мне не нужно, это я уже прочла, а думать, что сие значит и почему лист исписан лишь наполовину, а дальше идет пустое пространство, будем потом, когда Айден очнется.

Следующая страница порадовала изображением единорога, преклонившего передние ноги перед схематически нарисованной парочкой. Разобрать, к какой расе принадлежат взявшиеся за руки существа, невозможно. Волосы слишком затенены, лиц не видно, стоят вполоборота. Вот сиди и думай, то ли люди, то ли фении, то ли лаумы… В любом случае сейчас мне не до этого.

Листаем дальше. Теперь моему взору предстала какая-то карта. Так, она мне тоже не нужна, вряд ли тут есть сведения о том, как лечить от яда химеры.

После пошли пустые страницы… Неужели все? Отдавать такой сшив ради пары строчек и невнятной картинки? Нет, понятно, предполагать, что тут описаны спасительные рецепты на все случаи жизни, включая противоядие от химер, глупо, но ведь именно шарик Фелана привел нас в пещеру к этому чудовищу!

Я уже собралась захлопнуть тетрадь, как вдруг мне показалось, что в самом конце что-то виднеется. Листы зашуршали под пальцами, кожу вновь обожгло огнем.

С последней страницы на меня, ощерившись, смотрела химера.

А ниже шла небольшая запись на лаумейском, сделанная убористым округлым почерком.

«Я с самого начала говорила Руму, что это бред. Нельзя создавать зверя, не зная, как его уничтожить, в случае если что-то пойдет не так. Вдруг результат убьет самого создателя? Но кто меня слушает? Глупую несовершеннолетнюю девушку, да еще и представительницу другой расы. Мы же фении, мы самые умные! Значит, как оживлять его кадавров, так: „Альбиро, помоги, у тебя это лучше всех получается!“, а как я против его затей, так сразу: „Да кто ты такая, лаумка несчастная, иди вон Фелу мозги вправляй, а меня оставь в покое!“ И где справедливость? А нет ее как таковой. Готова поспорить, если эксперимент с иглоносами и прочей поганью выползет наружу, крайними окажутся не ясновельможные фении, а несчастные лаумы в моем лице. Конечно, чего еще ждать, если даже в Совете Одиннадцати от нас всего один-единственный представитель. Никто меня не слушает. А что в итоге? Глупый мальчишка смеется и утверждает, что он все предусмотрел и лучшим антидотом от яда химер будет отвар разрыв-травы, которой на каждом шагу хватает, так что ему ничего не грозит. Нет, честное слово, порой эта огненная парочка — Румеу и Фелан Корсоры — ведет себя так, что я начинаю сомневаться, кто из нас старше: они или я!..»

Рядом было нарисовано несколько резных листиков. По правде сказать, о разрыв-траве я никогда не слышала. Но с другой стороны, за последние несколько дней я увидела столько непонятного и необъяснимого… Поспешно засунув тетрадь под матрас кровати капрала, я выскочила из комнаты, оставив больного на попечении Брыся. Хуже уже все равно не будет.

Знахарь занимался остальными пострадавшими от нападения химер: перевязывал легкие царапины, закрывал глаза умирающим. Ну нет! Я не позволю, чтобы с капралом случилось то же самое!

Услышав мой вопрос, пожилой агуанин удивленно заломил бровь:

— Разрыв-трава? А зачем она вам? Замок какой поломался?

— У вас есть или нет? — Я сдвинула брови.

— Да откуда ж? — хмыкнул лекарь. — Это вам к Барнабу-кузнецу надо, может, у него осталась.

— А где он? Где его найти?

— У околицы. Вы его узнаете, госпожа, он вас у пещеры химеры тогда первым встретил.

Молодой агуанин, тот самый охотник, с которым мы встретились возле пещеры, сперва не понял, чего я хочу. И завел уже знакомую песенку: