Прощение - Митчард Жаклин - Страница 7

– Это потому, что я побежала за помощью, а потом вернулась сюда. Я села и держала их на коленях.

– Значит, вы прикасались?.. Я прошу прощения.

Он хотел сказать, что нельзя было прикасаться к такому кровавому клубку.

Я посмотрела вокруг и заметила, что машина «скорой помощи» стоит на месте. Я пришла в ужас, оттого что они не торопятся в больницу. Рути и Беки были уже мертвы. Я видела это, но мое сознание отказывалось принять истину.

– Я люблю своих сестер! Я люблю своих сестер! – кричала я шерифу.

Прибыла еще одна машина из больницы, и врачи начали медленно разжимать мои руки, чтобы уложить Рути и Беки на пластиковые носилки. Но я не отпускала их. Все, кроме мамы, не знали, что делать, и выглядели растерянными.

– Дайте нам минуту, – тихо попросила она. Я обратилась к шерифу:

– Я держала их, потому что они могли быть еще живы. Я думала, что они слышат меня. Я не хотела, чтобы они боялись! Как бы вам понравилось, если бы ваша сестра умирала в одиночестве?

Шериф помог подняться моей маме на ноги и посмотрел вниз.

– Не очень, мисс, – наконец проговорил он.

Миссис Эмори завела меня в дом, умыла, а потом нашла чистую рубашку отца. Маму она усадила в кресло.

– Я хочу отправиться с ними, – сказала мама, пытаясь встать.

– Всему свое время, сестра Кресси, – остановила ее миссис Эмори.

Она поставила чайник, сделала маме травяной настой и помешала рагу.

– Давайте сейчас думать только о том малыше, которому суждено родиться. Только о нем.

Одна «скорая помощь» уехала, но вторая все еще стояла во дворе, когда появился папа. Он выскочил из грузовика, и на его руке болталась связка фазанов. На перьях птиц застыли капельки крови, а глаза напомнили мне потухший взгляд Рути. Папа был очень возбужден. Он подумал, что «скорая» во дворе означает, что у мамы начались схватки раньше положенного срока.

– Где мои девочки? – закричал он. – Почему они не с мамой?

Миссис Эмори проглотила комок в горле, а потом открыла двери. Еще не войдя в дом, он прочитал ужас на лицах докторов. Миссис Эмори шепнула ему несколько слов. Мама поднялась с кресла, подошла к двери и тяжело прислонилась к косяку.

– Лонни. Дорогой мой, – сказала она.

Папа упал на колени, и фазаны отлетели в траву. Он кричал так, что темнеющие небеса, казалось, расколются пополам:

– Отец Небесный, возьми меня! В своей великой милости, Отец Всемогущий, возьми меня, возьми меня, забери, забери меня вместе с ними!

Глава четвертая

Журналисты начали звонить еще до похорон. Нам приходилось догадываться, когда звонят родственники, а когда на нас начинает охотиться пресса. Журналисты умели притворяться. Они не являлись к нам во двор с опознавательными знаками телеканалов. Грузовики со спутниковыми антеннами останавливались на дороге, прятались между деревьями. Там же до этого скрывался Скотт Эрли. Журналисты снимали ехавших по дороге людей, даже туристов, которые отправлялись в горы.

Поскольку дом был наводнен людьми, в том числе моими тетушками, которые пытались удержать мою маму в кровати, а папу уже дважды вызывали в полицию, отвечать на звонки приходилось мне.

– Вы Крессида Свон? – услышала я женский голос, мягкий и тихий, как у учительницы воскресной школы.

– Вероника, – поправила я ее.

– Вероника. Вероника, ты сестра девочек?

– Да, – ответила я.

– Я не знаю, с чего начать, но я лишь делаю свою работу, – проговорила женщина. – Я из «Аризона репаблик». Мы хотим написать о погибших девочках. Я бы ни за что не стала беспокоить вас в такой момент, но это несправедливо, что все только и делают, что говорят о подозреваемом.

– Он не подозреваемый, – возразила я. – Этот человек убил моих сестер.

– Он считается невиновным, пока его вина не будет доказана, – сказала она, и я услышала, как тихо щелкает клавиатура на другом конце провода. – Ты что-нибудь помнишь о нем?

