Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя - Романенко Константин Константинович - Страница 7

По подсчетам В. Соколова, в ее ходе общие потери вылились в 1 млн 260 тыс. человек. В том числе в составе Красной Армии, включая потери в войне с поляками, составили 742 тыс. человек. В составе формирований белых армий – 284 тыс. чел.; на стороне местных националистических формирований и «зеленых» – 224 тыс. чел. Однако либералы не разгибают пальцы, на иностранный манер, чтобы посчитать жертвы империалистической войны и гражданского противостояния, развязанного правящим классом плутократов бывшей империи.

Очередная встреча представителей союзных армий прошла в январе – феврале 1917 г. в Петрограде. И когда исполнявший обязанности начальника штаба Ставки генерал Гурко сказал, что «русские армии могут начать крупные наступления лишь к 1 мая (нового стиля)», французская сторона выразила недовольство. Она настаивала на том, чтобы «русский план операций, каков бы он ни был, включал наступление, развертываемое как можно скорее и с максимальными средствами».

После долгой дискуссии участники конференции согласились с тем, чтобы провести наступление на всех фронтах между 1 апреля и 1 мая. Особое место в работе конференции заняли вопросы, связанные с оказанием помощи России оружием и военными материалами. При этом союзники направляли свои усилия «главным образом к сокращению заявок русских», одновременно требуя от России активных «боевых действий против австро-германцев». Союзники согласились поставить России 3,4 млн т различных военных материалов; в три раза меньше того, что просили русские – 10,5 млн т. Причем Россия не являлась передовой державой. В 1913 г. по продукции машиностроения Россия занимала лишь четвертое место в мире, по добыче угля, а по производству чугуна и стали – пятое – после США, Германии, Англии, Франции[5].

В то время когда стратеги союзных держав готовились к военной кампании, которая, по их представлениям, должна была увенчаться решающей победой, в России неуклонно нарастали революционные настроения. К осени 1916 года русская армия уже не имела гвардии – она была выбита германской шрапнелью и свинцом пулеметов, задохнулась в ядовитых хлорных облаках. «Миллионы русских Митек, Ванек и Петек месили грязь окопов, били вшей на бинтах, умирали, унизав собой спирали колючей проволоки, стонали в землянках, ослепленные газами».

Россия привыкла к тому, что «всегда гладко не бывает», но война обнаружила самые гнусные язвы бюрократии и капитализма. За сутки война пожирала 45 000 снарядов, в то время как военные заводы давали только 13 тысяч, армии не хватало винтовок и патронов. Часть солдат была без сапог, и люди отмораживали ноги. В солдатских бараках сидело почти полмиллиона человек, которых не отправляли на фронт, потому что не было обмундирования. «Ратники ехали на передовую под германские пулеметы с палками, в гражданской одежде, прикрыв ее шинелями». Там где были перебиты офицеры, началась массовая сдача в плен.

Война тяжелым катком прошла и по гражданскому населению России. Хозяйственная разруха и голод охватили всю страну. Промышленность, транспорт и сельское хозяйство пришли в упадок. Правительством предпринимались попытки ликвидировать продовольственный кризис путем правительственных заготовок, реквизиций и, наконец, принудительной хлебной разверстки. Но это «привело лишь к расширению черного рынка, росту спекуляции, обогащению помещиков, купцов, кулаков и царских чиновников, ведавших продовольственным снабжением». Правительство не справлялось с обеспечением самыми необходимыми продуктами не только гражданского населения, но даже находящихся на фронте войск.

Уже в 1915 году российский человек узнал, «что такое карточки: не было муки, не было мыла и масла», на сахар были введены «особые талоны», возле продуктовых лавок выстраивались длинные хвосты. Но если рабочий люд затягивал пояса, в чиновничьих и аристократических кругах процветало казнокрадство, а сливки столицы кутили в ресторанах и играли в карты. С началом войны оживилась жизнь в столичных игровых клубах и публичных домах, где «не жалели рублей» не только высшие слои общества, но и наезжавшие с фронта отпускные офицеры.

