Унесенные ветром. Том 1 - Митчелл Маргарет - Страница 43

Слова Чарльза нашли подтверждение, как только дядюшка Питер влез на козлы и взял в руки кнут.

— Мисс Питти крепко расстроилась, что не поехала вас встретить. Боится, вы, может, не поймете, но я сказал ей, чтоб не ехала: она с мисс Мелли только в грязи выпачкаются и новые платья себе испортят. Ну, а я сам все вам растолкую. Мисс Скарлетт, вы бы взяли ребеночка-то на руки. Как бы эта пигалица его не уронила.

Скарлетт покосилась на Присси и вздохнула. Присси, конечно, была не лучшей из нянек. Недавнее превращение из тощей девчонки в короткой юбке, с тугими, торчащими в разные стороны косичками, в солидную особу в длинном ситцевом платье и белом накрахмаленном тюрбане приводило ее в состояние радостного возбуждения. Она никак не могла бы достичь столь высокого положения в столь раннюю пору жизни, если бы не война, с ее неотложными запросами. Интендантская служба предъявляла свои требования к поставкам с Тары, и Эллин просто не могла обойтись без Мамушке или Дилси или даже Розы или Тины. Присси еще ни разу в жизни не удалялась от Тары и Двенадцати Дубов больше чем на милю, и путешествие в поезде, да еще в непривычном высоком звании няньки, оказалось почти непосильным испытанием для ее бедного маленького умишка. Двадцатимильный переезд от Джонсборо до Атланты так ее взбудоражил, что Скарлетт пришлось все время самой держать ребенка на руках. Теперь же зрелище никогда не виданного скопления домов и людей окончательно деморализовало Присси. Она подпрыгивала на сиденье и вертелась во все стороны, так при этом подбрасывая ребенка, что он стал жалобно хныкать.

А Скарлетт с тоской вспоминала старые пухлые руки Мамушки, которой стоило только прикоснуться к ребенку, чтобы он тотчас затих. Но Мамушка осталась в Таре, и тут уж ничего нельзя было поделать. А брать маленького Уэйда к себе на руки не имело смысла. У нее на руках он будет орать ничуть не меньше, чем у Присси, да еще станет хвататься за ленты и стягивать с нее чепец и, конечно, помнет ей платье. И Скарлетт сделала вид, что не расслышала слов дядюшки Питера.

«Может быть, я со временем и научусь обращаться с детьми, — с досадой подумала Скарлетт, трясясь в коляске, с трудом выбиравшейся из привокзальной грязи. — Но все равно мне никогда не доставит удовольствия сюсюкать над ними». И, видя, что личико ребенка совсем побагровело от крика, она сказала раздраженно:

— Дай ему соску с сахаром. Присси, она у тебя в кармане. Сделай что-нибудь, уйми ребенка. Он, понятно, голоден, во я сейчас ничем не могу помочь.

Присси достала сахар, завернутый в марлю, который сунула ей утром на дорогу Мамушка, и ребенок затих, а Скарлетт стала поглядывать по сторонам, и ее настроение немного поднялось. Когда дядюшке Питеру удалось наконец выволочь коляску из глинистых рытвин и выбраться на Персиковую улицу, она почувствовала, что любопытство впервые за многие месяцы снова пробуждается в ней. Как вырос город! Всего лишь год с небольшим назад была она здесь в последний раз, и казалось просто непостижимым, что маленькая Атланта могла так перемениться за столь короткий срок.

Весь прошедший год Скарлетт была так погружена в свои несчастий, а постоянные разговоры о войне так ей прискучили, что она оставалась в неведении тех коренных перемен, которые начали совершаться в Атланте, лишь только прогремели первые выстрелы. Железные дороги, сделавшие Атланту центром пересечения всех торговых путей в мирное время, приобретали в дни войны важное стратегическое значение. Расположенный вдали от района боевых действий, город этот с его железнодорожным узлом стал связующим звеном между двумя армиями Конфедерации — армией Виргинии и армией Теннесси и Запада. И через ту же Атланту шли пути, соединявшие обе эти армии с глубинным Югом, откуда они черпали все необходимое для фронта. А теперь, отвечая нуждам войны, Атланта становилась и промышленным центром, и военно-санитарной базой, и главным арсеналом, и складом продовольствия, поступавшего для сражавшихся армий Юга.