– Я думала, что вы позвонили из-за моих сестер, – произнесла и.

– Не хотела бы ты поделиться воспоминаниями о том дне? – спросила она.

– Нет, я не хочу о нем вспоминать.

– Какие они были?

– Мои сестры?

– Да, кто-то ведь должен сказать слово о них. Жертвы всегда остаются беззащитными, даже после смерти. В ее словах был смысл.

– Ребекка училась в первом классе. Она хорошо читала. Умела плавать и бегать, почти как я. Играя с маленьким ребенком, обычно приходится притворяться, будто ты проигрываешь, но с ней этого не требовалось. С ней надо было здорово посоревноваться, чтобы одержать победу. Она хотела играть в баскетбол, как я. Рут была обычной девочкой. Ей нравилось играть в куклы. Она кормила их печеньем, угощала лимонадом, украшала цветами. Она все время играла. В принцессу. Меня она назначала своей горничной. В Персефону и Деметру. Я должна была оплакивать ее, после того... – До меня вдруг дошло, что я говорю. – После того, как ее забрали в подземное царство Аида. Я должна была горевать, что пришла зима и все уснуло.

– Откуда она знала о Персефоне и Деметре? Я прошу прощения, а кто такая Персефона?

– Богиня весны из греческого мифа. Я читала о ней сестрам. Когда я оставалась с ними, мы разыгрывали истории. Мы верим, что после смерти люди становятся настоящими богами.

– Кажется, ты проводила с ними много времени. Твои родители часто оставляли тебя с сестрами?

– Нет, – испуганно ответила я, хотя и сама не смогла бы объяснить причину своего страха. – Только раз или два в неделю. Когда мама отвозила вазы в галерею.

– Мне кажется, что между вами были только любовь и взаимопонимание. Они совсем не действовали тебе на нервы?

– Бывало по-разному. Но, конечно, я очень их любила. Они были моими единственными сестрами. Они очень отличались, но были... такими классными.

– Ты ненавидишь мужчину, который сделал это? Он убил их мечом?

– Нет, серпом моего отца.

– Это самое ужасное, что тебе доводилось видеть? Что-то в ее голосе изменилось. Исчезла мягкая манера, она как будто торопилась, понимая, что ее время вот-вот закончится, а ей требовалось выполнить неприятную работу.

– Ничего страшнее представить себе невозможно.

– Ты ненавидишь его?

– Я его даже не знаю.

– Но сделать такое с маленькими детьми...

– Он плакал и кричал так, словно не помнил себя. Я думаю, он не в своем уме. Ведь он даже не знал Беки и Рути. Они попались ему на пути. На их месте мог оказаться любой другой. Я, например. Я не знаю, что сказать. Он совершил страшное преступление.

– Ты бы хотела, чтобы они остались живы ценой твоей жизни?

– Нет, – честно ответила я. – Я не знаю.

– Ты боролась бы за их спасение?

– Я бы пошла на все. Если бы потребовалось, я бы застрелила его. Я умею пользоваться оружием.

В этот момент мимо проходила тетушка Джил с подносом, на котором стояли накрытые салфеткой тарелки. – С кем ты разговариваешь, Ронни? – спросила она. – С леди из газеты, – ответила я. Тетушка Джил поставила поднос и взяла у меня трубку. – Зачем вы это делаете? – произнесла она. – Ей всего тринадцать лет. И ей пришлось пройти через то, чего вам лучше не знать. Она замолчала, очевидно, прислушиваясь к ответу женщины, а потом сказала:

– Нет, вы не поймете. Я верю, что вы искренни, но вам не придется сегодня вечером переступить порог своего дома с этим грузом боли и жить с ним дальше. А ей придется. И нам всем. Я верю, что вы хороший человек. Это просто ваша работа. Но вы не имеете никакого права звонить в наш дом и просить поделиться своими чувствами. Это слишком личное. Мы еще не осознаем полностью, чем обернется для нас такая потеря и почему этот молодой человек пошел на столь страшное злодейство.

Она положила трубку, но телефон зазвонил снова.

– Ронни, не поднимай трубку. Иди лучше к маме.

Я послушалась, хотя ужасно разнервничалась. Так происходило каждый раз, когда звонил телефон. Он звонил целый день, пока дядюшка Брайс не отключил его.