Пока мировая бойня безостановочно перемалывала человеческие и хозяйственные ресурсы страны, российский капитал наживал огромные барыши на военных поставках, а спекулянты придерживали продукты, чтобы нагнать на них цены. И массовые забастовки в Петрограде, начавшиеся 23 марта 1917 г., объяснялись не недостатком хлеба, а искусственным дефицитом и «невиданной дороговизной продовольствия».

Вместе с тем, как пишет В. Пикуль: «Никогда еще богатые люди не ели так вкусно, не пили таких вин, как в это время. В моду вошли гомерические застолья, на которых процветали нравы периода упадка Византийской империи, в этих пирах чуялось что-то жуткое – из легенд об оргиях Сарданапала, и голые красавицы в одних чулках и туфельках, подаваемые в конце ужина на золотом блюде в виде десерта, – это лишь слабенький мазок, не способный точно воспроизвести жирную и сочную картину тогдашнего разврата буржуазии, жрущей, пьющей и сыто рыгающей».

В эти дни Владимир Маяковский в знаменитом «Вам» бросал в лицо элите России: «Знаете ли вы, бездарные многие, думающие, нажраться бы лучше как, – может быть, сейчас бомбой ноги выдрало у Петрова-поручика?..» В канун революции «исподличалась даже клерикальная элита России». «С тех пор как убрали Саблера, обер-прокурором в Синоде сидел Волжин, стол которого был завален делами о растлении епископами малолетних девочек, о мужеложстве столпов высшей иерархии русской церкви…»[6].

К началу 1917 года в России стал остро ощущаться кризис продовольственного снабжения, и 23 февраля 1917 года начались массовые забастовки и демонстрации, вызванные недостатком хлеба в Петрограде. Вскоре к «хлебному бунту» присоединились и солдаты «запасных полков», находившиеся в столице. В воздухе повеяло ветром грядущей революции, даже в Царском Селе заговорили о том, что нужна «твердая власть». И чтобы задавить назревающее волнение так же последовательно, как в 1905 году, заговорили о диктаторе. Флигель-адъютант Николая II, герцог Лейхтенбергский писал о тех днях: «Был момент, когда показалось, что положение может быть в значительной степени спасено, если послать в Петроград популярного генерала с фронта… снабдив его диктаторскими полномочиями и дав вместе с тем возможность объявить народу, что государь согласен на образование ответственного министерства».

Однако для того, чтобы подавить бунтарские настроения и обрушить репрессии на рабочих и крестьян, у царя и правительства должны были быть развязаны руки, а для этого нужно было заключить сепаратный мир с Германией. Причем такая возможность была; но сошлемся на мало известные документы.

Арестованного или, вернее, переданного в Иркутске «Политическому Центру» из рук в руки чехословаками Колчака допрашивала Чрезвычайная Следственная Комиссия, созданная 17 января 1920 года «эсеро-меньшевистским Политическим Центром». В ее состав входили: председатель К.А. Попов – заместитель председателя Иркутской губ. ЧК, заместитель председателя меньшевик В.П. Деннике и два члена комиссии – правые эсеры Г.Г. Лукьянчиков и Н.А. Алексеевский. И хотя с переходом власти в Иркутске к Ревкому она была реорганизована в Губернскую Чрезвычайную Комиссию, «ее состав оставался неизменным до самого последнего дня допроса», проводившегося 6 февраля[7].

На третьем допросе, состоявшемся 24 января, Алексеевский задал адмиралу далеко не праздный вопрос: «Было ли вам известно тогда или после, что существует соглашение, заключенное 9 сентября 1914 года между Россией, Францией и Англией относительно того, что при известных условиях каждое из этих государств, несмотря на то, что в открытом тексте сказано, что никто не может заключить отдельного мира, может заключить отдельный мир? В отношении России этим условием была революция.