Скарлетт глядела во все глаза, тщетно ища приметы того маленького городка, который был ей так хорошо знаком. Его не стало. Представший ее взору город был похож на младенца, в одну ночь превратившегося в огромного шумного неуклюжего детину.

Атланта гудела, как растревоженный улей, гордая сознанием своего значения для Конфедерации. И день и ночь здесь шла работа — сельскохозяйственный край стремительно превращался в индустриальный. До войны южнее Мериленда почти не было ни хлопкопрядильных, ни шерстомотальных фабрик, ни арсеналов, ни заводов — обстоятельство, коим всегда гордились южане. Юг поставлял государственных деятелей и солдат, плантаторов и врачей, адвокатов и поэтов, но уж никак не инженеров или механиков. Эти низменные профессии были уделом янки. Но теперь, когда военные корабли северян блокировали порты конфедератов и лишь ничтожное количество грузов могло просочиться сюда из Европы, Юг начал предпринимать отчаянные попытки самостоятельно производить боевую технику. Север мог со всех концов мира получать боеприпасы и подкрепление — тысячи ирландцев и немцев, привлеченные щедрыми Посулами, пополняли ряды армии северян. Юг мог рассчитывать только на себя.

В Атланте механические мастерские упорно и кропотливо перестраивали станки на производство боевой техники — кропотливо, ибо на Юге почти не было для этого образцов и чуть ли не каждый винтик и каждую шестеренку приходилось изготовлять по чертежам, доставляемым, минуя блокаду, из Англии. Немало чужеземных лиц можно было теперь встретить на улицах Атланты, и жители, чье внимание год назад сразу привлекал к себе даже легкий акцент уроженцев Запада, перестали подмечать непривычную для их слуха речь европейцев, проникавших в город через блокированные порты, чтобы делать станки и производить снаряжение для армии конфедератов. Все это были умелые люди, без которых Конфедерация не получила бы своих пистолетов, винтовок, пушек и пороха.

Казалось, можно было слышать, как пульсирует сердце города, как оно неустанно, день и ночь гонит по железнодорожным артериям военное снаряжение к двум сражавшимся армиям. В любые часы суток ревели гудки паровозов: прибывали одни поезда, отбывали другие. Сажа из вознесшихся над городом фабричных труб оседала на белые стены домов. Всю ночь пылали горны, и удары молотов еще долго продолжали громыхать, в то время как жители уже покоились в своих постелях. Там, где год назад тянулись пустыри, теперь работали мастерские, изготовляя седла, упряжь, подковы; оружейные заводы производили винтовки и пушки; прокатные и литейные цехи — рельсы и товарные вагоны, которые должны были заменить те, что были уничтожены северянами. А на множестве различных предприятий выпускались пуговицы, шпоры, хомуты, палатки, уздечки, пистолеты и сабли. Литейные уже начинали ощущать нехватку металла, поскольку рудокопы ушли сражаться на фронт и алабамские рудники почти бездействовали, а ввоз через блокированные порты стал почти невозможен. В Атланте уже не осталось чугунных оград, чугунных решеток, чугунных ворот и даже чугунных статуй на газонах — все, было отправлено в плавильни.

А вдоль Персиковой улицы и по всем прилегающим переулкам протянулись различные военные управления: интендантское, связи, почтовое, железнодорожное, главное управление военной полиции… и всюду, куда ни глянь, в глаза бросались военные мундиры. В пригородах расположились ремонтные службы с большими загонами для лошадей и мулов, а на окраинных улицах — госпитали. Слушая дядюшку Питера, Скарлетт начинала понимать, что Атланта стала городом раненых: здесь были общие госпитали, инфекционные госпитали, госпитали для выздоравливающих, — всех не перечесть. И каждый день продолжали прибывать поезда с новыми партиями раненых и больных.

От прежнего тихого городка не осталось и следа, и новый, быстро разраставшийся город шумел и бурлил с невиданной энергией. У Скарлетт, привыкшей к неспешному, ленивому течению сельской жизни и к тишине, просто дух захватывало от всей этой суматохи, но она пришлась ей по вкусу. Кипучая атмосфера Атланты приятно волновала и бодрила, и сердце Скарлетт учащенно забилось, словно ей передалось лихорадочное биение пульса города.